когда слова пусты или темны не отражают истинных мотивов к иной воде и берегам иным к морским волнам и лунным переливам я выбираю одинокий путь и там зависну взглядом над волною и переговорю сама с собою о том чего вернувшись не вернуть о том чего вернувшись не простить и не понять и не принять надолго и отрясу их пух и прах с подола зажав остатки гордости в горсти *** О, слов неовеснённые грачи, мою весну склевавшие до крошки! Она мне обещала быть хорошей, и были горячи её зрачки, но вам-то лишь бы только извести весенние доверчивые взгляды, - и то, что было близко, было рядом, теперь горчит и больше не в чести. Зажат в горсти черёмуховый рай, батистовым платочком смят и скомкан: от майских слов – бродить по майской кромке до маеты, плеснувшей через край, - и недалече майская гроза. Но сад уже бутонами наполнен и расцветает в блеске майских молний и летних снов, летящих мне в глаза. *** Куда ни кинешь усталый взор – всё те же тайны, секреты те же, один и тот же мадридский двор, где Наг Нагайной давно отслежен, где Бог Привата приватно мил, а на открытость – табу ответом, где шито-крыто меня любил, и так приватно даря букеты тайком от серых Нагайн, мой Наг (чтоб не прознали, иначе – амба), по-королевски впотай-но-наг, читал хореи мои и ямбы. *** Господь на боль её обрёк, но дал оргазм, - и ей поёт в ночи Суок, звучит орган. Ей свиристели серебрят бесстыдность уст. Она Адамова ребра прощальный хруст. Ты говоришь, она - в запрет, вразнос, вразрез, она, смеясь, ответит: "Нет", подумав: "Yes!!!" Она тобой не спасена: твой путь смолист. Тебе – на ветер семена, а ей – на лист. Ты думал, слёз её секрет – каприз, пустяк, и потому она – поэт, а ты – дурак.