I ...Я лист осины: был к ее рукам с весны привязан, теплоту тая, она вращала мною на ветру, лучами солнца жизни обучала - я цвет лица тогда не потерял, и был согрет и нежен словно свет. II Нас братьев и сестер немного у нее – семейства есть куда надежней - мы не дрожали в грозовой волне - мы трепетали в трепете стихии и каждый был частицею ее, шумел, метался, рвался на свободу, взлететь желая к темным небесам, оттуда ринуться по лестнице огня и замереть над самою землей, едва коснувшись тела мокрых трав, которые бесстрашно полегли, закрыв глаза и головы склонили. III А люди так похожи на меня: едва гроза внезапно приходила, они спешили в теплые дома, дрожа от страха, но не от восторга; среди лесов бытует до сих пор пословица: "Дрожит как человек". IV Ах, время – шло: у лета свой черед - то пыль, то зной - блестящая листва коробится, тускнеет от тепла, когда его так много, так без меры, надоедает свежесть вечеров, к ветвям прижмешься еле жив и ждешь падения правителя-светила, которое так лихо вознеслось трудом земли - она, себя вращая, позволила правителю взойти на самый пик синеющего неба, и жара, и восторга, и любви. V О, лето, время зрелости моей, каким ты было - говорить мне трудно: все заново пройти и птичье пенье, влажность рос, коровку божью, которая, приятно щекоча, касалась рук моих, и губ, и тела; прочувствовать опять всю тяжесть дум под слоем пыли; вспомнить облегченье в дожде ласкающем, багряную зарю в смешении с моей зеленой кровью; смущением наполниться опять, когда невольно приходилось слышать любовные признания дроздов, и видеть девушку, лежащую в траве; подумать в страхе о падении на землю, едва заметив гусениц изгиб; затрепетать под ветром обновлений, дождя и света, дел и новостей. VI Привязанность моя к стволу, к ветвям вначале, по весне, печально угнетала, ночами мучила, казалось, что она крадет свободу быстрого полета: бывало, я завидовал листам, что в танце медленном кружились окрылено, и так же медленно скрывались там внизу у мягких трав и у истоков жизни; позднее осознал я лоск игры кружения, крушения и страха, но смог прочувствовать полета безысходность, когда сорвался сам. VII Стояла осень - банальная пора поэтов, мне ли восхищаться: смотреть в былое – каждый прошлый день волнует сердце невозвратностью любви; смотреть в грядущее – и больно и тревожно - зима бездушная опавшую листву прикроет саваном сверкающих снегов: о, нет, я не жалел о прошлых днях, о солнце и дожде, о птичьих трелях - я знал все это, чувствовал, страдал; идея красоты, законченности мира и природы в один из дней, когда с ветвей листва в необходимость тишины спускалась, меня наполнила: я думал о судьбе и мудростью постиг привязанность свою: я сын осины! - без ее невидимых корней, живущих в непроглядной тьме, и без ее ствола, прекрасного как стан той летней девушки, лежащей на траве, и без ее раскидистых ветвей, застывших красотою позы - я был ничем, я просто не был. VIII Идея жгла меня - я медленно желтел и золотел как солнце меж ветвей и мыслил оставаться навсегда привязанным к ветвям - спокойствие пришло, и памятью едва ль его касалась давняя весна в порывах майских гроз: казалось, никогда желание полета дух не посещало. IX В один из вечеров, предавшись размышлениям о жизни, я вспомнил бурю: молния зажгла тогда в моей крови порыв взлететь - в покойном сердце вспыхнула давнишняя мечта - устал я рассуждать - рванулся вниз… XI Смешалось все: и видимость конца, и страх пред смертью, и восторг полета, но я летел, летел не только вниз, а в сторону к стволу и медленно ложился на траву, в потоках ветра, там - у корневища… XII Время пронеслось - теперь я каждой мудростью своей себя же в соках жизни растворяю, сгнивая, становлюсь стволом, ветвями, почками и липкими листками, в которых норовлю рвануться к небу, в молниях играя.