Захотите Россию увидеть – не надо в Москву. Разве только взглянуть на столичные будни вокзалов. Для Руси я своя… я с её языком совладала И на этом честно'м языке до бессмертья живу. А страна моя там, где мужик прикормил голубей. На ладонях его умещается карта России. Там израненный голубь, напившийся морем бессилья… Там и реки, и горы, и шрамы, и крест на себе. И серебряный крестик при нём, как рука, как нога И как всё, без чего он сегодня не может, не сможет… Как душа, что под аспидно-чёрной неряшливой кожей - Чтоб отмыться, с крещения песни поёт облакам. Посмотрите ещё на глаза, на судьбу, на постель… На расстёгнутый ворот его помутневшей рубахи… На тревогу в лице, на тоску и на детские страхи… И на этот его натощак заливаемый хмель. Посмотрите на землю, застрявшую в горле комком… Он и сам для неё то кузнец, то никчёмный нахлебник. Отрезвеет и с рук, что похожи на всклоченный требник, Голубиное счастье отдаст зачерствевшим куском. Он отдаст всё, что есть… всё, что пить – у него не проси. Кабы было, то не был бы крест так надёжно поставлен. Он не справился с общеземельной бутылочной травлей, Стали русскою кухней теперь анальгин и карсил. Так что кремль – не страна… И мосты - это только мосты... Но по-русски кричат изнутри третьяковские стены, Что пропитые души России бывают бесценны… Там на вечность глядят свысока, ослепляя, холсты.