Не спится служивому псу. Встанет, походит, снова полежит, а то и тявкнет, так больше для бодрости. Соседский сторожевой вздрогнет и тут же откликнется; - Ты, это что? - Да так, не спится что – то, - оправдывается служивый. - А ты забей! Им сколько не гавкай вообще, - всё та же похлёбка из пустых щей! Через дорогу пёс цепной, услышал их беседу и давай хохотать. Смешно же ему, всю деревню своим хохотом разбудил. А новости быстро расходятся, глядишь, уже с каждого двора слышно как скалятся, и остановиться ни как не могут. От всеобщего смеха проснулась муругая, чалая от седины пожилая сучка, та, что на другой стороне станицы с Кузьминичной проживает. Эта никогда не упустит своего случая поругаться. Как это без неё такой весёлый праздник проходит! На забор аж, на пол морды из кожи вылезла! Цепь двадцатку, на каждое звено готова разомкнуть, так высказаться, страсть для неё хочется! Бронебойным отборным лаем, как заведённая, всю округу ото сна окончательно разбудила! Собака! Вся деревня от неё оглохла! - Опять, эту суку старую, у Кузьминичны разбудили! - подаёт свой голос соседский цепной, тот что напротив, через дорогу, - Никак до утра так и будет, гавкать всю ночь напролёт! Теперь уже сторожевому, так смешно от этих ласковых и верных слов стало, он и давай заливаться, мелким, скрипучим от простуды тявканьем. А вся зареченская сторона его поддержала. - Сейчас! Сейчас этой суке по хребтине достанется! - не унимаются через дорогу. И тут же сразу новый гомерический раскат одобрительного хохота прокатился через всю деревню! - Кузьминична то огребёт её лопатой! И как бы в подтверждение этих слов, где то на другом конце посёлка послышались уже обиженные и оскорблённые стоны! Дикие и пронзительные! Кто то по мастерски, во всё разбуженное зевало, материл всю ночную округу. Только спать уже всё равно, так до утра и не лягут!