Жилище аборигенов состояло из сотни добротных шалашей, сплетённых из тонких веток. Внутренний интерьер только внатяжку можно было считать годным для проживания, да и вряд ли местные обитатели имели представление о мебели. Судя по убогому внутреннему убранству, жильё служило только для ночлега: пол устлали травой, на плетёные стены повесили деревянные поделки, а в потолке оставили щели для созерцания звёзд в ночном небе. Оказавшись внутри, я поймал себя на мысли, что не против своего участия в жизни предков, что посещаю их мир не как заложник трансформации миров и научного эксперимента, а как завсегдатай, как невольный судья в забеге эпох на расстояния в миллионы лет. Философские мысли о совместимости времён, докучавшие вначале, отступили на задний план, освободив место интересу, рациональному расчёту и добрым чувствам. В психологическом плане я был готов к просмотру новой серии захватывающего боевика со всеми вытекающими из его нравственного содержания выводами. Чернокожие актёры – аборигены уже не были так страшны и омерзительны, как в начале сериала, напротив, сценарий переродился, приобрёл новое качество, отличное от мира жестокости и насилия. Жана бережно положили на мягкий пол. Шаман сразу выгнал лишних людей из жилища, обследовал гостя-убийцу и положил ладонь правой руки на его сердце: - Сатахэ, нахатра. Воцарилась тишина, настолько чистая и идеальная, что удары пятерых сердец слышались ясно и отчётливо, как будто их извлекли из грудных клеток и опустили в одну общую анатомическую банку для дальнейшего вскрытия. - Нахатра, - шаман не отпускал руку с груди Жан, пожирая нас своими немигающими глазами. Первой не выдержала Генриетта: - Он хочет, чтобы мы поняли его. Марта с надеждой взглянула на меня: - Артур, ты же историк. Разве невозможно расшифровать слова шамана? - Попытаюсь. Предполагаю, что человек, убивший вождя, должен теперь сам стать предводителем племени. Так что, доктор, теперь не время болеть. - Да, и ещё сотни раз, да, - Жан встал, превозмогая боль. - Ты прав, историк, нахатра – это вождь, и теперь я, как убивший бессмертного вожака, по их представлению являюсь приближённым к божеству. А значит, должен исполнять функции вождя. Генриетта приблизилась к шаману почти вплотную, вцепившись пальцами в его плечи: - Дорогой предок, мы – гости из будущего, и твоим планам не суждено сбыться. Назревала ссора. Чтобы нейтрализовать её, мы встали на защиту мира. Жан обнял ассистентку за плечи: - Генриетта, нам сейчас необходима передышка. Туземцы знают, где искать «Обитель красоты», поэтому остынь. Пока она обдумывала слова доктора, я слегка хлопнул шамана по спине, кивая на раненого друга: - Хорошо, дорогой, он согласен. Жан – нахатра. Абориген глубоко вздохнул и умиротворённо сложил руки на груди: - Нахатра! Нахатра! Ближе к вечеру, поужинав, мы вместе с другими воинами племени уселись у костра, слушая бредни шамана. Женщины одобрено кивали, впадая в гипнотический транс, а я сквозь дым рассматривал лица людей, пытаясь прочесть их мысли. Как мы поняли, утром назначение Жана должен был одобрить Бог. Но каким образом устроить это, никто не знал. Все мысли стекались к триазу. Неужели придётся встретиться с мерзким чудовищем и пережить весь кошмар ещё раз? К такому повороту событий я был не готов и мучительно искал выход из создавшегося положения. Пока скверные мысли витали в голове, два воина периодически разбрызгивали в огне костра едкую жидкость со сладким ароматом. Сознание туманилось, с каждой минутой костёр ширился, захватывая людей языками пламени. На противоположной стороне, сквозь огонь, я увидел Жана, встал и напрямую направился к нему. Пламя с каждой секундой разрасталось, но, к моему удивлению, не обжигало. Казалось, со всех сторон я был защищён огнеупорным стеклом, отделявшим живое тело от смертельной опасности. Босые ноги наступали на уголья, сухие ветки трещали, мгновенно пожираемые огнём, но всё это существовало не в реальности, а на экране высокого разрешения, не причиняя никакого вреда. Когда костёр остался позади, Жан заметил меня и поднял руку вверх в знак приветствия. Я увеличил шаг, но, к моему удивлению, правая нога поднялась на метр, так что следующий шаг я сделал в воздухе и чем быстрее перебирал ногами, тем выше поднимался. Страх скоро сменился эйфорией: каждый шаг заменял полёт, а руки служили крыльями, удерживая равновесие одушевлённого небесного тела. Костёр довольно скоро превратился в слабо светящуюся точку, я прекратил движение, остановился, и к моему изумлению почувствовал невидимую почву под ногами. Мириады звёзд величиной с кулак испускали бледно–зелёный свет, маня в свои бескрайние миры, вакуумная волшебная тишина пленяла и в фейерверке космического калейдоскопа казалась недосягаемой, управляемая одним невидимым магом, хозяином красавицы Вселенной. Белый луч вырвал из темноты лестницу со светящимися фиолетовыми ступенями, уходящими высоко вверх. Словно под гипнозом я схватился за перила изумрудного цвета и поставил ногу на первую ступень. Фиолетовое свечение стало намного ярче, как будто к небесной лестнице подключили электричество и увеличили мощность неоновых ламп. Наслаждаясь космической светомузыкой, я одолел все ступени и вышёл на площадку с гигантским бассейном. Подо мной был океан с прозрачной кристально-чистой водой. Я наклонился, чтобы умыться, но, к удивлению, вместо своего отражения увидел лицо Марты. - Привет, Артур! Я давно жду тебя здесь. Прыгай, и поплыли, «Обитель красоты» недалеко отсюда. Холодная вода прервала волшебную космическую сказку. Я не надеялся на продолжение, ожидая голоса Никки, но, к своему разочарованию, услышал скороговорку аборигенов. - Артур, просыпайся. Жизнь продолжается! – голос Марты был как никогда бодрым и радостным. - Плескани-ка ещё водички! – заметила Генриетта. В моих услугах нуждались, и это радовало. Увиденная картина впечатлила, как никогда: два десятка туземцев под руководством Жана суетились возле двух лодок, построенных из стволов баобабов. - Марта, я побывал в космосе… - Все мы где-то побывали: это наркотическое зелье. - Хорошее зелье... Кстати, почему Никки не проснулся? - Всех интересует этот вопрос, но сейчас другая проблема: нас готовят к морской прогулке и, судя по заготовленной провизии, долгоиграющей. Лёгкий бриз гнал ленивую волну. Ничего не предвещало шторма, но по мере удаления от берега погода стала портиться: солнце скрылось за тучами, заметно стемнело, поднялся ветер. Лодка стала не так податлива и управляема – четверо дюжих воинов едва справлялись с вёслами. Вторая лодка с двумя гребцами шла рядом с нашей скорлупой, не уступая ни метра. Круиз не располагал к беседе, потому что мы успели всё обсудить на берегу и теперь, когда мачты баобабов исчезли в туманной дымке, оказались во власти океана - великого и скромного, коварного и молчаливого, доброго и безбрежного. Нашими попутчиками стали пернатые, по мере удаления от большой земли их количество заметно уменьшилось, а потом и вовсе осталась одна птица с крупным клювом и большими крыльями: она сопровождала нас, пытаясь перекричать зарождающийся шторм, но скоро обессилила, покорившись потокам встречного ветра. Страх смешался с красотой разбушевавшейся стихии. Куда нас везли, что хотели? Постепенно, миля за милей, вопросов становилось меньше, как будто гигантская масса вспенившейся, грохочущей воды поглотила всё непонятное своей мощью, оставив лишь один вопрос, на который все знали ответ. Когда обе лодки оказались на гребне волны, два соседа – гребца перекинулись парой фраз, после чего лодки соединились травяным канатом. С помощью него наши рулевые переметнулись к соседям, отвязали канат, налегли на вёсла и сквозь стену пенящихся волн направились к берегу. - Нам даже не оставили вёсел…, - испуганно воскликнула Марта, провожая грустным взглядом лодку аборигенов. Самое скверное в море – поддаться панике, и все прекрасно знали об этом. Нужен был релакс, и доктор, как никто другой заполнил этот пробел: - Свежий воздух нагнал аппетит. Не хотите ли подкрепиться? Все дружно рассмеялись, скинув с души страх. Две фразы, всего две короткие фразы изменили настроение коллектива, подтвердив тем самым истинное назначение оптимизма. Кусок не лез в рот, руки судорожно цеплялись за стенки лодки, боясь быть выброшенным за борт. Когда волна накрыла нас, никто не кричал, не голосил, не просил о пощаде, словно примирился с судьбой, читая слова молитвы.