Андрей Василец СТАЖЕР Рассказ. - Серега, ты дома? – В проеме открытого окна появилась голова Витька – соседа и однокурсника. – Срочно дуй в контору, директор вызывает! Там еще райкомовские при-ехали, много их! Ой, что-то будет! Вспоминай, где и что натворил!.. - Зачем к директору? Почему райкомовские? – Я спрашивал в пустоту, ибо Витек исчез так же внезапно, как и появился. Не каждый день директор совхоза вниманием балует, а тут еще и райкомовские… «Но почему вдруг меня? За что? Вроде нигде и ничего… Да и кто я для них?» - Раз-мышлял я уже на бегу, а сердце колотилось нешуточно – скорее от волнения, чем от бега. В приемной толпился народ, но мне ждать не пришлось, секретарша сразу взяла меня за руку и повела прямо к двери директорского кабинета, помогая пробиться сквозь толпу. - А, это ты, Бородин? Проходи, садись, - директор указал на стул напротив себя. – Ты у нас в прошлую уборочную, кажется, штурвальным работал? - Да, но в начале на копнителе, а потом уже штурвальным, - ответил я робко, все еще не понимая, за какую провинность меня аж к самому директору совхоза вызвали, попытался сбивчиво что-то объяснять: – Но только я ничего такого… В смысле, комбайн сдал меха-нику, как положено, все было в комплекте, как и принимал, даже исправно… - Ты это о чем? – Спросил директор с недоумением. – А что, разве тебе никто не объяс-нил, зачем ты, так сказать, здесь? Все ясно, тогда слушай. Из райкома указание пришло молодых комбайнеров на щит поднимать, так сказать, перспективу открывать, чтобы опыт старших активно перенимали, учились, росли, на самостоятельную дорогу выходили! Словом, решили мы тебя определить стажером к начальнику агрегата Полизаеву. Ты, надеюсь, знаком с Александром Павловичем? - С Палычем-то? Конечно, а как же! – Ответил я радостно, поскольку от сердца отлег-ло, выходит, никаких провинностей за мной не значилось. – Я же у него на комбайне коп-нильщиком начинал! Да мы с ним… - Вот и хорошо, - прервал мою пылкую речь директор, - значит, так сказать, знакомить вас не придется, тогда сразу к делу. Уборка уже на носу, буквально на днях прокосы де-лать начнем, поэтому без раскачки, так сказать, иди к своему Палычу и вместе с ним при-нимай свой комбайн. Заметь, новый тебе выделяется! Не подведи, оправдай! - Да, но я же еще… - Никаких «но»! Все уже, так сказать, решено! Кру - гом! Шагом - марш! Директор совхоза был фронтовиком, поэтому стиль разговора применял военный. А я всего-то хотел сказать, что у меня в техникуме, где я учился на агронома и только закан-чивал первый курс, занятия еще не завершились. Но он сказал, что даст мне новый комбайн! «Однако! Это же такая честь! Чем я ее заслужил?» - Мучился я в догадках, но никакие мы-сли в голову не шли, оправдания такому событию не находилось. Агрегат – это два прицепных комбайна «Сталинца», самоходных тогда в совхозе еще не было. Из-за нехватки комбайнеров две машины объединяли под началом одного чело-века, на втором был только штурвальный, его еще называли стажером, если назначали не достигшего восемнадцати лет, как и было в случае со мной, ибо мне на тот момент испол-нилось только шестнадцать, а год назад и вовсе пятнадцать было. Фактически мальчишка работал полноценным комбайнером, в его подчинении было еще два человека, тракторист и копнильщик, но числился он по какой-то резервной кадровой сетке, а вся ответствен-ность за агрегат лежала на его начальнике. Нужно заметить, что в техникум я поступил по настоянию отца, он в это время работал управляющим вторым отделением совхоза. Но моей сокровенной мечтой была авиация, я хотел быть летчиком и поэтому тайно учился еще в вечерней школе, чтобы получить ат-тестат и иметь возможность поступать в летное училище. Даже отец какое-то время этого не знал, поскольку жил я один в районном центре, где был техникум, снимал комнатку в частном доме. Отец с мачехой жили в совхозе, вернее – на его отделении, в маленькой де-ревне, затерявшейся в бескрайней донской степи. «Стоп, а не отец ли похлопотал о моем назначении?» – Подумалось мне, но я тут же отбросил эту мысль ввиду ее полной нелепости: отец был фронтовиком, человеком с не-сгибаемым характером, настолько прямым и принципиальным, что подобные действия для него были бы просто кощунственными. Продолжая мучиться догадками, я пришел на машинный двор и нашел там Палыча. Невысокий ростом, но крепкий, кряжистый телом, основательный, вдумчивый и старательный в работе, он был всеми уважаем, авторитетом в совхозе пользовался непререкаемым, работать рядом с ним многие посчитали бы за честь. Гордился этим и я, догадавшись, что Палыч принял участие в выборе стажера. Уви-дев меня, он обрадовался, размахнул руки для объятий, заговорил торопливо: - Вот видишь, Сережа, опять нас судьба соединила! Рад, небось, до потери чувств, что новый комбайн получаешь? – Потом он понизил голос и почти прошептал заговорщичес-ки: - Но, как сам должен понимать, все это не случайно. До меня дошли слухи, что нам до-веряют поставить рекорд намолота… Вернее, на нас рассчитывают, что мы сможем его, этот самый рекорд, показать. Это для райкома надо, у них там заморочки какие-то для вер-хов намечаются, а мы, выходит, на острие событий должны быть. Так что – гордись! Толь-ко об этом – ни-ни! Секретная информация! – Он приложил палец к губам и оглянулся по сторонам, не услышал ли его кто-нибудь случайно. Кажется, все стало на свои места, можно было успокоиться, только в сознании у меня все равно остался какой-то червячок неудовлетворенности, что-то мешало забыть эту ис-торию с моим назначением. Позже выяснилось, что интуиция меня не подвела. А все точ-ки над «и» помог расставить Витек, который удивительным образом всегда все интерес-ные новости умудрялся узнавать первым. Прямой обмолот зерна в те времена практически не применялся, первыми на поля вы-ходили жатки и комбайны в роли косилок, чтобы свалить хлеба и собрать в валки, в кото-рых колос подсыхал, потом его лучше было обмолачивать, так уменьшались потери. Ос-новная же работа, подборка валков и обмолот зерна, начиналась позже, тут-то и разгора-лась погоня за показателями – слова «гектары» и «центнеры» произносились с утра до ве-чера, были у всех на устах, в бумагах, в газетах, в телефонных разговорах. Но нашим делом было работать, работать и еще раз работать. Никаких норм по часам, по нагрузке, по усталости и самочувствию – до полного изнеможения, пока видят глаза и шевелятся руки. Комбайны останавливались только тогда, когда выше нормы поднима-лась влажность воздуха, что влияло на качество обмолота колосьев. Обычно это происхо-дило уже в кромешной южной темноте, примерно к часу ночи. Мы останавливали ком-байны и падали замертво там, где этот счастливый миг нас заставал. Хорошо, если успе-вали дойти до копны, а то случалось, что сон настигал прямо на мостике за штурвалом. И ничего с этим нельзя было поделать, усталость валила нас с ног в самом прямом смысле этих слов. А в четыре часа утра уже нужно было вставать, чтобы до восхода солнца успеть смазать все вращающиеся и трущиеся части комбайнов и тракторов, умыться наскоро, размять усталые и не отдохнувшие полноценно мышцы. Часам к восьми нам привозили завтрак. Еще были обед и ужин, когда мы могли себе позволить минут на десять закрыть глаза и провалиться в полудрему. Минуты выгрузки зерна позволяли спуститься с мостика на землю и пробежаться вокруг комбайна, чтобы размять затекшие ноги. В это же время дозаправлялись соляркой трактора. Напряжение было таким, что предел человеческих сил находился не где-то рядом, а скорее уже далеко позади. Если к этому прибавить обжигаю-щий зной южного лета, тучи пыли и оводов с мухами, почти горячую питьевую воду, бес-конечный и монотонный грохот моторов и множества цепей и шестеренок, то можно при-близительно представить себе всю прелесть уборочной страды. Отавалось только удив-ляться, откуда брались резервы сил, на каком таком секретном топливе работали наши сердца. Но никто не роптал и не жаловался, никто не стремился увильнуть от работы под каким-либо благовидным предлогом, наподобие головной боли, дня рождения или несва-рения желудка. Удивительно и странно, но даже в этой тяжелой, без преувеличения сказать, битве за урожай, у нас еще находились силы на шутки, мы не теряли чувства юмора. У меня трак-тористом был в третьем поколении обрусевший грек Афанасий, немного увалень, с виду грузный и малоподвижный, но в работе воистину неутомимый. Однажды во время обеда, заметив, как меня достали оводы, он с деловым видом серьезно спросил: - Хочешь, научу, как от этих кровопийц избавиться раз и навсегда? - Мазь, небось, какую-нибудь посоветуешь? – Огрызнулся я, продолжая отмахиваться мокрым от пота полотенцем. - Зачем мазь? Есть средство посерьезнее, абсолютно радикальное, навсегда отбивает желание кусаться у всяких тварей! – Он многозначительно замолчал, разжигая мое любо-пытство и провоцируя следующий вопрос. Я, конечно, не выдержал, спросил: - Ну, и что же это за средство такое волшебное? - Трактор видишь? – Опять пауза. - Ну! - Как думаешь, если гусеницей оводу на кусалку наехать, будет у него после этого желание к тебе приставать? - Ну, и что дальше? – Я уже спрашивал машинально, плохо соображая от жары и усталости. - А дальше – проще не бывает: ты ловишь оводов, выкладываешь их рядком на твердую дорогу, вон там, около лесополосы, а с разгона по ним гусеницами… - Ах ты… - У меня не нашлось подходящих цензурных слов и выражений, их заменило полотенце, но едва я замахнулся, Афанасия как ветром сдуло, через мгновение из-за трак-тора доносился его грохочущий басом смех. Схватились за животы и другие ребята. Но все-таки главной темой для всех нас были гектары и центнеры. Но не только и даже не столько потому, что за этими цифрами просматривались суммы прописью в итоговой ведомости на зарплату, сколько потому, что очень хотелось увидеть свою фамилию или фамилию начальника агрегата, если не в первой, то где-то близкой к ней строчке сводок за каждый день. Эти сведения нам доставляли все, кто имел возможность курсировать между конторой и полями – повара, водители грузовиков, заправщики, агитаторы и учетчики. Фамилия Полизаев никому не уступала первой строчки уже вторую неделю. Об этом нам торопился сообщить каждый из приезжающих. Наши два комбайна почти все время ходили парой, но иногда Палыч отделял меня от себя, оставлял одного. - Завтра мы на другое поле переходим, - Палыч вечером, во время ужина, положил мне руку на плечо и заговорил мягко, вкрадчиво, словно стесняясь, - так ты, Сережа, начнешь с верхней части, а я по низу пойду, так ловчее будет, парой на низинке, где овражек, тес-новато, не разогнаться… Он всегда так делал - неудобья, трудные места брал на себя, а меня отправлял на ров-ные, где комбайн мог идти без снижения скорости. Когда на моем комбайне что-то лома-лось, а это случалось даже с новыми машинами, Палыч оставался его ремонтировать, а меня пересаживал на свой, я продолжал намолачивать центнеры. По этой причине в неко-торые дни мой личный счет по намолоту зерна превосходил счет начальника агрегата. Я сильно смущался по этому поводу, когда очередной «приезжий», так мы называли всех, кто приезжал к нам на поле из центра, привозил информацию о намолотах. Витек, по своему обыкновению, появился возле комбайнов внезапно, словно из-под земли вырос, во время ужина. - Подь сюда, - шепотом отозвал он меня в сторону лесополосы. – Ты еще не в курсе, что твоего Палыча к звезде Героя представлять будут? Нет? Тогда слушай и сразу забы-вай, дело секретное. Звезда Героя нужна секретарю райкома… - Он что – у Палыча забрать хочет? – Задал я намеренно глупый вопрос, поскольку заявление Витька мне показалось тоже глупым. - Да нет же! Совсем не хочешь соображать? Секретаря райкома могут представить к Герою за успешную уборку хлеба, если еще два или три комбайнера будут в списке, тогда и он пройдет! Одним из них будет твой Палыч, а чтобы его показатели выглядели внуши-тельно, весь твой намолот ему записывать будут, будто он один это сделал. Соображаешь? Потому и стажера приставили к нему, должность такую придумали, вроде раба, пусть гор-дится доверием, а высовываться и вякать, где не следует, не будет. Скумекал? Так что ты на двоих Героев пашешь, а тебя в лучшем случае часиками наручными наградят за успеш-ную стажировку. Как тебе нравится такой расклад? - А мне-то какое дело до всего этого ? – Нарочито безразлично, усмехнувшись, спросил я. – Что касаемо Палыча, так он достоин вполне, тут и сомневаться нечего. А до секретарей мне вообще никакого дела нет, там без нас разберутся. И вообще, я же в самом деле рад, что мне доверили такое, ну, в смысле - на новом комбайне поработать. Ни о ка-ких там часиках даже и не мечтаю. Зарплату, правда, уже запланировал, куда потратить… - Темнота ты непроглядная, тундра непролазная! – Витек постучал кулаком по своей голове. – На твоем горбу кто-то в рай въехать собирается, а ты – «зарплата»! - Чего ты ко мне привязался? – Вспылил я, в самом деле не понимая, зачем Витек все это мне рассказывает. – От меня-то ты чего добиваешься? - Как это – чего? – Искренне удивился Витек. – Ты намерен все стерпеть, пустить на самотек? - А что я, по-твоему, должен делать? Идти жаловаться? На каком основании? Твои сказки пересказывать? Может, ты все это сам придумал, а меня подставить решил… - Эт-то я-т-то?! – Витек даже поперхнулся и стал заикаться от возмущения. – А еще другом называешься! У меня сведения точные, почитай, из первых рук! К моей сестре майор из органов ходит, так они по ночам беседуют и не знают, что мне за стеной все слышно, я специально дырку сделал и обоями залепил… - Витек осекся на полуслове, поняв, что сболтнул лишнего. - Ладно, - примирительно сказал я, положив руку ему на грудь, - ты ничего не говорил, а я ничего не слышал. Идет? И не рассказывай больше никому, не нашего ума это дело. Там сами разберутся, нам бы свое выполнить, что от нас требуется. Уборка завершилась полной победой агрегата Полизаева. Имя Палыча гремело на всю область. Но на этом история моей стажировки в роли комбайнера не закончилась. Когда Палыч узнал, что его представляют на звание Героя соцтруда, он пришел к директору сов-хоза и заявил, что не согласен с этим, что в агрегате работали шесть человек и что победа в соревновании – заслуга общая. Мой отец был случайным свидетелем того разговора Па-лыча с директором, он мне и рассказал подробности. - Да вы понимаете, что мальчишке всего шестнадцать, а он со мною практически на равных работал! – Горячился Палыч. – Нельзя этого не отметить, если мне Героя, то ему надо хотя бы медаль! - Ваша позиция, уважаемый Александр Павлович, для меня, так сказать, предельно ясна, - спокойно отвечал директор. – Я на фронте тоже пацанов за геройство к наградам представлял, и проходило! Но сейчас, в мирной жизни, так не принято, есть правила, нас просто не поймут. Могут даже совсем наоборот – обвинить в использовании труда несо-вершеннолетних… А начнем упорствовать, так и вас вычеркнут… - И пускай вычеркивают! – Решительно заявил Палыч. – Все-таки справедливее будет, чем меня одного выделять! В разговор вмешался отец. Вдвоем с директором им удалось убедить Палыча в том, что его награда фактически будет принадлежать всему агрегату, что других работников дирек-тор совхоза своей властью может поощрить. К тому же звание Героя, присваиваемое од-ному человеку из большого коллектива совхоза, принесет большую пользу всему совхозу, от этого будут зависеть выделяемые государством фонды, премии прибавят всем. - Одним словом, польза будет для всех, а не только для вас одного, поэтому прини-майте награду спокойно, считайте, что это заслуга всего совхоза, а принять ее поручено вам, уважаемый Александр Павлович, - подвел черту в разговоре директор. И все-таки Палыч отстоял одно свое условие: чтобы при вручении ему Золотой Звезды непременно присутствовал я, хотя бы в зале, если не позволят стоять рядом с ним. Дирек-тор обещал похлопотать, в итоге на торжествах по поводу награждения двух Героев Труда нашего района, включая секретаря райкома, присутствовала вся бригада нашего агрегата. И каждому из нас вручили наручные часы «Победа» с именной гравировкой. В последствии я все-таки оставил учебу в техникуме, получил аттестат об окончании вечерней школы и поступил в летное училище. Правда, не с первой попытки, но все-таки добился своего. Витек тоже ушел из техникума и стал военным, только с ним мы больше не виделись. Лишь однажды был какой-то нелепый случай. Мы шли по тротуару большо-го города навстречу друг другу, я заметил его издалека и поднял руку, чтобы привлечь к себе внимание, но он, увидев меня, вдруг резко остановился, потом перебежал на другую сторону улицы и скрылся в толпе. Позже в деревне я узнал, что он стал разведчиком. В де-ревне тайны не живут – ни райкомовские, ни какие-либо другие…