* * * Сейчас уже второй час ночи. Поэтому, без дальних слов, Приступим. Если кто не хочет - Пусть он уйдет. Приятных слов. Народ считает, что поэмы Должны писаться десять лет, Но это домысел. Проблемы Долгописанья нынче нет. Она исчезла. Годы, лета Сдались неделям и часам, Поскольку тяготить планету Недолго остается нам. Нужны ль поэты-вестовые? Сам род людской за них летит, Столбы считая верстовые, И математиков плодит. * * * Дух времени сейчас - движенье. А где же тишина, покой? Где память множит сбереженья Неторопливою рукой? Чтоб меньше длился наш период, Скажу: на Фрунзенской, внизу, Стоит квартал. Он как бы привод К испорченному колесу: Ремни пылятся, паутина Фламандской сеткой облегла Уже лишенную тепла, Но не умершую картину. Деревья, пыль. Холстом покрытый Пикап - скорей всего ничей. И протянулись волокитой Дома, что делают врачей. Масонской ложей пахнут виды; Кварталов киевских тоска - Безлюдный вход, плющом обвитый, И с объявлениями доска. Как будто ты стоишь в приемной, Ленивый летний пешеход, И в окнах шмель свершает томный Микроскопический полет. На вахте сторож застекленный: Зеленый стол, тридцатый год. Несомый греческой колонной, Слегка подмокший небосвод. Налево в рамке расписанье Несуществующих затей, И воздух черен от сознанья, Что все вокруг полно людей. Уже июнь, еще не август. Кой-кто слоняется вдоль стен. Щелчок: выходит доктор Фауст Из двери с грифом «д. м. н.». Такие лестницы, как будто С них строить начали, и зал Дрожит от каменного зуда, Как переменчивый вокзал. Вообще, тесно и бедновато: Граффити, липкие полы - Но что за строгие громады Снаружи видеть мы смогли... (Не закончено)