После членства своего в КПСС, а я в ней ведь четверть века был, я не то, чтоб ощутил вдруг стресс, просто растерял привычный пыл. Раньше грудью шёл я напролом, был во всём уверен и упрям, да и с партбилетом путь был прям, даже будь я трижды дураком. Но какое-то умишко я имел, потому держался наплаву. Да к тому ж нахален был и смел, подлым лишь себя не назову. И вот разом рухнула страна, партия уже почти что прах. В этом и моя была вина, оттого знобил какой-то страх. Разом ощутилась от потерь и в мозгах, и в сердце пустота, где урчал какой-то страшный зверь, и пещерная пугала чернота. Вот тогда я оступиться мог, и к тому же на земле святой. Но ни бес, тем более, ни Бог не сумели встретиться со мной. Да и я их тоже не искал, сам собою занят был тогда: строил из песка я пьедестал, как во все минувшие года, сочинял ненужные стихи, потешая самого себя; все давно себе простил грехи, на весь мир об этом не трубя. Но в душе-то не заполнил брешь, в ней, как прежде, много пустоты, хоть в экскурсиях, как говорится, ешь или пей мёд здешней красоты. В ней, воистину, божественная суть, святость ауры в словах не передать. Очень жаль, что старческая грудь уж не в силах всё в себя вобрать.