Красавец оперный на все века прославлен. Он – символ веры: все равно мы победим! В нем ряд спектаклей феерических поставлен, Но и смешного много сочеталось с ним. Я все истории о нем узнал от сына: Сперва суфлер-студент, а после выходил К оркестру с палочкой... Занятная картина – На сцене ляп – восторги зрителей будил. «Горячим снегом» композитор Киря Волков Победы славной отмечает юбилей. У баритона есть строка – зубных осколков Немало стоила – и мата не жалей – Певец любой на этой строчке спотыкался: «Кабы не я б ее, тогда б она тебя...» -- Никто не сладил со строкой, как ни старался. Казалось в зале, что, умышленно грубя, Певец несет со сцены вперекор цензуре: «Кабы не я бы ёб, тогда б она тебя...» Иные в зале вопиют о бескультурье, Зато другие, эти казусы любя, По многу раз «Горячий снег» приходят слушать... «Жизель»... Второй слезливо-трагедийный акт. Среди «могил» танцор лидирующий кружит. Вдруг – ухнул в яму... Далеко еще антракт. Зал в шоке... Пять секунд – он вновь на сцене – И продолжает с матерками пируэт. Едва ли в зале отойдут от потрясений, Зато к спектаклю возрастает пиэтет. Еще история... Великий Багратуни «Отелло» ставил... Раз Егудин опоздал К кулисе выбежать... Не поспевает, втуне» Он выхватил в отчаяньи кинжал, Разрезал задник – и успел к начальной ноте... Что режиссер? Пришел в немыслимый восторг: -- Отныне всякий раз теперь вот так войдете! – Ваагн Вачеич в возбуждении исторг. Прореху наспех перед актом зашивали. Ее Отелло так эффектно разрезал, В партере слушатели в страхе трепетали – И после долго зал ему рукоплескал. О баритонах почему-то много баек. «Позор, тоска, о жалкий жребий мой!» -- Финал... Один зведюк был в кулуарах шибко боек – И раньше времени включился стоп-сигнал – Он понимает вдруг, что напрочь текст забылся... Симпровизировал: «О жалкий мой жребей!».. – Чем в список казусов смешных навеки вбился. Потом == хоть плачь, хоть волком вой, хоть стекла бей, Хоть водку пей.. – В середине девяностых -- Сын вспоминает, -- я воочью видел сам К чему приводят возлияния и тосты, Хоть и приучен к театральным чудесам. Спектакль на пике дирижерского экстаза. Вдруг к дирижеру подгребает мужичок, Накрыв пол-зала ароматом перегаза, На нем измятый, но фирмовый пиджачок. Маэстро дернув пару раз за фалды фрака: -- Сыграй, браток, чтоб развернулась вдруг душа... – Тот отбивается: -- Спектакль идет! – Однако! Я ж не за так, -- твердит, купюрами шурша. Потом до пьяного чего-то там доходит, Уходит в сторону, обиженно бурча... К апофеозу казус зрителей подводит: Пред сценой занавес в сиянии луча. Ждем третий акт мы – и вот-вот ему открыться... Вдруг трепыхаться кто-то начинает в нем. Он раздвигается – и зрительские лица Полны восторга: им раскрученный волчком, На сцене пьяный. Не в себе. Не понимает, Что происходит. Сцена в свете. Он – торчком На ней стоит. Зал – в темноте. Вдруг пробивает, Смех зала без-сознание тычком – Как в кинозале спину гоголем сгибает В пять тысяч глоток в зале громогласней смех... Мужик со сцены под восторги отстуавет, Как пред экраном – загоняя в гогот всех, Переползает в зал со сцены через яму. Уходит пьяно. Дирижера бьет кондрат. Но зал не сетует на новую программу, В энтузиазме зритель, он приколам рад...