2 ОЛЕСЯ Её мать звали Симулькой. Не Серафимой и не Симой, а именно Симулькой. Так её звали судачащие во дворе у подъезда соседки, осуждающие вечно пьяную Симульку, Олеська и сама так называла мать в разговоре с Анной. Анну Олеська звала именно Анной и не как иначе, подруга так представилась, и Олеське даже в голову не пришло назвать её Анькой, например. Была в Анне какая-то внутренняя строгость, её хотелось слушаться. Олеська во всем ей доверяла и позвала в крёстные, доверила дочь. Симулька частенько поручала Олеське младших сестрёнок, и девочка догадалась, что если найти кого-то ответственного, то можно передоверить всё, что угодно, даже ребёнка. Дочку родила в десятом классе от красивого любовника матери, дяди Миши. Он заметил, какими глазами девочка на него смотрела, и однажды пришел в неурочное время, когда Симульки не было дома. Олеська никому ничего не сказала, но видеть его после этого не могла. Когда он приходил к матери, Олеська выбегала на балкон, свешивалась с девятого этажа и кричала: - Выброшусь, если он не уйдет! Мать пытала её, что случилось, Олеська отвечала: - Надоела твоя пьянка, тишины хочу. Когда стала заметна её беременность, мать снова пытала, от кого. Но Олеська молчала, не сказала даже Анне. Когда родила Верочку, поняла, что всё было зря. Влюблённость в дядю Мишу, беременность, ранний ребенок. Дядя Миша больше о себе не напоминал и вскоре забылся. А ребёнок остался. И нужно было вставать к нему ночью и ухаживать днём. Одноклассники ходили в школу, писали друг другу на уроках записки, гуляли по вечерам. Анна забегала после школы, брала на руки Верочку, удивленно смотрела на неё, как на чудо. А для Олеськи это чудо стало повседневностью, детство закончилось. У Анны всё было правильно. Школа, потом институт, мальчик-студент. Красивый, умный и какой-то другой, ни на кого похожий. Хотелось встать на цыпочки и всмотреться в него, запомнить и найти такого же. Куда до него дяде Мише и мальчишкам, с которыми она встречалась в школе. Студент Алёша приходил к Анне в гости, и Олеська понимала, что в гости к ней студент прийти не мог в принципе. В такой дом, как у неё, студенты не заходят. Заходят только дяди Миши, пьют с Симулькой, наливают стакан ей, Олеське, а потом отправляются в спальню, уже все равно, с кем. Сестрёнки выросли и уехали, и поступили в институт, и вышли замуж. Олеська вспоминала, как однажды они с девочками вместе с матерью входили в подъезд и услышали, как соседки говорили между собой: - Девочки-то какие красивые! На что им эта красота, все равно пропадут, с такой матерью… Но сестрёнки не пропали. Была в них какая-то чистота, не дала пропасть. Время от времени Олеська оставляла дочку на Анну и шла в ночной клуб. Там было много молодых людей, беззаботно швыряющих деньгами, и Олеська знала, что она уйдёт оттуда не одна. Но, как правило, это ничем не заканчивалось, кроме нежелательной беременности. Олеська начинала понимать, что в поисках лучшей жизни она выбрала неверный путь. Но нащупать правильную тропинку не получалось. Ей хотелось устроить свою жизнь, как сёстры, уйти от матери и забыть материнский дом, как страшный сон. Олеська иногда играла с дочкой, строила с ней домик из кубиков или из конструктора «Лего». Когда Верочка подросла, Анна подарила ей домик для Барби. Олеське домик понравился, она хотела такой же, но реальный. Свой собственный. И жениха Кена. Кстати, у Анны с её красивым Алёшей не сложилось. Анна родила от него сына, тоже мать-одиночка, не лучше Олеськи. Так что нечего её матери было губы поджимать. Но однажды Олеська встретила своего Кена. Увидела в обычном кафе-мороженое, куда зашла с Верочкой и Анной, и сразу поняла, что это Он. Кен позвал Олеську на какую-то выставку. Олеська умоляюще взглянула на Анну, та улыбнулась: - Побуду с Верочкой, сходи, глотни духовности. Видно, ей Олеськин Кен понравился, тоже напомнил собственного студента. Когда Олеська рассказывала Анне про свидание, подруга плакала. Олеська говорила: - Кирилл не такой, как все… Кена на самом деле звали Кириллом, он был художником. Анна улыбалась сквозь слёзы: - Верю. Симулька тоже воспряла духом, когда узнала, что Кирилл придёт к ним в гости. Помогала убирать квартиру, накрывать на стол, безропотно смотрела, как Олеська вылила в раковину купленную Симулькой к столу бутылку водки. Олеська чётко, по слогам сказала матери: - Больше никогда ни одной рюмки. Запомнила? Симулька кивнула. И держалась изо всех сил, не пила. Ухаживала за внучкой, Анна тоже помогала. Повезло Олеське с подругой. Впрочем, Олеська вскоре переехала к Кириллу. У него была шикарная квартира, не дом Барби, конечно, но всё равно Олеська ходила, как во сне, из комнаты в комнату, заглядывала на кухню, где домработница варила ей кофе, потом шла в спальню. В спальне с размаху падала на кровать, кровать была во всю спальню, промахнуться было невозможно. Кровать была, как у Барби, даже лучше. Из кедра, с резными стенками. Материнский дом не вспоминала, и дочку Верочку тоже не вспоминала, как принадлежность той, дозамужней жизни. На свадьбу, правда, всех позвала. И мать, и сестёр, и Анну с Верочкой. Но сестры не приехали, наверное, тоже не хотели вспоминать о прежней жизни, а заодно и о ней, Олеське. А жаль, Олеська с удовольствием бы с ними пообщалась. У них мужья, и у неё – муж. И не какой-нибудь, а художник, знаменитый, у него персональные выставки в городе. И собственный сайт в интернете, иностранцы смотрят новые работы и покупают, платят валютой. Олеськины портреты тоже покупают. Олеська не хотела продавать, но Кирилл сказал: - Пусть берут, я ещё нарисую. У Кирилла ученики, студенты, толкутся в мастерской, перенимают знания и опыт. Смотрят на Олеську с восхищением, понимают толк в красоте, тоже мечтают её рисовать. Но Олеську рисует только Кирилл. Он – Мастер, а она – его муза. Красота – это тоже талант и предназначение в жизни. Муж рисовал её всегда, не мог насмотреться. Утром, днем и вечером, и даже ночью, когда она уставала и засыпала. Рисовал с натуры и по памяти. Однажды они поехали с Кириллом за город, загорали на пустынном пляже. Олеська вошла в воду, плавала в спокойной воде, потом оглянулась и увидела, что Кирилл достал альбом и рисует. Повернула к берегу, а когда выходила из воды, Кирилл сказал: - Остановись. Потом кивнул на купальник: - Сними, это лишнее. Олеська сняла купальник и снова вошла в воду, обернулась. Стояла обнажённая, как речная нимфа, и ласточки летали над ней. Анна звонила иногда, говорила: - Верочка соскучилась. Олеська звала в гости. Встречала, показывала портреты. Пусть смотрят. На портретах была уже не обычная, повседневная Олеська, растеряха и непутёха, дочь Симульки-алкоголички, к которой каждый может подойти и обнять, и потребовать продолжения. Яблочко далеко укатилось от яблоньки. На портретах была женщина-мечта, таинственная и манящая, и ускользающая. К ней хотелось идти, вытянув руки, и совершать ради неё подвиги. В городе об Олеське ходили легенды, в интернете о ней писали наряду с Кириллом, их имена всегда стояли рядом. Он говорил Олеське: - Я искал тебя всю жизнь. И в эту жизнь не хотелось забирать ничего из прошлого, даже Верочку. Не говоря уже о Симульке, которая снова начала пить, не выдержала долгого поста. Между тем, Верочка уходила от Олеськи неохотно, жалобно смотрела, видно, надеялась, что мать её оставит. Но Олеська торопливо прощалась и с облегчением закрывала за дочерью дверь. Она не задумывалась, чем может девочка помешать их прекрасной с Кириллом жизни, просто инстинктивно отодвигала от себя прошлое. Рядом с Верочкой Анна, значит, ничего плохого с ней не случится. Вскоре Олеська забеременела. Создатель явно предназначал её для рождения детей, недаром у неё такие роскошные бедра и груди. Кирилл рисовал свою беременную Мадонну. Потом Олеська родила сына Ванечку, и Кирилл рисовал Мадонну с младенцем. Олеська созрела для материнства, а может быть, ребенок был желанным, только она не расставалась с сыном ни днём, ни ночью. Смотрела на своего ангелочка, прислушивалась к чистому тихому дыханию. Боялась отойти даже на минуту, шептала, как молитву: - Всё хорошо у сыночка. У Ванечки всё всегда будет замечательно. Ужас собственного детства не давал ей покоя. Приходила в гости Верочка, играла с братом. Потом собиралась домой, она так и говорила: - До свидания, я пошла домой. И уходила к Анне. Между тем, у Анны налаживалась личная жизнь. Её Алёша к ней вернулся, и они собирались пожениться. Вернее, они собирались переехать в Москву и там пожениться, в родном городе рядом с родителями Алёша не мог решиться на этот шаг. Он поступил в аспирантуру МГУ и получил приглашение работать в каком-то НИИ, ему всегда хотелось заниматься наукой. Алёша уехал в столицу и вызвал к себе Анну. Анна пришла к Олеське и спросила: - Ты отпустишь Верочку со мной в Москву? Олеська, в свою очередь, спросила: - На экскурсию? Анна покачала головой: - На жительство. Я переезжаю к Алёше. У Симульки я Верочку не оставлю. Если тебе не нужна дочь, я заберу её с собой. Олеську поразила сама формулировка «если тебе не нужна дочь». Она когда-то говорила Анне о себе и сестрах: - Мы не нужны Симульке. Ещё не хватало, чтобы Верочка говорила: - Я не нужна Олеське. Олеська потрясённо взглянула на подругу: - Ну, что ты такое говоришь? Когда это мне была не нужна дочь? Пусть завтра же переезжает. Если хочет, конечно. Олеська внимательно посмотрела на Анну: - Она хочет жить со мной? Анна пожала плечами. *** Дома Анна сказала Верочке: - Давай соберём вещи, теперь ты будешь жить у мамы. Верочка молча кивнула, достала чемодан. Анна украдкой смотрела на девочку. Верочке исполнилось двенадцать лет, сложный возраст. Как-то у них всё сложится, вздохнула Анна. Обняла крестницу: - У тебя будет своя комната. И я тебе буду звонить и писать, ты мне тоже. А теперь пойдём пить чай. Попросила мать: - Мама, уложи Алёшу, мы с Верочкой посумерничаем. Верочка сидела, нахохлившись, как замёрзшая птица. Анна поставила перед ней чашку с чаем: - Ну, ты что? Не к чужим ведь идёшь… У девочки вдруг выкатилась слеза, побежала по носу и упала в чашку. Анна подавила вздох и заставила себя улыбнуться: - Ну, вот, теперь чай солёный будет. Ты на каникулы ко мне приедешь, договорились? Верочка кивнула, и у неё выкатилась вторая слеза. - Вера, ты не хочешь к матери, что ли? – тихо спросила Анна. Девочка отвернулась к окну, молчала. Анна подошла к Верочке, обхватила руками, как бы защищая девочку от целого мира, чужого и страшного, потом поправила непослушную прядку над ухом, прошептала: - Давай так, ты подумаешь, чего ты хочешь. А потом мы вместе будем думать, что делать. Можно ведь и в Москву, Верочка, слышишь? Мы придумаем, как это устроить. Но ты хорошо подумай, милая… Анна услышала шорох, обернулась. В дверях кухни стояла мать, качала головой. Анна вздохнула: - Ну, пойдём спать. Утро вечера мудренее. Анна лежала на спине, чувствовала, как слёзы медленно катятся к ушам. Рядом сопел Алёшенька. На диване тихонько всхлипывала иногда Верочка. Анне было жалко девочку, и Алёшеньку тоже жалко. И себя. Какая-то общая сиротливость плавала в комнате. За стеной послышалось рыдание. Симулька дошла до нужной кондиции и тоже начала себя жалеть. *** Олеська не спала в своей роскошной квартире. Долго ворочалась, потом осторожно сняла с себя руку мужа и выскользнула из кровати, прошла мимо детской, где спали Ванечка и няня, достала на кухне из холодильника бутылку водки, налила в рюмку, выпила и заплакала. Не переставая рыдать, налила ещё. Она заметила, что с каждой рюмкой ей не то, чтобы становилось легче, но пространство вокруг неё как бы раздвигалось, и проблема отступала на задний план. А значит, и решение проблемы тоже можно было отложить.