Перейти к основному содержанию
Еврейка из Китая /Из цикла "Судьбы людские"/
В словах глотая окончания, она так быстро говорила, как будто мелочью сорила, и без особого внимания с ней было нелегко общаться, да плюс ещё акцент кавказский, – в слух приходилось превращаться. А говорила, словно сказки, о жизни прошлой, утверждая, что это было всё реально, что, да, вернулась из Китая, жила в Харбине и Шанхае, училась в школе там начальной, а папа был её – начальник, какой? – не помнит, но все звали КВЖД его работу. «Потом все разъезжаться стали и добытое кровью с потом китайцам местным оставляли. Родители так объясняли. Отец хотел, чтоб все – в Россию. Мать долго с ним не соглашалась, в Европу ехать всё просила: чего-то страшного боялась. Но настоял отец упрямый, он убеждал, кричал и злился. Не слушал доводы он мамы, за это сам и поплатился. Лишь переехали границу, его тотчас арестовали. Сказать успел лишь: «Что творится?!» Мы больше папу не видали. А нас в Сибирь, где староверы в селе глухом, но дружно жили. И хоть у нас другая вера, они сочувственны к нам были. И умереть нам там не дали. К зиме нам помогли с одеждой. Едой селом всем помогали. И согревали нас надеждой. * Мы жили там, пока не умер Сталин. О том, что будет, знает кто-то разве? Отъезду нашему препятствовать не стали, и так мы оказались на Кавказе. Там жил отца приятель очень давний, он приютил нас и помог обжиться. Хотя и сам во всём почти бесправный, что даже в Грузии родной не мог жениться. Холостяком жил, Сталина боялся: вдруг репрессируют, и дети пострадают. Из-за боязни с девушкой расстался. Теперь вождя народов проклинает. Когда прислали маме сообщенье, что папа наш расстрелян был напрасно, сознанье потеряла в то ж мгновенье и проболела долго и опасно. * Пути Господни неисповедимы! Симон Ильич врачом был в той больнице. Чтоб кто-то как-то ей не навредили, он возле мамы был, как на границе. И там они приблизились друг к другу, судьбою биты, породнили души, да и решили, что по жизни вьюгу одолевать вдвоём, конечно, лучше. И стали жить, сначала только рядом, попозже – вместе. Мне родили брата. Купили дом с большим, но старым садом. За них была я бесконечно рада. * Сама-то я уже в Москве училась и обживаться стала понемногу. Но тут история со мною приключилась: зашла с друзьями как-то в синагогу, а поутру сказали в деканате, чтоб я сдала билет свой и зачётку. Я показала кукиш им: «Вот, нате!» и сбацала насмешливо чечётку Вот так я вроде диссиденткой стала ещё до настоящих диссидентов. Но на меня напавшая опала всё ж не оставила без средств и документов. Издалека мне помогала мама посылочкой, а иногда деньгами. Друзья-евреи сделали немало, чтоб не была я схвачена врагами, чтоб мамину судьбу не повторила и не кляла бы я своё еврейство. Я Бога об одном тогда просила, чтоб защитил от КГБ моё семейство. * А я сама была уж за границей – через Литву мне помогли уехать. Сегодня мне бывает не до смеха, когда то время ночью вдруг приснится. Но благодарна незнакомым людям, кто мне помог в Италию добраться. Похоже это было всё на братство. И пусть так меж людьми извечно будет! И вот лечу в Израиль в самолёте. Душа поёт, но всё же ей тревожно. Вы это пережили, вы поймёте, ведь начинать по-новому всё сложно. Но обошлось. Конечно, помогали совсем чужие, но родные люди. Израильтяне мне родными стали в преодолении обычных буден. Работала, училась, воевала. Как весь народ, я – малая частица. Врачом и, говорят, хорошим стала. Своей мне жизни нечего стыдиться. Сегодня – бабушка. Давно – пенсионерка. Воюю с внуками, чтобы читали много. Они меня прозвали табакеркой, но любят, и за это, слава Богу. Да, позабыла – мама, отчим, брат мой и всё его огромное семейство, приехав в гости, не уехали обратно, и мы все долго жили вместе. - * - … О, судьбы, судьбы человечьи! – неповторимы, непохожи, – одни – несчастны и увечны, другие – в благодати божьей, у тртьих всё перемешалось: сменяет радость чертовщину. Судьба всем разная досталась, и не отыщется причина, почто, зачем, и почему так слагает жизнь людскую кто-то. Порой всего одна минута нас превращает в идиота иль вознесёт к вершине славы и на века на ней оставит. Кому дано такое право? И кто всем этим лихо правит?