LXXXX Нам ли зависть пустую будить, Лити крови на ветхие троны, Будем головы ими студить, Паче золота эти короны. Их сонимем и мрак разлием, Примеряйте убойные терни, Хоть Звезда осветит Вифлеем, Не прелиться юдолевой черни. Пусть алкают венечной терни, Обрядятся во тяжесть златую – Сами узрят, как льются огни От перстов, как и рдеют впустую. LXXXXI В резье ко трону мы явились, Цветки сжимая ледяные, Как фарисеи нам дивились – Сиим ли области иные. И не взалкаем о защите, Легко над мертвыми глумиться, Но персть исцветна, трепещите, Господней славе не претмиться. Толпа кровавая утихнет, Вином ожжет стольницы тризна, И ярче золота воспыхнет Вся наша жалкая старизна. LXXXXII Как не станется Божьих цветков, Как не хватит Господней любови, Мы тогда наплетем лепестков И закрасим их нитями крови. Будут ангелы нощно летать, Соглядать пировые стольницы, Мертвых туне еще испытать – И почто эти мертвые ницы. Розы в патине смерти красны, Темным эльфам о них ли глядеться, Грянет снег, а равно до весны Сим листовникам рдеть-не сордеться. LXXXXIII Вкруг повинных голов не горят ободки, Золотые оне и в терниве гасятся, Нимбовидную цветь изольют лепестки, И превидим, Господь, как хлеба колосятся. Мы влачились к Тебе с всехолопских пиров, Студни там и теперь вина красные бавят, А и терни сокрыл богородный покров, Где октябрьских невест челесами забавят. И пришли ко двору, и часами стоим -- Ни Твоих ангелов, ни монашек воскресных, И жемчужин в крови мы, Господь, не таим, Истекла ею желть литаний бессловесных. LXXXXIV Мы еще соберем, соберем Юровые цветы в опомерти, И колени со мертвым царем Преклоним хоть за косами смерти. Мировольные эти цветки, Всякий выцветшей кровию рдится, Вселазорные их лепестки Аваддон извести устыдится. Сколь и некуда будется зреть Ангелочкам из черной Центавры, Нам положат еще умереть – И соцвет мы вплетем во литавры. LXXXXV И всяко древо червоядно, И плачут горние свирели, Были собиты мы порядно, Страстной седмицы не узрели. «Чур» фарисейской этой свите, Пусть божевольцы веселятся, Они умерли – не реките, Еще в нас ангелы вселятся. Начнут раскатываться цинки, Пылать всечерною геенной, Одно мы вербные прутинки Затеплим кровью излиенной. LXXXXVI Как не станется красок льняных, Не останется жизненных линий, Мы из пропастей мор-цветяных И взнесемся во сумерек синий. Этот морок для мертвых певцов, Иисусе-Господь, не бесстрашен, Смерть горючее наших венцов И горчее вспоминочных брашен. Ангелки нас пойдут востречать, Удивятся цветам васильковым, Ах, тогда мы и станем кричать, Лити кровь по окладам терновым. LXXXXVII И не крестимся мы, и сиротно молчим, И не алчем, Господь, красноцветных нектаров, Лишь персты во крови к небесам восточим, Излетят со звонниц те осьмнадцать ударов. Прячут агнцев Твоих златонощные тьмы, Леворукие всех палачи зарубили. Ах, в дорожной траве прорастают сумы, За юродствие нас паче житий любили. И цветочки горят, а крикливых ворон Как уняти, Господь, и с костьми не мирятся, И чернеет мурог от собитых корон, В них цвели васильки -- ныне змеи бугрятся. LXXXXVIII Станут черные розы алеть, По краям огонями точиться, Как нельзя всем теперь уцелеть – И соидем изморно влачиться. Это мы во кровавых цветках, Это, Господи, мы, яко чада, О лядащих горим лепестках У решеток Звезды-вертограда. А тенета сордятся Твое, Приберут ангелы убиенных, Мы явимся в светильном резье, С чернью алых бутонов истленных. LXXXXIX А персть убойная сиянна И вертограды багровеют, Иль для валькирий эта манна, Теперь столовники говеют. Ах, грозно яремо крестовья И мертвых певчих не дозваться, И у Христова изголовья Сеймиг лишь терниям свиваться. За сораспятия честные Нам положат еще преявить Во крови бдения нощные – Смерть яко смертию и славить. C И соидут во Тартар купцы, Преложатся пиры дармовые, Мы наденем искосо венцы И явимся, как будто живые. Что Христос о любви говорит, Кровь лиется ль, а мертвые ницы, Вертоград наш огонем горит – Зрите, зрите сии багряницы. Ах, нельзя убиенных сберечь, Коемуждо трилистничек вышит, Иисус нашу косную речь В этом тлеющем саде ль расслышит. CI Как с златых ободов ниц падут васильки, Растекутся венцы во червеющей слоте, Были, Господе, мы на помине легки, А теперь залежим в скоморошьей немоте. Всякий цветик темно и небого сордел, Нечем боле агнцам нищекрасить головы, Тяжелей бытия молчаливый удел, Золотые венцы стали ныне меловы. Но звонят и звонят колокольцы по нам, Псалмопевную знать сбити всё не решатся, Нет замены, Господь, пресвятым пеюнам, Даже вытлевших лир фарисеи страшатся. CII Прекричим ли, а немость одна И лиется по звездной аллее, Разве кровь богоимных красна, Цвет-ромашек уста всебелее. А не глорию пети святым – Изнимать и отпутывать верви, Не обрезам сиять золотым, Наши кафисты выбелят черви. Яко днесь не спасти никого, Пусть хотя бы узнает Господе: Мы изрдели во имя Его Поздним летом, о славленном годе. CIII По воскресении Христовом Слетят ко мертвым голубицы, Чадится ль морок и за Словом, Но будут зиждимы седмицы. Как убыл цвет и огонями Теперь сокровных уз не метить, Мы станем жалкими тенями, Возможем столпникам ответить. Пускай Христосе во печали Не пребывает об успенных, Столбы мы кровью освящали, А в смерти нет цветов истленных. CIV Изольется бескровный псалом, Возрыдают о мертвых эльфиры, И тогда над вечерним столом Тускло вспыхнут свечные гравиры. Ах, притроновый славен удел, Только славы, Господь, мы не ждали, Раев цитрии кто соглядел, Свеч не имет, где с кровью рыдали. Убран, Господе, стол и всепуст, Ищут дочери нас юродные, И серебро точится из уст На свечельницы те ледяные.