Перейти к основному содержанию
Кому это надо? Часть 23
Часть двадцать третья. Я продолжала работать, работа мне моя всегда нравилась. Удивительный факт моей жизни, что я, «несадовый» ребёнок, которого родители были вынуждены забрать из детского сада, я, которая почти ничего хорошего не может вспомнить о своей школьной жизни стала по образованию учителем, а работаю всю жизнь, воспитателем в детском саду. И удивительнее всего, что мне это очень нравится. У меня всегда был какой-то страх, нет, не страх, наверное, трепет, когда я попадала в незнакомую школу, или детский сад, уже даже проработав долгие годы воспитателем. А уроки жизни я усвоила навсегда, и звучит это примерно так: «никогда так не делай» - не унижай ребёнка, в каждом есть зерно таланта, есть свой, никому не ведомый внутренний мир, и кто сказал, что он хуже твоего, он просто другой, в каждом есть собственная душа. Уж не знаю, насколько мне удаётся следовать этому правилу, не мне судить. Пришёл тёплый сентябрь, начался учебный год. Меня всегда умиляет вопрос: «Ну и что, что учебный год, какое это имеет отношение к детскому саду?» Да всё тоже, что и в школе, только учим мы ребятишек в игровой форме. Только необходимо самому оставаться немножко ребёнком. Эти маленькие сорванцы замечают малейшую фальшь, и тогда ты для них уже не важен, бесполезен, а значит, ты и сам измучишься в своих попытках чему-то их научить, и они будут просто терпеть тебя, от безысходности, деваться ведь некуда, какую «тётю» дали, та и будет каждый день маячить перед глазами. Тогда твоя жизнь превратиться в скучное, постылое пребывание, а может и не скучное, они могут устроить «весёленькую» жизнь. И бывают они очень жестоки, ведь у них ещё не до конца сформировались понятия о добре и зле, о можно и нельзя, о том, что и другому человеку может быть больно и обидно, так же, как и тебе самому. Уже интересно? А когда ты находишься внутри этого, когда от тебя, и только от тебя зависит, какие они будут, хорошо ли будет им и тебе, тогда приходит понимание и желание работать так, что бы не стало это для тебя грустной необходимостью, или даже, обузой. Пожалуй, о работе всё, иначе я заведу читателя в «дебри» моих рассуждений о дошкольной педагогике, с вопросами без ответов, что-то вроде того «можно ли научить человека быть хорошим педагогом, или это дар Божий?» В сентябре у меня возвратились приступы, снова кололо в правом подреберье, мучила тошнота и опоясывающие боли. Был в разгаре сезон овощей и фруктов, мы всей семьёй налегали на них. В один из дней я на ужин приготовила курицу в духовке и салат из свежих помидоров и болгарского перца. Курица удалась на славу, с красивой румяной корочкой. А ночью у меня снова приступ, да такой сильный, что и но-шпа, моя палочка-выручалочка, ни на секунду не помогала. Мне было очень плохо. Витя вызвал скорую, приехали как-то быстро, сделали какой-то укол и собрались уезжать. Но Витя сказал им: «А вы что, оставляете её, забирайте, мне надоело делать ей клизмы по ночам, пусть обследуется, подлечится» (меня тогда эта фраза просто убила, ничего себе, надоело ему, я даже обиделась). Отвезли меня в Гомель в областную больницу. Палата была просторная, в ней стояло семь коек. Мне досталась у стенки, поодаль от других. На одной кровати лежала полная бабушка, после какой-то операции, она всё время стонала. Приходили медсёстры, делали ей перевязку прямо в палате. У меня эта перевязка и сейчас перед глазами стоит, они брали бинты и засовывали их ей в открытый дренажный разрез, одна бинт разворачивает, а другая пинцетом его туда проталкивает, а потом обратно пинцетом же вытаскивает. Бабушка эта была на нашем попечении, мы ей и судно подавали, и бельё ей меняли. Но ей становилось всё хуже и хуже. Пока мы с одной женщиной не пошли к заведующему отделением. Бабушка – лежачая больная, ухода за ней нет, да к тому же у неё гнойная рана, а в палате люди после операции, и надо бы бабулю перевести в гнойную хирургию. Он нам пообещал разобраться, и буквально через пару часов её перевели в гнойную хирургию. Стали меня обследовать, а попутно печень лечили. УЗИ тогда не было, поэтому рентген оставался основной диагностикой. Сделали мне рентген органов брюшной полости, раза три, почему-то ничего не могли на снимке разобрать. В один из дней направили снова на рентген, сделали, посмотрели, снова ничего не поняли, тогда написали на бумажке назначение и отправили в отделение. Велено было мне укол сделать какой-то. Сделали и велели снова на рентген идти. Я уже, когда к кабинету подходила, почувствовала, что мне как-то ну очень не хорошо, сделали рентген, велели в коридоре подождать, пока они удостоверятся, что снимок, всё же, получился. Я в коридоре уже прямо на лавочке под дверью легла - ощущение такое, что меня сейчас отрубит. Вышла медсестра и сказала, что снимок получился, и можно возвращаться в палату. До палаты я еле дошла. За всем этими похождениями я пропустила завтрак, и я решила, что это меня от голода так колбасит. Спросила в палате, нет ли у кого, чего пожевать. Одна молодая женщина, она была прооперирована по поводу грыжи, дала мне поесть, от неё только родные ушли. Мне кажется, что это была самая вкусная сарделька с картофельным пюре в моей жизни. Поев, я поняла, что мне ещё хуже, тогда я объявила, что буду спать. Проспала я до самого вечера, даже на обед не вставала, соседки по палате меня будить не стали. Когда я проснулась, то уже чувствовала себя нормально, стала анализировать, когда мне плохо стало, и пришла к выводу, что после укола. Пошарила в кармане и нашла листочек, прочла. Ну да, там по латыни было написано. Но я же в институте латынь изучала, не так, что бы всё понимать, но название прочесть могла. Это был Морфин. Так мой организм отреагировал на это полу наркотическое вещество. Не понимаю, как это наркоманы в этом кайф ловят, состояние ужасное, врагу не пожелаешь. На следующий день во время обхода лечащий врач сказал, что в 11 часов снимки принесут, если снимок никаких патологических изменений не выявит, то на завтра можно готовиться к выписке. После обхода пришёл Витя, его сослуживец дочку привёз в поликлинику, и пригласил Витю с ними ехать, что бы меня навестить. Я Вите и сказала, что завтра буду дома. Только я вернулась в палату, открылась дверь, на пороге стоит лечащий врач и сразу сообщает: «Принесли снимки, надо делать операцию, у вас желчный пузырь полностью забит камнями. Операцию надо делать завтра, у нас одна пациентка не готова, анализы не все сдала. Оперировать будет главный хирург области, не упускайте этот шанс, очень хороший врач. Да, и ещё, это хорошо, что пузырь не лопнул, судя по его состоянию, это может произойти в любой момент, а это, сами понимаете, чем чревато». Я сказала, что посоветуюсь с мужем и дам ответ, и убежала, в надежде, что муж ещё не уехал, к автостоянке у поликлиники, там от больницы метров двести. Витю я увидела издалека, он стоял у машины. Тогда я сбавила темп, дыхание сбилось, от бега и от переживаний. Я буквально свалилась Вите на грудь, начала рыдать, слова не могла сказать. Он меня поддерживал и молчал. Немного успокоившись, рассказала ему об операции. Он долго не думал, а велел идти к доктору и дать согласие. Я шла обратно, и у меня на душе было паршиво. Меньше двух лет прошло после первой операции, а я вновь вынуждена ложиться на операционный стол. Вспомнила доктора, который смотрел на мои вены, когда я была Алёнкой в положении, и говорил: «Вы после родов с годик отдохните, и приезжайте, вам необходима операция по удалению венозных узлов». Да, видимо он не дождётся, что бы я сама пришла, мне и этих операций выше крыши. В лифте встретила знакомую по военгородку. Мы с ней мало знакомы были, но она меня узнала, и стала расспрашивать, я и сказала, что завтра будут удалять желчный. А она мне: «…да ты что, не соглашайся, после этой операции долго не живут, 2-3 года и всё». Странная она, зачем человека огорчать перед сложной операцией, да и к тому же, моя свекровь много лет живёт после такой операции, и до сих пор жива, а на днях ей исполнится 86 лет. Как и перед первой операцией, так и в этот раз, пришёл врач анестезиолог, я ему и рассказала, как меня таблетками перекормили, и сказала, что после промидола и после морфина мне очень плохо, и попросила, что бы мне больше эти уколы не кололи. Он всё тщательно записал, и ушёл. И вправду, ни вечером, ни утром, таблеток мне не давали. В операционной сделали укол, и в этот раз наркоз подействовал моментально, я даже не успела опомниться, как мир сузился в маленькую чёрную точку на потолке. Как выходила из наркоза, и как меня перевезли из палаты, не помню, очнулась под вечер в своей палате, а у меня в ногах лежала женщина лет 35, так её делали операцию сразу после меня, смотрю, и она в палате. Я попробовала пошевелиться, оказалось, что руки и ноги привязаны к койке. Женщины заметили, что я очухалась, стали подходить ко мне, смазывали мне губы влажной ваткой, и наперебой стали рассказывать, как привезли сначала меня, привязала, велели воды не давать, а только смачивать губы, и забрали следующую, а когда привезли и её, и тоже привязали. Больные стали возмущаться: «Зачем Вы их в палату привезли, почему не в реанимацию?», на что получили короткий и ёмкий ответ: «Молодые, сами выкарабкаются». Затем рассказали, что я в бреду просила яблоко: «Девочки, ну дайте мне яблочко, ну пожалуйста, ну что Вам стоит», а ещё позже меня начало трясти, и все принесли свои одеяла, - укрыли мне. Так я выходила из наркоза. Соседка выходила из наркоза спокойно, и хлопот не причиняла, только губы ей, тоже смачивали. На второй день пришёл Витя, сказал, что вчера тоже был, но в палату его не пустили. Я всё ещё была привязана, так как была ещё в каком-то тумане, постоянно схватывалась куда-то идти. Кушать мне позволили, только куриный бульон. Витя стал меня кормить из ложечки, но бульон был очень жирный и я его есть, не смогла. После больницы Витя зашёл к Тане с Виталиком, как они мне потом рассказывали, что со слезами на глазах он говорил: «Она там лежит привязанная, беспомощная, только бы выжила, я сам буду всё дома делать, только бы выжила». В этот же день Витя отвёз детей в Киев, к моим родителям. Когда они их увидели, сразу догадались, что что-то случилось. Отец сидел на кухне у котла и курил одну за другой сигареты, глаза слезились, и он постоянно смахивал слезу, щурясь за сигаретным дымом, стараясь скрыть свои слёзы.(по рассказам мамы). По возвращении из Киева Витя снова приехал ко мне, привёз лёгкий супчик, виноград (который мне есть, было нельзя, а так хотелось). Меня уже отвязали, но вставать не разрешали. Витя меня покормил супом, а после, дал несколько виноградинок, что бы никто не видел. Принёс он и добрую весть, нам предложили две комнаты, но тоже с подселением, с таким расчётом, что соседи в ближайшее время получать отдельную, а нам останется вся трёхкомнатная квартира. Я обрадовалась, уже хотела дать согласие, но Витя добавил, что нашей соседкой будет та женщина, что нас с Людмилой поссорила, когда сказала, что я сплетни распускаю. Тогда я сказала, чтобы Витя отказался, лучше подождать. Потихоньку я восстанавливалась, но была одна проблема, я не могла помочиться. Соседки по палате давали мне судно, открывали кран, чтобы я слышала, как бежит вода, говорили, как ребёнку: «Пись-пись-пись», но у меня ничего не получалось, кажется, я забыла, как это делать. Приходила медсестра, ставила катетер, и ворчала, что я себе сама хуже делаю, потом циститы замучают. Утром во время обхода, врач с порога на всю палату пробасил: «Полищук, вы почему не мочитесь?». Я попросила разрешения мне встать, может в туалете получится. Врач разрешил, но только в туалет, и ни по каким другим надобностям не вставать, велел соседкам по палате помогать мне (да они и так, слава Богу, помогали). Я попросило соседку по палате, чтобы она у туалета постояла, и не позволила никому дёргать за ручку. Вот с этого момента всё встало на свои места. На третий, или четвёртый день я поняла, что со мной что-то не то, сразу после вечернего укола меня начало колотить, трусились руки, и было очень противно. Меня буквально ошеломила догадка – промидол, они мне колют промидол, у меня те же проблемы, что и после первой операции. За стенкой находилась сестринская комната, и я стала колотить локтем в стену. Прибежала медсестра, сонная, взъерошенная: «Что случилось, больная, что вы стучите?». Я: «Что вы мне колете, промидол?». Она: «Что врач назначил, то и колю, мы всем после операции промидол колем». Я: «Вашу мать, я же сказала, что мне от него плохо, доктор же в историю болезни записал!». Она: «А как вы боли будете переносить без обезболивающего?». Я: «Утром не колите, скажете доктору, что я отказалась» На обходе я доктору сказала, что просила мне не колоть это лекарство, и настаиваю на своём. Он ответил, что это моё право, и отменил укол. Время в больнице течёт медленно, лежишь, ничего не делаешь, читать скоро надоедает, сидеть нельзя, а лёжа читать неудобно. Но в палате было весело, рассказывали разные истории, хохотали, до упаду, Я держала руками живот, с двух сторон, что бы швы не разошлись от смеха, припомнить хоть одну историю, которая нас так веселила, совершенно невозможно. Подселили новую соседку. Она обследовалась, и ей, приходилось за нами, послеоперационными больными, ухаживать больше всех. «Вы тоже ухаживали за послеоперационными, пока самих не порезали. А я надеюсь, мне не надо будет оперироваться, лучше я за вами поухаживаю» - говаривала она, когда мы извинялись, что ей приходится подавать нам судно. И, конечно, много разговаривали о своих болячках, кто какую операцию ещё перенёс. Я рассказала о своей, и припомнила директора школы, у которой стрептококк в крови нашли, и рассказала, как она говорила: «Когда буду выписываться, попрошу, что бы катетер из вены не вынимали, когда стану закипать на педсовете, открою, пар выпущу». А новенькая, и говорит: «Так нет её уже, в августе умерла. Моя дочь в эту школу ходит. Очень хороший человек она была, а директор, цены нет, таких директоров, просто не бывает». Выписалась я из больницы, дали больничный лист до конца месяца, а остальное на усмотрение местного хирурга. Ну он мне и продлил на десять дней, а после закрывает, и говорит, что бы на работу выходила. А я, как знак вопроса хожу, выпрямиться не могу, и слабость, ни наклониться, ни выпрямиться, ни сидеть долго, ни стоять я не в состоянии. Я стала возражать, тогда он написал мне направление в областную поликлинику. На следующий день я и поехала, сама. Машины мало у кого были, да и мужчины все на работе. В автобусе стоя, на мне же не написано, что я после операции – час до Гомеля. Да по Гомелю минут сорок на троллейбусе. Да у хирурга очередь, и сесть негде, все такие же стоят и сидят на двух кушетках. К врачу я зашла усталая и лицо серого цвета. Врач, аж испугался, усадил меня, спросил, зачем приехала. Я объяснила, он тихонько выругался, и написал на направлении ответ хирургу: «Продлить больничный лист до двух месяцев после выписки со стационара». Поехала я домой, снова – троллейбус, автобус. Обратно, правда, сидя ехала. Ещё была я на больничном, когда пришли ко мне с работы сотрудницы, проведать, да и рассказали последние новости. Заведующая наша ушла на пенсию, у неё муж отставник и они получили квартиру в Гомеле. А в ту пору был пик гласности и коллективу предложили выбрать заведующую из своих коллег. Вот они и пришли ко мне, не только проведать, но и сообщить, что выдвигают мою кандидатуру. И даже с директором совхоза говорили (а детский сад был совхозный), так и он не возражал. Мне было очень приятно, но я отказалась. Причин отказа было несколько, одна из них, слабое здоровье, во всяком случае, на тот момент, а вторая, я не очень хотела быть заведующей, мне больше по душе была должность методиста. Девочки стали уговаривать, сад то маленький, там должность так и есть, полставки заведующая, и полставки методист. Сейчас я думаю, а если бы не операция, может и согласилась бы. Но не жалею, что отказалась, тем более, что это только разговоры, а как бы там на самом деле было, кого назначили бы, Бог его знает. Осенью закончили строительство нового, на 12 групп, детского сада в военгородке. Открыли его в феврале, моя соседка пошла работать воспитателем, а по образованию она – учитель младших классов. Заведующая, которая не захотела меня взять на работу, ушла в декретный отпуск, но случилось несчастье – родила она мёртвую девочку. Вернулась на работу в качестве воспитателя, не захотела заведовать, считала,. что если бы она не нервничала при строительстве нового здания, то беды бы не случилось. Я не стала пробовать перейти в новый сад, штаты набирали осенью, я была после операции на больничном, и всё это было для меня проблематично. К моему выходу на работу Витя привёз домой детей, и я снова и снова уходила на больничный. То одна дочь заболеет, то другая. К весне я стала себя чувствовать лучше, да и девочки немного адаптировались, стали болеть меньше. В январе мы получили добрую весть, нам дали двухкомнатную квартиру. Причём сказали, что если не пойдём в две комнаты, то три нам не дождаться ещё очень долго. Да мы и не собирались отказываться, очень хотелось пожить в отдельной квартире. Мы получили ордер и ключи, и пошли смотреть квартиру. Одна комната, кажется. 18 метров, а вторая поменьше, 10 что ли. Кухня, метров 7, длинный коридор, туалет с ванной в стороне от кухни, в маленьком коридорчике, и два балкона, в кухне и в большой комнате. И все три окна на солнечную сторону. Уютно, нам очень понравилось. Мы сразу начали убирать в квартире, и в первые же выходные Витя с Виталиком перевезли на санках весь наш нехитрый скарб в новую квартиру. Так в новом 1987 году мы стали обладателем отдельной квартиры. Девочек мы перевели в новый детский сад. А Алёнка попала в группу к бывшей заведующей, отказавшей мне в работе. Конец двадцать третьей части.
С удовольствием почла ещё три части. я как будто и не жила вовсе... :smiley5:
Это от чего же, Света, такие мысли. У каждого человека свои события в жизни. Лучше бы некоторых не было и вовсе. Но прошлое не изменить, частенько, они от нас не зависили, и никуда от этого не денешься.
Леся! Ты даже не представляешь, как внимательно я читала кусок, где ты описываешь операцию, а также период после нее! Мне, кажется, тоже похожее предстоит, а я еще ни разу не была под ножом хирурга. Спасибо! С теплом, Ольга
Олиека, у всех это по разному происходит. Так что не огорчайся, возможно ещё ничего и не будет!
И я ещё хвастаюсь своей памятью... Лесенька, твоей памяти можно только позавидовать: всё, до мельчайших подробностей, до случайных мыслей... С Теплом, Андрей.
Ну правильно, Андрей, это же я описываю только те моменты, что припоминаю, что оставили наиболее глубокий след в памяти, в жизни. А сколько всего осталось в тайниках, некоторые моменты всплывают неожиданно, а я их не описала, иногда вставляю их , как экскурс. Всего вспомнить невозможно. А память у меня, избирательная, даже собственные стихи выучить не могу.
Не удивительно, Лесенька... Я очень и очень немногие из своих стихов помню наизусть...
Лесенька!Я уже несколько раз побывал у тебя в гостях и ни разу ничего не писал об этом.Ты уж прости мне.Но все время писать о том,что ты умничка-ты ведь и сама об этом знаешь!У тебя здорово получается и может,когда-издашь отдельной кригой.Читатели будут!Я-первый!С уважением! :flower: :flower: :flower:
Спасибо, Толик! Удачи тебе!