подумали, пожили еще. подсчитали количество зол - как всегда, оказалось два. подкинули монетку. монетка упала на пол и закатилась куда-то под диван. не полезли доставать - некогда. но стояло лето - и сходили за ромашкой, каждый - за своей. пообрывали лепестки. оказалось - сбились со счета. опять сходили. теперь у одного получилось - да, в то время как у другой - нет. он поехал на север - открывать полюс, она - в Ост-Индию, и едва там не осталась, укушенная коброй какого-то задумчивого заклинателя: казалось, он гипнотизирует не змею, а самого себя. спасли: его - со льдины, геликоптером или дельтапланом, ее - в местной амбулатории санаторного типа, преднизолоном или гидрокортизоном, причем чуть не позволила себе влюбиться в симпатичного, но крохотного сианьца, отсасывавшего яд из ее стройной ноги и забавно сплевывавшего в чашку с картинками из Бхагаватгиты; однако, устояла - пока он отлеживался с обморожениями то ли в Мурманске, то ли в Норильске, то ли вообще в Тикси. скучали - оба. жизнь, как это и бывает, шла своим чередом. его часто приходил навещать веселый полярник, которому медведь откусил полголовы, рассказывал анекдоты, как дней минувших, так и еврейские с гренландскими, с непринужденным привкусом ксенофобии. они, обжигаясь, пили пуэр из литровой стеклянной банки и беседовали о древнем, о том, как Сунь Цзы со своей просветленной и хорошо обученной шестидесятитысячной армией брал неприступную крепость. до сотни воинов выбирались из леса и, как ни в чем ни бывало, располагались бивуачно в паре полетов стрелы от стен, с кострами, цитрами и веселыми женщинами из ближайших селений. несколько дней неторопливо протекали в отдыхе и удовольствиях. запах дыма с примесью копченой козлятины - доносился и трепал нервы крепостным постояльцам. как и смех, улюлюканье и песни не конгениального ситуации содержания. со стен грустно смотрели. голод синергически суммировался с инстинктом продолжения рода и общечеловеческой тоской по несбыточному. в конце концов, рассуждали внутри, сколько можно терпеть? их там всего ничего. сколько? трудно сказать, они все время перемещаются, но, по-моему, мы легко им накостыляем. врата - распахивались. защитники города, в раздражении, засучивая на ходу рукава, расшитые бабочками и драконами, направлялись к празднующим. мертвое солнце застревало в пустом зените. из бамбуковой чащи выплескивались на поле остальные пятьдесят девять тысяч девятьсот воинов армии Цзы. кровь - лилась. крики - разрывали густой от стрел воздух. люди - сколько виться еще этой веревочке? - укладывались горизонтально в неестественных, исполненных удивления позах. а он глядел на отслаивающиеся обои местной больнички и почти плакал. когда поднимался (сразу до неба, в разреженную Валгаллу) ветер, казалось - еще чуть-чуть - и это картонное недоразумение образцового содержания рассыплется, как их когдатошние надежды. ожидания, что им, единственным из всех, повезет в странном мире, где невозможна любовь. а она впервые в жизни увидела горы, когда летела обратно и сидела - на этот раз - у окна. словно заснеженные обломки другой, правдивой и большей жизни, они мерцали в свете случайной желтой звезды. как угольки костра в далеком и детском лагере пионеров, подумала она. и еще она подумала: может быть, все совсем-совсем не так... а?