Мы вместе с ней просыпались и больше потом никогда не виделись. И так каждый день. Будильник всегда звенел в темноте. У нее были синие мягкие тапочки, она опускала в них ноги с кровати и выходила и на разные голоса начинала звучать вода. Когда-то – она тогда была еще маленькая, она сама ко мне подошла и заглянула в глаза, и я в них прочел свое будущее. С тех пор я решил, что я пока остаюсь, не буду я двигаться дальше и здесь ее подожду. И вот она выросла, а я оставался таким же, ведь я ее ждал. Однажды мы встретились и дальше вместе пошли. Задачей будильника было поднять нас затемно. Зимой это было 7, начало 7-го. А летом он нас будил в 3 часа. И мы послушно вставали. Будильник не ошибался. Крупной она не была. Встречались и дети, которые послушанием и аппетитом радовали родителей, они вырастали таких же размеров. Поэтому ноги, которые свешивались с кровати, могли быть и детскими. Но маленькой – нет, она не была. Нормальная. Явился к нам на Новый год С подарком Дед – Мороз Гранат-лимонок нам с тобой На праздник он принес. Двери подъездов у нас не во двор, а на улицу. Мы молча спустились по полутемной лестнице. Свет фонарей был похожим на лунный. На голубом снегу темнели во всю длину многоэтажного дома разнообразные вещи. При разных массах и контурах они, подчиняясь порядку, уложены были в линию. При этом там даже заботились о хронологии, как требовала бы, скажем, музейная экспозиция. Разложены были пожитки, накопленные у наших родителей. Накопленное, скажем, за несколько десятилетий одним поколением потом пополнялось теми, кто шел за ним следом, ну, и т.д. Проблема возникла, когда для добра, добываемого ежедневным трудом не стало хватать и самых просторных квартир. Вот эти излишки теперь и хранились на улице. При них обязательно кто-то дежурил из членов семейств, чтобы предотвратить разграбления. Обычно сидеть доставалось кому-то из старшего поколения, одетым в дубленки, уже отслужившие детям. И вот мы мимо прошли до нашего перекрестка и там попрощались с ней навсегда. Да, мимо сбывшихся, осуществленных желаний, а может быть даже лучше назвать аллеей триумфа и воплощенной мечты, а может быть даже аллеей Славы. И дальше до перекрестка дошли, а там она на автобусе до метро, а мне направо, трамвай, и мы попрощались с ней навсегда. И так каждый день. А недавно у нас приключилось с ней вот что. Она мне днем позвонила с вокзала и просила приехать. – Вокзал? – я удивился. – А что ты там делаешь? В дороге вокруг себя я ничего не заметил, так я спешил. Когда из-под всех потолков и навесов я вырвался на платформу, там солнце горело жарко и неподвижно, навстречу качнулся воздух летнего дня. Стоял на платформе какой-то обычный состав, а вот перед ним и влево и вправо тянулось солдатское оцепление. Одежда какая-то явно на них историческая – в примятых фуражках и в рыжеватых пыльного цвета шинелях до пят. И каждый держал винтовку с примкнутым штыком. «- Ага,» - я подумал, - «снимается фильм». По эту сторону много народу и все с любопытством туда смотрели. А между солдатами и составом пустое пространство и там малочисленных было несколько групп, вокзальное как бы начальство и с ними какие-то я уж не знаю там кто. Но там я увидел тебя. И я, выбирая момент, когда ты оглядывалась к вокзалу, напрасно старался тебе показаться, то руку, над головой поднимал, то звал тебя: - Фанта! Фанта! Тогда я переместился, к тебе оказался поближе и между солдат, чтобы ты меня точно услышала, собирался протиснуться. И тот, кто был справа, винтовку поднял с земли и очень ловко штыком уколол в плечо, не так, чтобы покалечить, но дырку он сделал, бесспорно. Лицо у него было опытное. Он даже мне улыбнулся. Тогда я шагнул назад, набрал доотказа воздуха и громко, насколько могло получиться, опять тебе крикнул: - Фанта! Она меня ткнула в бок: - Чего ты орешь! – и тут я проснулся. Однажды мы напились. А наша кровать – двуспальная и довольно тяжелая – подальше от окон, поближе к входной двери, она всегда так стояла. Она никогда не стояла под стенкой. А комната наша побольше обычной жилой. Когда-то ее перестроили, стену убрали, из маленькой и большой. И если спиной ко входу и прямо перед собой с кровати смотреть, то слева широкое, бывшее из большой, а справа нормальное, видишь перед собой два окна. За ними многоэтажной застройки поблизости нет, поэтому они дают много света. На левой стене есть тоже окно, но там торцевая стена многоэтажного дома, без окон совсем, и только балконы торчат на уходящей стене, налево обращенной во двор. А вот солнце не светит нам в комнату никогда. Оно ускользает, едва успевая взойти, и то лишь в разгаре лета. С утра мы с ней побродили вблизи по пустым магазинам, но скоро вернулись обратно. Купили еды и две бутылки вина. Сегодня нет ничего обязательного. У нас за кроватью, которая, как говорится, стоит среди комнаты и ближе к входной двери туда, то есть в сторону окон и есть основное пространство комнаты и там на полу не нами приобретенный затоптанный старый ковер, в углу у большого окна нормальный письменный стол, а справа журнальный стоит под обычным окном и старых три кресла поблизости, не помню, но тоже чье-то наследство. С ковром повторяется время от времени заученная нами как роль одна и та же история. Приходит к нам Куз, в коротком удачно пошитом пальто и сам небольшой и тоже удачно устроенный. Вадик, то есть, Вадим Кузнецов. Обходит кровать и долго стоит в носках и в пальто на этом ковре среди комнаты. Потом начинает: - Да, вот ведь, он дожил до древних лет, ваш ковер, а все еще не дождался, кто бы его почистил. – Дальше что? – я говорю. – А ты бы выбил его. – Да ты за кого меня принимаешь? Это я с мухобойкой этой и с рулоном пойду по двору? – Ну, значит пропылесось. – Нет у меня пылесоса. Пошли за твоим. – И у меня нет. Но я знаю, где есть. И мы заходим к Артуру. Артур очень любит присутствовать при чужих разговорах, прислушивается и молчит. А стоит к нему обратиться – он даже пугается. И я у них по дороге спрашиваю: - Ну, сколько с меня за аренду? Артур высокий, задумчивый. Но оба любят ликер, их это объединяет. Потом приезжает Фанта: - Вы что, до сих пор пылесосите? И я начинаю с друзьями прощаться: - Идите к черту, и уносите свой агрегат. Да дайте же наконец побыть нам вдвоем! Когда я ее начинаю рассматривать, во мне появляется к ней уважение и чувство, что все впереди. С покупками я направился прямо к журнальному столику. На кухню я только сходил за бокалами своей излюбленной формы – конические, без ножки, там только стеклянный шарик на круглой подставке. - Ну вот, наконец я напьюсь. Давно я об этом подумывал. - Напивайся. А что, твой рассказ – уже все? Ну, этот вот, обо мне? - Ну да, я закончил, а что?