Вечер. Полусумрак. Блики на стене. В канделябрах свечи – бутафория. Ламп неоновых миганье портит мне настроение. Такая вот история. А до них, свечей, всё было хорошо. Брудершафт способствовал сближению. Щедро золотил закат портьерный шёлк и упругие колени Жени, и пальцы, признаюсь, нескромных рук моих на коленях этих завлекательных. Женя мне читала, в общем, слабый стих, но казался он мне замечательным. В резонанс всем интонациям чтеца, то бишь чтицы, гладил ей колени я. Как карась, попался на живца, разум спятил в хмели вожделения. Мои руки снявши со своих колен, Женя назвала их очень храбрыми, хоть они попались под юбчонкой в плен. И пошла возиться с канделябрами. Их включила. Замигали лампочки, почему-то портя настроение. Плюс к ним блики на стене, как тряпочки. И погасло всё моё хотение. Вечер был, казалось мне испорченным, а хотелось теплоты взаимности. Я сидел, как топором приконченный: улетучилось желание интимности. В сердце тихо разрасталась трещина то ль обиды, то ли отчуждения. Но, однако, Женя – чудо-женщина и достойна, право, восхищения. Я не помню мелкие подробности, как случились радости такие: утопали до утра в нескромности, словно обезумевши, нагие. И когда в постели бесновались, и когда, прощаясь, руки жали, канделябры злом мне не казались, блики на стене не раздражали. … Года три прошло с тех пор, наверно. Эпизод мне вспомнился случайно. Мы с женой зашли в кафе «Таверна» в душный вечер на морском причале. Пахло мясом здесь перегорелым, но увы, никак не шашлыками; на столах подобие тарелок с вырванными чьими-то клыками (так казались недогрызки мяса). А на стенах жутью – канделябры. Из-за позднего и для курорта часа что-то съели здесь довольно храбро. И при этом вспомнился мне Киев, где я был на курсах повышенья, где случилось, что парил без крыльев над прекрасной киевлянкой Женей. 1981 г