Мне лирика поныне не чужда. Да и с любовью у меня в порядке. Одна лишь с детства у меня беда: сорняк волнует на соседской грядке. Подумаешь – пырей на ней пророс! Ну, взять бы мне, да и на это плюнуть. Но суну свой большой еврейский нос туда, куда его не надо сунуть. И аритмией сердце извожу. И ничего не сделаю с собою, когда на Югославию гляжу, где круг проблем донельзя многослоен; или российский вижу я Олимп, где перед выборами подлость и убийства; а здесь, в Израиле российские олим страдают от партийного витийства; а мракобесный ШАСовский диктат, как возрождение средневековья; а в Ашкелоне вспоротый солдат «ми Русия» упал залитый кровью лишь потому, что русским языком, не на иврите, с братом объяснялся… Я не умею думать о другом. И, как бы против воли не старался, не воскурю сегодня фимиам страстям любовным и постельным сценам. Себе на откуп отдаю словам с гражданским чувством, для меня бесценным. 1999 г.