Перейти к основному содержанию
Памятник другу
– Э-ге-ге! – задорно кричал пароходик и бежал по воде, шлепая колесами- лопастями. Только солнце сейчас такое - не откроешь глаза, а хотелось его рассмотреть получше, пока он вот так вот хвастливо скользит и себя показывает. Он, наверно, сбежал из музея какого-нибудь, из плавучего, на воде, образцов устаревшей техники. Я такой под открытым небом паровозов – припоминаю, почему бы не быть такому же на воде. Здесь земснарядом перемещают… ведутся мелиора… нет, это, кажется, орошение, – я думаю, сотни тысяч тонн песка, с одной стороны расширяют русло, с другой - слепящие под отвесным солнцем бескрайние пляжи. А пароходик напоминает не выросшую вполне собаку или кота, такие пропорции у него выразительные. Из досок сколоченная наспех бытовка, и вход, и единственное окошко на север, а с юга до половины занесенная песком уходящих будущих пляжей. Васька снял висячий замок, открыл скрипучую дверь. Снаружи хоть ветерок. Поэтому дверь оставалась открытой. В бытовке жара доставала побольше чем на солнцепеке. Окошко смотрело на реку, с ним рядом прижато гвоздями к стене было зеркало. Вот Васька сегодня какой! Надел светлосерые узкие брючки, карманы обведены рамочкой впереди, прорезанные аккуратно по моде. Ох, Васька, не знаю, признает ли за своего в таком виде рабочий класс, или кто ты: Артур, Эдуард, или может быть, Джо Дассэн? Одет не для пыльной работы! – Так это же выходной. – Ах , вот оно! Ну, это другое дело. Да он и так бригадиру попал на зуб! А что это значит - как повод для шуточек полюбиться вот так бригадиру, или какому-нибудь многолетнему пню, бригадному авторитету? А значит, что вся бригада кинется подпевать, вот это что. Найдут, к чему приебаться. Однажды во время работы у них заиграла музыка и Веня вскочил и на залегшей в песках бесконечной трубе задницей повертел, изобразил кабарэ, а Васька сказал: – Это из фильма Феллини. Я этот фильм видел. Нудный, правда, но интересный. А бригадир удивился: – Кого? Фениля? Вот с этого все и пошло. Васька нельзя сказать, что на бойца был похож. Клетка грудная узкая, рост чуть пониже среднего. Правда, когда доводили до озлобления, глаз он не опускал, глаза на обидчика поднимал. Я ему брался советовать кое-что, сами собой в его адрес напрашивались идеи. Может, я слишком решительно брал на себя наводить порядок в чужой голове, не отрицаю, я увлекался. А я все равно знаю, что пусть даже заслужу упреки, что им раскомандовался, сейчас это так и надо все делать и я утверждаю, что это у каждого хоть однажды период в жизни, когда ему нужно, чтоб кто-то о нем позаботился, и присмотрел, и опекал бы, и поддержал. Мне этого, например, не хватило. В смысле – мне не досталось. Я, например, его призывал: – Я понял! Знаешь, что тебе нужно? Сменил бы ты имя! Васька пугался: – Зачем? – Ну как же, ты сам подумай! Куда ни глянь, вся жизнь не налажена. Какие-то все половинки, а не с чем соединить. Попробуй всю правду сказать - тотчас засмеют. Это без вариантов. Подросток Савенко придумал себе фамилию, так будет точнее: Лимонов. Да многие сами себя называли. Хоть что-нибудь пусть совпадает! Я знал замечательного художника на Украине, Гудзенко, для всех - Эдуард Иванович. Никто и не знал, что он Александр Иванович. А это ему себя помогло увидеть. Себя понять, понимаешь. И как ты мне здорово объяснял: « – Вот слушаю Джо Дассэна, и кажется, будто в лодке стою. Оглядываюсь, а вокруг не вода, а лодка плывет в зеленых верхушках деревьев!». А Шуберта Неоконченная, 8-ая, и тема ее музыкальная, как в розыгрыше лотереи гигантское колесо- кому ты об этом расскажешь? А кохиноровский с толстым стержнем держатель, которым ты так гордишься, нет больше ни у кого, которым рисуешь? Эх, Васька! Решай, какое больше подходит: Артур или Эдуард? И в паспортный стол - шагай! Достаточно твоего желания. Ну, деньги заплатишь за обмен документов! И я то и дело вторгался тогда в его жизнь по разным поводам. Но стоит представить, что можно от этого отказаться задним числом, что этого не было - не только понятно, как много утратит тогда его жизнь, - но и моя от этого насколько бы стала беднее. А все - таки, в нерабочий день, одетым для выходного дня, зачем ему здесь появляться? Он что, за неделю не насмотрелся? Хотелось бы на этот счет правдоподобных объяснений. А дело в том (по крайней мере он мне так сказал), что если в такие дни, когда от него зависит (законные два выходных, и в праздники), то он вначале решает куда ему надо переместиться, чтобы душа оказалась на месте, без этого глаз не желает открыть. Мать мимо ходит и спрашивает: –Ты что, проснулся уже? Он молчит. Случается, правда, и дома остаться, но это реже всего. Бывает, мать подойдет, ерошит его непонятного цвета волосы, заглядывает в лицо уже с небольшими мужскими морщинками и не лишенное тонкости. Он молчит. И вот он решил, что если начнет на той же площадке, куда поневоле является каждый день, сегодня там ждет интересное продолжение. Окажется там и поймет, что делать дальше. Уж там это точно сегодня нет ни души. Вот, собственно, и объяснение. Все очень просто. Изредка дверь начинала скрипеть, собиралась захлопнуться. Он её отжимал, не глядя протягивал левую руку, не отходя от окошка. Отсюда, из темной каморки бытовки удобнее было смотреть, чем любой козырек. Снаружи глаза не откроешь от света. На реку, пока еще отделенную расстоянием, уже километра на два - полтора на берег уже наступивший песок. Дно будущего водохранилища! Идет под аплодисменты строительство водохранилища, все будет по плану! К чернеющему позади высокому правому берегу протянутся пляжи, да и уже почти протянулись. Однажды он к себе пригласил. Уже к тому времени установились у нас отношения, и он не боялся за те впечатления, которые я там получу. В «берлогу» свою, или «логово», - так он сказал. Я удивляюсь тому, как бесхитростно и безрадостно устроен каждый подобный «собственный дом». «Лачуга» - это куда живописнее. – А ты им назло - развивайся! – я Ваське сказал. Мы обогнули ступеньки из застекленной веранды, пошли вдоль стены ко второму крыльцу. – Алла, кто это там по двору с Васей ходит? – Чего она так орет? – А это там бабка живет. – Вася мне пояснил. Стоял на пути его брат. Мальчик как мальчик среднего школьного возраста, только очень раскормленный. Он повстречав во дворе незнакомого человека так этим был поражен, что вывалил белый язык, покрытый налетом и это с такой сноровкой, что кончик его прикрыт был нижней губой. Я погрозил ему пальцем и улыбнулся. Он понял тогда, что ему ничего не грозит и тоже нам улыбнулся, но язык убрать позабыл. Мать на крыльце появилась (Алла): – Разве тебе мы имя плохое дали, что ты, сынок, надумал, кто он мне, твой Артур, как ты в глаза мне будешь смотреть… Следом с крылечка спустился отец, в черных широких трусах, белой майке и с женской отвислой грудью: – Товарищ, вы кто? – он ко мне обратился, видно, в кругу домочадцев он был шутник. Рядом с отмосткой ведущей к крыльцу тянулся широкий цветник. Васька уже сидел, вынес из дому стул, и рисовал в упор георгин. Да - а… Я был под впечатлением. Дальше имеется два варианта событий. Каждый тут как понравится, так и может считать. Может, я все это мысленно произносил. То есть, я на какое-то время выпал, когда получил эти впечатления, как говорится, ушел в себя и произнес этот внутренний монолог. Но есть и другое предположение. Все то же самое, только наоборот. Да, из реальности выпал, ушел в себя, и получилось – я все это думал вслух, да как еще громко… – Вот вы детей заводите. А ведь у многих так может сложиться жизнь, что лучше ее не иметь. Вы бы подумали – почему? Как научить их достойному поведению? Вас не предупредили, что надо детей учить, готовить их надо к жизни, иначе как без языка в чужой стране они в ней окажутся! Это сейчас они не понимают, как им нужны те слова, которых от вас они не услышали, а как окажутся в чистом поле, да под обстрелом, с одним патроном, который и то заедает, вооруженные вами, тогда поймут! Как ты научишь, блядь, уверенности в себе, если в тебе самом её нет? Дети копируют, им назидания по хую, которые ты им с чужих слов говоришь, они поведению подражают, а не словам, особенно там, где что-то такое не для печати будет вываливаться, это скопируют намертво! Ты заглянул бы в себя сначала, что там найдешь, может тебе презервативов запас с женой завести, а не детей? То-то я удивляюсь, что всех котов и собак, поживших в этом дворе, душа слезой провожает, а вас как будто и не было! Или ты думал, что если ты пошлую песенку сыну споешь, за которую тебя в детстве таскали за уши, то это ты душу свою открыл и это поступок был близкого человека? Тут и ребенка с таким же успехом прибьют, если нарушит послеобеденный сон, не только кота и собаку. – Вон, посмотри какие стоят, не шелохнутся. Это у них защитная неподвижность. – Мать - блядь, – Васька добавил (ему виднее), – сестра- дыра, брат- дегенерат. Но во дворе никого уже не было. – Ты бы и мне, – я говорю ему, – вынес стул! Ну, вынес он стул. Я его рядом поставил - посреди цветника, там, где он рисовал, и стал заглядывать в лист. Он рисовал напыщенно-красный, неряшливо-пышный большой георгин. Вокруг – цветы на высоких стеблях, и солнце над головой. Я защищаясь от солнца заглядывал в лист. И сперва удивлялся тому, как там успел поработать кохиноровский мягкий грифель во время моего монолога, весь лист уже был зачернен. Потом удивлялся тому, что это, оказывается, создает впечатление зноя. Васька вдруг выловил где-то в карманах тюбик губной помады. Помадой он ткнул в уцелевших два белых пятнышка (кончики лепестков) и пальцем её смахнул. И сразу стало понятно, что вся эта грива спутанных лепестков - красная. Мелькнули мелкие зубы, он быстро мне улыбнулся: – Это я у сестры стащил! Горячий воздух дышал нам в лицо.