Я теперь поняла, что ещё никого не любила, Что любовь изболевшимся Богом – в моём животе. Как нужны мне сейчас говорящие сутью чернила, Чтоб закончить историю хвори на этом листе. Мы, не зная любви, в ней клянёмся до хрипа, до рвоты. И теряя, то лапы – на грудь, то умами – того. Мы давно превратились в каких-то душевных животных, Но зверьё в человеке не стоит совсем ничего. Мы сбиваемся в стайки и счастья худые кошёлки Волочём за собой, как прилипшее к пяткам тряпьё. Так друг к другу привязаны дикие тигры и волки И лютуют, когда отбирают чужие своё. И за каждый прокол мы любимого зверя облаем И чтоб камень на душу залёг, и чтоб в кровь – анальгин, И чтоб жизнь не казалась цветущим и пахнущим маем – Вот такая большая любовь у людских половин! А не лучше ль принять, коли любим, без «если» да «кабы», Да не ввинчивать волю свою под горячий язык. Ведь Господня любовь не бывает ни сильной, ни слабой, А не в каждого ль сына и дочь Он с зачатьем проник? Не виню, не сужу ни себя ни кого-то другого, Мы свершаем дела по созревшему к миру чутью. Но во мне пониманье любви зарождается снова И оно не похоже на мелкую память мою. Вы читайте меня, и однажды слова вас излечат Тем скорее, чем большей слезою промокнет листок. Я уверена в том, что пишу освещённые речи, Потому что во мне просыпается истинный Бог.