Как устроена жизнь; этого никто не знает. То ли вначале появилась сама жизнь, а потом проснулся разум. А может, и сознание, вдруг абстрактно возникнув однажды, трансцендентно породило затем всё многообразие окружающей жизни. Никто сейчас понять этого не в состоянии. Хотя очень даже считается; что всё-таки первоначально было слово. То есть, в некотором роде, разум. Но, судя по тому, как всё вокруг обстоит нечистоплотно; жизнь несомненно всё же была первичной. Появившись когда-то на свет; жизнь первым делом постаралась обзавестись желудком, пищеварительным трактом, и самой надёжной системой выхлопа в атмосферу. Большего, по большому счёту, самой жизни, для жизни, особого и не требовалось. Но жизнь, как известно, на этом не остановилась – ей всегда всего было мало. Захотелось прочувствовать на себе всё это как следует, и найти достойное место своё в этой жизни. Ну, или среди порождающей её материи. Образно говоря, осознать всё своё изнутри; через тот же желудок, через тракт, пройти сквозь квасные горнила и благополучно из-под себя выйти. Другими словами; скрупулезно истинно-сокровенный смысл в этом где-то найти. Вот так, видимо, и родилось в дальнейшем наше прикладное сознание. Но, объявившись раз к свету, сознание уже не захотело проделывать нелёгкий путь на дороге познания через самое себя. Жизнь призвала её слишком поздно. И тем более, осознавая себя несравненно выше самой материи жизни, сознание не могло позволить себе грязные эксперименты. Оглядевшись вокруг, и увидев всё то, что успела оставить вокруг себя жизнь, оно твёрдо навсегда для себя решило; что ничего общего с этой жизнью у сознания быть никогда не может. Жизнь и сознание, вещи просто не совместимые…. Вот примерно так думал вышедший погулять во двор Фил, осматривая многочисленные, разбросанные и стоящие вертикально собачьи кучки среди осыпавшихся кустов прошлогодних флоксов. Кот и Фил Ночь. Зима. Сумеречный двор. Огромное звёздное небо и невиданно гигантская, восседающее над всем городским кварталом яркая полная луна; пупырчатая, румяная, припудренная лёгкой дымкой и вся таинственная из мрака. У единственного освещённого подъезда на весь большой, жилой многоквартирный дом, в лучах света одинокой, сорокавольтовой лампочки, стоят молодой мужчина и уже успевший поседеть кастрированный пёс, вполне определённой, неприкаянной охотничьей породы, по кличке Фил. Оба они внимательно рассматривают нависшую над ними луну и молча, каждый думает о чём-то своём. Рот у мужчины забит семенами подсолнуха; целой пригоршней. Он по одной семечке языком выуживает их из под щеки, подкладывает на коренной нижний зуб, и верхним, шестым моляром как по наковальне ловко раскалывает на две половины. Получается очень даже умело. Язык его трудится как помело за конвейером; что-то лишнее тут же выталкивается наружу, а самое ценное, отдельными, нежными ядрышками, проваливается дальше вглубь, по прямому назначению. Мужчина в этом достиг определённых успехов. Его все зовут Кот. Он очень немногословен. Зато Фил, устав, по всей видимости, от бесконечного молчания, сам заговорил человеческим языком. Заговорил давно и успешно. Даже стал философствовать с хозяином. И ни от кого при этом не прятался. Все во дворе поначалу конечно сильно удивились, с соседних домов приходили специально на Фила послушать, но потом как-то быстро к этому привыкли и теперь часто о многом, особенно в делах сердешных и житейских тесно с ним стали подолгу советоваться. Фил никогда никого не обижал.