Яков Есепкин "Космополис архаики"
Кровь
***
Во цветках с приднепровских лугов
К нам придет неживая Купава.
Ясно смерть из пустых четвергов
Смотрит в нощь, словно белая пава.
По цитрариям нежным ступать,
Золотые ромашки лелеять
Хорошо, буде ангелам спать
Надоест, выйдем с ними алеять.
Столь вольготно парят ангелки,
Столь они безобидные в гневе,
Что и сами по смерти легки,
Шлем бусинки Юдифи и Еве.
И давно не встречали гиад,
Те далече сегодня порхают,
Вечность балует розовый сад,
Томно розочки негу вдыхают.
Раев маковых, Господи, нет,
А цитрары с цветочием рая,
Хватит кущей таких, не минет
Их нагорная алость сырая.
Божевольною мятой они
Возгорятся и веют охладой,
Звезды любят косые огни,
Клонят эльфии косы над лядой.
Для того ль уготована персть
Четверговая – души неволить,
Вижди зверей огнистую шерсть,
Мглы перечат деесно глаголить.
Ах, одно ведь не зрели с земли
Мы Твоех, Упаситель, маковниц,
Били мраморы тще ангели,
Славу имут се мертвых церковниц.
Дева славская эта цвела,
Называлась убогим сестрою,
На нее, говорят, низошла
Благодать: всё внемлет небострою.
Век не меркнет ея красота,
Но увили чело кровососы,
Хочет речь, да набились в уста
Змеевидные тонкие косы.
Птицы бойные рядом парят,
Аще только миражи сохранны,
Всеискрятся одне и горят,
А иные лежат бездыханны.
И кручиниться, брат, погоди,
И смеяться, разлезутся змеи,
Не избегнут святые вожди
Чар славянской немой Саломеи.
***
Истленно то, что можно сохранить,
Всетаинство одно и сохранится.
Нам Боже подал шелковую нить --
За нашу смерть сей снежный шелк струится.
Вот подаянье, греческих царей
Достойное, их тезоименитства.
Мы ж пали у злочерных алтарей,
Сраженные во тьме иезуитства.
На смерть и оды сложим, в морок лет
Взнесут их остиями, а чернилом
Пребудет кровь, слогов сонорных цвет
Пусть вечность правит огненным горнилом.
Пусть вечно архаическая рать
Державной царской строфики червеет,
Великое ль искусство умирать,
От каждого бессмертием и веет.
Кто крови голубой зело алкал,
Серебро иудейское лелеял,
Преложит веселиться, буде ал
Собор костьми Тартарию засеял.
Ах, желтию капрейский вертоград
Хоругви не искрасит и стигматы,
Мы выйдем на гранатовый парад
С крестами и в рубинах, как сарматы.
Колонны в ожидании Годо,
Легли и онемелись царедворцы,
Но здравствуют эллины, яко до
И после маршируют богоборцы.
И грянет за парадом новый пир,
Отверзнутся мелованные нети,
Архангельский еще узреет клир
Камелии чахоточные эти.
Здесь вина, там сандала волшебство,
Здесь розовый тунец и белый трюфель,
Пиры царевнам разве баловство,
Серебряных не хватит сим и туфель.
Кого теперь Вирджинии блажной
Всечасно сторониться через силу,
Затлим чаек окариной свечной,
Пусть век течет назад, к Мафусаилу.
Ни шелк Господний некому держать,
Ни речь богоподобно и пространно,
Елику слух стихами ублажать
По смерти только нам и невозбранно.
Зачем боялись -- прокляты века,
И в ветоши теперь уж не вернуться,
И ты узришь еще, как те шелка
Во струи крови нашей окунутся.
***
Чадов, Господи, ждать в сорнотравных венцах
Неурочно Тебе, да глумились над нами,
Так и поздно ж теперь причитать о птенцах,
Змеи рдятся пускай под забельными льнами.
Что безмолвствует Смерть, ей одно говорить
И на Страшном Суде, и до тлумищей трубных,
Будет ладан червной во церковях курить --
Серафимы пречли страстотерпцев порубных.
Мы немотствуем лишь, ибо трачена речь,
Горевые уста глиной выбиты ницей,
И горят васильки, и точатся оплечь,
Изошли мы, Господь, чернотлумной кровицей.
***
Не зови из надмирных высот –
Белью красные трачены гробы,
Перекошен у смертоньки рот
Без того от неудержной злобы.
Предъявилась она и молчит,
И в крушнице кровавой трясется,
Буде жалкой слезой восточит
Страстотерпцев и верно спасется.
А и были мы в жизни земной
Разве бойные агнцы в купели,
Черной кровию речи страстной
Полоснем ея здравье по бели.
***
Все лебедки давно улетели на юг,
Послились в огненосные чермные стайки,
И замкнулся недольный предадовый круг,
На порог к нам пришли балевать попрошайки.
В одеянии смертном пришли и глядят
Неживыми очами сквозь красные веки,
То примолкнут, а то несутишно галдят,
Страшен пир мертвецов, где живут человеки.
Во лебяжьем пуху и Полыни-звезды
Нам не видно, Господь, шапки что ж не снимают,
А всё просят они пити мертвой воды
И горбушки в перстах костяных сожимают.
***
По дорожьям загробным мы с Богом ходили,
Всё искали Христа, из дырявых карманцев
Нам покойные тати серебро ссудили –
Угощайте на славу царей-самозванцев.
Только смертушка там по дороге встречалась,
Зазывала в свои терема да глумилась.
И она от беззрячих калик отвращалась,
Во нехитростном глуме вконец истомилась.
Рот у ней перекошен – смеется иль плачет,
С вострой коской трясутся присталые ручки.
И к царевичу мертвому волк не доскачет,
И Христа мы не узрим никак сквозь колючки.
Ах, замызгана кровью изнанка подола
И неможно ея обойти стороною,
Видно, долго ты, смертушка, жала-полола,
Занималась косьбою своей пресрамною.
И могильные звезды горят в поднебесной,
Юродивые корки вином запивают,
Досейчас пребывая в надежде чудесной,
Что за всех их царей-сиротин побивают.
***
И ударит огонь по очам,
Всеживой ослепительный свет,
Приникая ко мертвым лучам
Богом данных отравленных лет.
Ах, не плачь пред навечной зимой,
Эти слезы с очей на смахнуть,
Ты пошла по дороге земной,
А с нея невозможно свернуть.
Благодать для иных разлита,
Мы пройдем по аллеям из верб,
Напослед закровавив уста
Целованьем себе во ущерб.
Что жалеть об избывшихся днях,
Вот потрогай перстами Звезду,
Как и сами пропали в огнях,
Я тебе не признаюсь в аду.
И почто Бог убитых корит,
Разлия серебро аллилуй,
В наших оченьках небо горит,
Яко в мертвых губах – поцелуй.
***
Не успели, Господь, мы во славу Твою
Желть испить со златого вина,
Все легли бездыханно в неправом бою,
Эта смерть на миру лишь красна.
Мало крови убийцам и мало цветов
На могильниках агнцев Твоих,
Затмевают багряное сребро крестов
Змееядные полчища их.
Но пусты купола под сусальной охрой
И накрестные голуби спят,
Рим всетретий разграблен и чахнет второй,
И троянские кони хрипят.
***
Поминальные свечи сгорят,
В зеркалах нас огни похоронят,
И мучители заговорят,
И на жертвенник сребро уронят.
Им ли Божие это вино
Преливать и глаголить о речи,
А иное не слышим давно,
Хоть избыли одесные встречи.
Наши души разбиты в куски
И во лжи будут вечно сохранны
Под кармином всесвятой тоски,
Яко мумии, благоуханны.
Убран стол, за которым алкать
Доводилось тебе слез и крови.
Всяк тогда возопил -- исполать
Попирающей смерть нелюбови.
