Самым гостеприимным местом в больнично-поликлиническом комплексе был морг. Не для пациентов, конечно. Заглядывали сюда вечно занятые сотрудники прокуратуры, приезжали из соседних районов следаки, по делу и просто проведать заходили участковые в штатском и в погонах, мелькали лица известных в городе оперов и неизвестные лица прочего служивого люда. После праведного и не совсем праведного дежурства торопились по утру в морг особенно «уставшие» доктора. Привлекало всех их это здание не только своей прохладой, удивительной тишиной, но, самое главное, отсутствием какого бы то ни было больничного или другого начальства. О добродушии хозяина этой обители ходили легенды. Василий Степанович был патологоанатомом от Бога, пользовался заслуженным авторитетом среди медиков, следователей, адвокатов, военнослужащих и всех тех, с кем ему приходилось встречаться по работе или по жизни. Все его любили, но почему-то всем нравилось подшучивать над ним. Он никогда не обижался, обладал тонким чувством юмора и когда с ним здоровались, всегда с улыбкой отвечал: «Ни одной!». В любой больнице не найдется врача, который хотя бы раз не участвовал в «разборе полетов». Жаловались на нашу медицину, и не без оснований, во все времена. Администрация всегда становилась на сторону больного, поэтому оргвыводы следовали один за другим постоянно. И лишь на Василия Степановича не было НИ ОДНОЙ письменной или устной жалобы от его постояльцев. Все врачи «завидовали», «восхищаясь» тому, что и в их среде есть доктор со столь безупречной репутацией. И при встречи «удивленно» спрашивали: «Неужели ни одной?». Но был у него один недостаток, за который его не любили все замужние женщины города. Точнее сказать, было несколько недостатков. Все эти недостатки имели вполне мирный вид и представляли собой огромные стеклянные сосуды с совершенно безобидной надписью «СПИРТ». Причем это был особый медицинский спирт, который наша фармацевтическая промышленность выпускает таким образом, что этот чудо-спирт никак нельзя применить без огурчиков, грибочков и почему-то селедочки. Надо отметить, что по этому вопросу никогда не возникало разногласий между представителями разных профессий. Если наличие спирта в столь уважаемом заведении как-то удавалось объяснить, то забитый доверху разносолами холодильник не подавался логике и разуму. Не удивительно, что дежурный офицер РОВД, если был необходим для следствия судмедэсперт, не вызывал Василия Степановича в милицию - ему не звонили, за ним всегда приезжали. Его доставляли на место преступления, где он долго ходил вокруг женских вещей, бросая взгляды то на косметичку и губную помаду, то на дамскую сумочку, то на длинное платье и туфли на шпильках, то на разорванный бюстгальтер пятого размера , то на обнаженную грудь покойной и затем твердым голосом, не терпящим возражений, подводил итог: «У меня сложилось впечатление, что перед нами тело женщины». Все сыщики мгновенно соглашались и везли эксперта назад. Ритуал был соблюден. Но почему-то на осмотр места происшествия всегда уходило времени раз в пять-десять меньше, чем на «обсуждение подробностей происшествия» в кабинете у Василия Степановича за столом. В одну из пятниц у Василия Степановича выдался особенно трудный день. С утра приходилось трудиться на два стола. Хоть число и не тринадцатое, но вскрытий на первом столе (в секционном зале) было больше обычного. За вторым столом (в служебном кабинете) , как и в любую пятницу, сидело много гостей. Радовало лишь то, что трудовой день подходил к концу. Сегодня в морге живых собралось больше, чем местного населения. Столь удивительное соседство заставляло по-особому смотреть на жизнь, понимать насколько она хрупка и как легко переступить черту, за которой вечное небытие. Веселья не было, была какая-то бесшабашность. Если каждый день заканчивался ежедневно, то спирт - НИКОГДА! Наконец к вечеру все стали расходиться. Проводив последнего гостя, Василий Степанович засобирался уезжать и сам. Но тут раздался требовательный стук в двери. На пороге, слегка покачиваясь, стояли лихие летчики в обнимку с улыбающимися красавицами. Природное гостеприимство взяло вверх над желанием как можно быстрее добраться до дома и лечь. Василий Степанович знал, что истинный патологоанатом не может быть долго трезвым, как и неприлично быть долго пьяным. Усадив веселую компанию, Василий Степанович понял, что уже не один час он периодически переходит на автопилот, но самое страшное заключалось в том, что и сам автопилот где-то в стельку напился. Больше медлить было нельзя. Юркий «Запор» рванул с места и скрылся за воротами больницы. И тут же по рации всем гаишникам по пути следования «Запорожца» была дана команда освободить трассу и немедленно покинуть свои посты. Остановить Василия Степановича на дороге означало на веки вечные покрыть позором себя и всю доблестную автоинспекцию. Такое святотатство не могло прийти в голову даже последнему патрульному. Праздник продолжился уже без хозяина морга. Летуны были не из робкого десятка. Каждый курсант училища не понаслышке знал, что научиться поднимать стальную птицу в небо главное, но и умение после полетов поднять алюминиевую кружку тоже чего-то стоит. Иначе не стать настоящим ассом. Преимущество и вкусовые качества медицинского спирта не шли ни в какое сравнение с родным техническим. Что касаясь присутствующих дам, то тут особого восторга никто не испытывал. Как истинные казачки, они с презрением относились к любому спирту и водке, совершенно справедливо полагая, что лучше самогона может быть только первач. Ночь выдалась теплой, звездной и как-то по-особому тихой. Такая тишина случается за лето крайне редко, раза два-три, не больше. Не слышны были даже вечно стрекочущие кузнечики и сверчки. В ординаторских ЦРБ также стояла непривычная тишина, в двери никто не заглядывал, коридоры отделений были пусты и дежурным врачам грезилось, что это ночное безмолвие будет продолжаться бесконечно долго. И вдруг около трех часов ночи звенящую тишину РАЗОРВАЛО: - По Дону гуляет, по Дону гуляет, по Дону гуляет казак молодой... Особенно сильно выделялся один женский голос. Его обладательница несомненно знала и высоко ценила свое умение ТАК петь. Все, кто хоть раз слышал это звучное исполнение, не сомневался больше никогда, что громче спеть просто невозможно. Первыми загорелись окна глазного отделения, находящегося в тридцати метрах от морга. Но тут же в беспорядочной последовательности стал вспыхивать свет на всех этажах больницы. -О чем дева плачет, о чем дева плачет, о чем дева плачет, о чем слезы льет… - неслось из открытых форточек морга. Сказать, что из динамиков любого железнодорожного вокзала объявления звучат значительно слабее, значит ничего не сказать. В домах, прилегающих к улице, на которой находился больничный комплекс, начали просыпаться сначала все домашние питомцы во главе с попугаями, а затем маленькие дети и их мамаши. Дежурный терапевт Хлынов мгновенно оценил обстановку и немедленно начал набирать до боли известный номер. Последствия ночного хорового пения трудно было даже представить. Инсульт и инфаркт рисовались, как некое спасение от предстоящего утреннего доклада на планерке. В телефонной трубке что-то буркнуло и щелкнуло. С остервенением , не отрывая пальца от диска, Хлынов начал повторно накручивать номер. Он знал, что только один человек во всем городе может открыть стальные двери морга. Надо было любым способом разбудить Василия Степановича и во что бы то ни стало заставить его приехать в больницу. Неординарность обстановки требовала неординарных поступков и слов: - Василий Степанович,- закричал в трубку Хлынов,- Ты зачем пьяного Петровича вскрыл?! - У, хым – ответили на том конце провода. -Мы его в секционном зале положили на каталку, чтобы он от холода быстрее в себя пришел. – М-мы хы. –Мне жена Петровича по телефону всю голову пробила, где ее Анатолий! – И где? – спросили с опаской. - Да у тебя на столе! Ты зачем ему рубашку, брюки и ремень разрезал? Что не мог раздеть? - Хватит тебе так неостроумно шутить – прозвучало с нарастающей тревогой. – Да какие шутки?! Менты двери в морг выбивают. Они тебе явку с повинной оформили! Приезжай мигом на свой арест! – продолжал беззастенчиво врать Хлынов. Больница уже полностью проснулась и напоминала растревоженный улей. Всем было интересно знать, что это за праздник отмечают усопшие. Мнения разделились, но большинство больных все же благосклонно отнеслось к обрушившемуся на них концерту потусторонних солистов. И только в реанимации никто не спорил и не хвалил удивительно звонкие голоса ночных гостей морга. -Цыганка гадала, цыганка гадала, цыганка гадала, за ручку брала… - оглушительно неслось в ночной прохладе. Как будто сама русская душа рвалась из многовекового плена в бесконечную даль туда, где на водной глади Седого Дона россыпью блестят бесчисленные звезды Млечного Пути. Василий Лифинский.