Перейти к основному содержанию
Вытекает время из меня
Вытекает время из меня соком из надрезанной берёзы. Я хочу, но не могу понять личности моей метаморфозы. Был я первый «на селе» марксист, то бишь, посреди своей семейки, как трибун речист и голоситст, слепо верил ленинской идейке. Изучал истмат и диамат, экономику социализма. А потом – промывка вдруг ума. Стала перестройка мне, как клизма. А потом Чернобыль. А потом… Ну, к чему себе перечисленье? Я не там. В Бейт-Шемеше мой дом. И живу на соцобеспеченьи. Над собой и плачу, и смеюсь, и над тем, чему я поклонялся; отвергаю, критикую, злюсь, что глупцом я был и им остался. Как я раньше честно принимал, так сейчас я честно всё отринул – ленинско-марксистский капиталл и его фальшивую доктрину с обещаньем радостного дня; в «Манифесте» призрака угрозы… Я хочу и не могу понять личности моей метаморфозы.
Здравствуйте, Исаак! Хорошее стихотворение! У меня тоже были аналогичные метаморфозы, только не на столько большие. При коммунизме, шла усиленная промывка мозгов, и мало кто мыслил самостоятельно. Ате кто всё же мыслили, попадали в тюрьму или в психушку. Впрочем Вы это лучше меня знаете. С уважением. Александр.
"У меня тоже были аналогичные метаморфозы, только не на столько большие" Дело в том, Александр, что я из поколения подранков войны, знавших не только бомбёжки, но и лишения, и компании шпаны, повидавших немало негативного, а потом в послевоенное время приобщённого к пионерии и тимуровскому движению, к мечте о Равенстве и Братстве, к идее коммунизма. Большинство из нас стали искренними апологетами этой идеи. Даже ХХ-й съезд не смог поколебать нас. Нужны были старики-маразматики, разрушающие страну и угрожающие всему миру, а потом Чернобыль, чтобы наступило в наших мозгах просветление. Потому наши метаморфозы сильнее и трагичнее. Почему-то вот Аркадий такого не понимает…
Прочитав рифмованный дневник Самобичеванья, обнаженья, Понял я, ты первый ученик, Никогда не ведавший сомненья. Всё стремился отвечать на пять, Диамат, истмат зубрить старался, А сейчас торопишься признать, Что ты был глупцом и им остался. Ну, а может быть, и в этот миг Новоё враньё в себя вливаешь, И опять ты первый ученик, И опять сомнения не знаешь... Время перестанет вытекать Из тебя после того мгновенья, Когда клизьму станешь проверять Ты, хотя бы, собственным сомненьем.
Ты не прав: в отличниках ходить не пришлось – я был всегда спесивым, и некто не мог мне угодить, хоть и был удачливым, счастливым от того, что молодым я был и, узнав бомбёжки и лишенья жизнь по-настоящему любил, и о ней своё имел я мненье. Хоть случилось мне шпаною быть, я поверил в светлые идеи И пришлось большую жизнь прожить, чтоб понять, что врали прохиндеи, завлекли несбыточной мечтой о чудесном Равенстве и Братстве, хоть полна была жизнь пустотой, утопала в нищете и блядстве. Правда, были умники, как ты, вся и всё, должно быть понимали, потому и прятались в кусты, в шахте и ни дня не побывали. Я ж, дурак, там много-много лет и здоровья отдал коммунизму. Это нынче, когда стар и сед ставлю для раскаяния клизму. И упрёки слушаю таких умников, не знающих сомненья. И с ироний читаю стих, тратя стариковские мгновенья.