ВТОРОЙ АКТ АКТЕР: О, Боже мой! Дай, отдышусь теперь. Большой успех. Галерка оглушила: Кричат и лезут, свесясь с потолка, Поближе к облепленному помосту. Орут: «Сюда, милай! Уж распотешил По первому разряду, вот те крест!» Как суетится, бегает народ! Румяны щеки будто не от спешки, А от угля, что Прометей сберег Для этих душ, для этого румянца. (перед зеркалом) Приветствую тебя, почтенный возраст! Сколь много чувства, дремлющего в них, Ты пробудил искусством Прометея: Он был ведь тоже брат наш, лицедей, Улыбкой, простодушными речами Огонь божественный от бога скрывший. Я не таю - питаю мой огонь. Где б ни был я, чего б не слышал в мире Неведомого нашим мудрецам - Окружный свет меня не напоит, Пока в себе ношу тепла избыток, Как полый корпус флейты духовой. И хоть на мне играют беспрестанно - Клянусь, я не забыл родной мотив. ЦЕНИТЕЛЬ (проходя мимо): Как речи выспренни! Как ноты резки! Воистину: ты полый лишь сосуд: Чем полого наполнили - тем он Других питает, и огнем гордится, Коль подогреть поставят в печь его. Вот правду говорят простые люди: «И хорошо повеселил-де нас, Да он ведь, сударь, что твоя шарманка В воскресный день у Тома на ремне. Покрутит Том вертушку - хоть ты душу Наружу вынь: так жалостно поет. По мне же акробаты, сударь, лучше: Слеза нейдет - а все передохну». Вот трезвый взор! Хотя, признаться, слезы Тем слаще, что для публики чужды. Когда тоской безмерной окружен - Не в отдыхе, но в трепетной работе Нуждаешься: тогда приходит плач. Все хроники, что видим мы на рынке, Все пьесы надо к ремеслу причислить Затем, что слезное рожденье их Божественным трудом принесено; Что нет строки ни в христианском свете, Ни у племен восточных кочевых, Которая бы враз не окупила Все муки появленья своего, Как не бывает с шуткою бесплодной. В одной печали - вышней силы знак. В едином смехе - Божие бессилье, Дающее приятный отдых нам. (выходит) АКТЕР (вглядывается в зеркало): Здесь многие неправильны черты. Как будто дом прекрасный покосился От непосильного гурта жильцов. Как нерадивы, злобны постояльцы! По собственному вкусу перестроят Гостиную и стены проломят, Чтоб светом дня перегрузить жилище: Так и ролями населен мой лик. Нет памяти наследственной у зренья: Десятилетним малым я себя, С бродячими актерами по рынкам Скакавшего на облучке, не помню. Тогда лица лишь первый грим коснулся - То первый гость белил в нем потолок И обживался с нищею семьею. В окне, больном от пыли путевой, Мелькали ярмарки да карусели; В трубе печной ей незнакомый дым С лихвою вечным шумом заменялся; Число семей и трещины росли. И так меня переросли собою Вы, монологи, мой натужный хрип, Что мне для вас уж нечего оставить: Каморка эта будет вам тесна. Меня здесь нет. Я вами подменен, И ваши умершие - ваша память, И ваша радость - новые жильцы. Моя огромность, мнимая для вас, Тем подтверждается, что я не виден При свете дня, ни ночью, изнутри. Сегодня был успех; поверьте стенам - Вас кладка верная не подведет. Но даже перестроенному веку Вам не прибавить дней. * * * Входит ИЗДАТЕЛЬ ИЗДАТЕЛЬ: Кривую шутку бес со мной сыграл. За клоуном прошел я полквартала, А там из виду выпустил его. Пиши пропало - том не разойдется. Входит СТЕФАН СТЕФАН: Приятель, что стряслось? Нельзя ль помочь? ИЗДАТЕЛЬ: Спасибо, друг. Концы уж глубоко: С одним мы тут намедни разминулись. Дела стоят - полдня его ищу. СТЕФАН: Вот так сказка! Со мною то же. Зазвал в театр знакомого безумца. Сидели в разных мы местах; я видел: До занавеса встал он и ушел. ИЗДАТЕЛЬ: А вот позволь узнать: что за театр? Не Глобус? СТЕФАН: Он. ИЗДАТЕЛЬ: Не Гамлета ли пьеска? СТЕФАН: Куда как нет. Сам Гамлет в ней актер. Такая вещь! Ей-богу, не жалею Двух шиллингов, потраченных на вход. Гляди-ка сам: принц Дании... ИЗДАТЕЛЬ: Постой. Твой принц актер, а кто же сочинитель? СТЕФАН: Почем мне знать? Да слушай: датский принц... ИЗДАТЕЛЬ (в сторону): По паре в день Господь лепил глупцов: Дневная мне продукция попалась. СТЕФАН: ... живет, как сын при царствующем дяде, Но тень умершего отца ему Твердит о собственном убийстве, месть Прося свершить над королем. И он, Ты что заметь, - кидается на ближних, Друзей двух бывших гробит; плюс к тому... ИЗДАТЕЛЬ (в сторону): Ошибки быть не может. Расспрошу Его подробней. (громко) Скажи, любезный, А кто же автор принца твоего? Разговаривая, уходят. * * * Входит ЭДВИ. Он пьян. ЭДВИ: Офелия, родная! Кто тебя? Чем тише, тем пронзительней ты плачешь, Так, помню, ты внимательно ко мне Приглядывалась с грубого помоста, И вдруг в пространство говоришь: «Ему Дала бы я фиалок, да завяли». Ей-богу, так: «завяли», говоришь. Вот я тебя и полюбил - тогда. Повсюду бесполезные все рожи; Один, спасибо, вышел до конца, - Как будто горести большую долю, Как встал - да так и вынес за собой. Ему смотрел я вслед, а обернулся - Тебя уж нет; «утоплена» - кричат. И, в голосах скользя, через перила Я вниз ползу - ах, ноги! сколько их! Как будто в реку влез, где наводили Мосты веками, а теперь ушли: Гнилые сваи - в сапогах, босые - Поддерживают тусклый небосвод. Гляжу - лицо; ползу к нему по грязи: «Который час?» - а он, не раскрывая И глотки, в сто ладов орет: «Шекспир!» РАЗНОСЧИК (пробегая мимо): Шекспир, Шекспир! Забавные пиесы! Жизнь Гамлета и смерть отца его! ЭДВИ (не слышит): И тут я узнаю, откуда голос: Из самого нутра подходит к горлу И сквозь слюну вскипает пузырями Звук неосознанный, как перекличка, - Музыка горя моего: «Шекспир!» КОНЕЦ Москва, 1 и 2 июня 1997 Опубликовано: «ТЕАТРАЛЬНЫЙ ДНЕВНИК», журнал, №2 – 2000 «ПИСЬМО», книга стихов, эссе, песен Ильи Тюрина, М., «ХЛ», 2000 «ПОГРУЖЕНИЕ», эссе Марины Кудимовой об Илье Тюрине; стихи, сцены «Шекспир», записные книжки Ильи Тюрина. М., ОГИ, 2003 «ДОМ ИЛЬИ», сайт Ильи Тюрина: http://ilyadom.russ.ru/dit4floor2/dit4bookshelf/shake.html