В многолюдии, как в глухомани, и во время пиршеств демонстраций мог в самом себе я укрываться, словно Штирлиц в АБВЕРе Германии. И зарывшись в шум разноголосья, в непонятный смех и междометья, как-то вот прожил десятилетья, среди плевел находя колосья настоящих, полноценных злаков. Мок в поту чрезмерного усердья. И растил я из словесных знаков строчки, прораставшие у сердца.