Перейти к основному содержанию
Моя Советская Армия 20. Культурная программа.
«Мать всех российских зол – это грубое невежество». А.П. Чехов
Я шёл по моей Советской Армии с самого начала, сгибаясь под тяжким бременем непривычных для меня забот: то мне казалось, что солнце всходит не с той стороны, когда командиры вносили в мой гражданский мозг чушь несусветную; то мучило, что земля не может крутится в другую сторону, когда нельзя говорить о том, что думаешь, а необходимо тупо выполнять приказы; то казнило душу мою тем, что реки не текут прямо, когда надобно учиться обходить дипломатическими жизненными тропами грубо навязанную тебе действительность и при этом суметь остаться человеком. Когда попадаешь в незнакомую ситуацию, где изначально есть определённые правила и тебе нельзя ничего изменить, даже на йоту, то узришь только гадость и горе. Всё увиденное кажется злым, мрачным и отвратительным. Даже небо над головой вдруг становится затянутым серыми тучами, а земля неприветливой оказывается, и за тебя не встаёт горой, а только усугубляет невыгодное положение.
Но человек ко всему привыкает… Ведь, правда же? Да нет, не то, чтобы привыкает – приспосабливается с непрестанной мыслью: во чтобы то ни стало – жить. В особенности это случается, когда вдруг начинаешь осознавать правду жизни и, примерившись к создавшемуся положению, стараешься не выбегать за придуманные кем-то правила, но, разумеется, внося втайне от окружающих командиров, наблюдающих за твоим поведением, свои собственные корректировки.
Но вот, однажды, словно второе дыхание открывается, как у спортсменов по лёгкой атлетике, бегущих марафонские дистанции. Уже не сходит улыбка на устах, проявляется солдатская смекалка, никогда не подводящая и способствующая создать из того, что есть, вполне приемлемые условия для дальнейшего пребывания в рамках, для тебя же и созданных. Ведь тирания, которую обретаешь в армии почти всегда истинна, а пресловутая свобода зачастую простая фраза. Начинаешь смеяться над недостатками и достоинствами, потому что люди в большинстве своём очень часто считают достоинствами многие отвратительные недостатки. Удивительное дело – жить и смеяться… Смеяться даже над высокопоставленными особами, которые иногда намного ничтожнее тех, кого они унижают. Смеяться над всем… Спросите меня, мол, можно ли смеяться, допустим, над правдой или, скажем, над истинной! Уверяю – можно! Причем с таким заразительным ржанием, что сбегутся многие и поверят тебе, только из-за того, что так действительно бывает. Например, ни для кого не секрет, что сладкая ложь намного приятнее горькой правды, а истины в наш бегущий стремительно век обновляются намного чаще, чем какие-либо заблуждения. Что ещё взять для примера? Да, хотя бы, знание, радость, любовь или даже счастье… Почему бы не посмеяться над ними, когда всякое знание ограничено, а незнание не имеет границ; радость редко бывает без какой-то причины; любовь намного эгоистичнее ненависти; а счастье радостно, но изменчиво, в отличие от несчастья, которое очень-очень часто постоянно.
https://pastvu.com/_p/a/6/q/f/6qfw2xaurqypze2vl7.jpg
После того, когда мне сказали: «Иди», я посмотрел на дверь в кабинет генерала и подумал, прежде всего о приговоре, который мне непременно огласят, скорее всего в матерной форме, как тому майору, который намедни пулей вылетел из этих апартаментов, прикрывая пришибленный глаз ладонью. Ребята смотрели на меня с великим пониманием и не один из них даже не улыбнулся, искренне переживая.
— Разрешите, товарищ генерал-лейтенант! — молвил я, дрожа при этом не только телом, но и оставшимися мозгами. — Подходи поближе, — протянул вперёд руку, словно Ленин, генерал. — Прошу прощения, больше такого не повторится. — Обещаешь? — Сильно! — не зная, как ответить, волновался я. — Обещаю! — Забыли…
Я думал, что меня уже убили, что повесили, что закопали живьём! Ан, нет… «Живой, ребята! Живой!» — стучало по голове.
— Нравятся мне такие смекалистые и смелые… — смотрел по-отечески шеф, глубоко задумавшись, в окно. — Нравятся. — повторился и повернул в мою сторону голову, где я, как только мог, сдерживал дрожание коленок от небывалой "смелости".
А ведь я знал уже тогда, принесла сорока на хвосте, что у генерала есть сын от первого брака, который ни в какую не хотел общаться с отцом. "Может, поэтому легко так всё обошлось," -- думал я потом, -- "а может просто из-за того, что мужик хороший, воспитатель первоклассный и психолог от бога, чувствующий нутро солдата и всё, на что тот может быть способен".
— За наглость надо бы наказать сурово, но и тут есть смягчающие для тебя обстоятельства: я так не смеялся уже давно… -- говорил, улыбаясь, генерал. -- До слёз уморил! Но это между нами… — Ни слова, — хотел сказать «могила», но вовремя передумал я. — Раз уж ты такой проворный, то попробуй выполнить некоторые мои поручения, не идущие с условиями службы. — В любое время дня и ночи, товарищ генерал! — Ну так вот… Через неделю у меня юбилей, ближе к дате расскажу, что нужно будет сделать. А вот сегодня – попробуй провести ко мне посетительницу, не оформляя на неё пропуск, чтобы из особого отдела ничего не заподозрили. — Без проблем, — сразу согласился я, — у меня есть неиспользованный пропуск служащей СА, а ребята все наши на пропускном стоят, рассматривать не будут, тем более, что я буду сопровождать туда и обратно — Вот я об этом как раз и подумал, — почесал переносицу шеф, закатывая глаза в потолок. — Давай-ка к одиннадцати часам исполни. — Разрешите идти? — Валяй.
Вышел я из кабинета с поднятыми руками вверх, готовыми проткнуть высоченный потолок до самого неба и чуть ли не обнял, вошедшего в приёмную того самого майора, попавшего недавно под сильную руку шефа.
— У себя? — тихо спросил он, крепко сжимая папку с документами в руках. — У себя. — Как он там? Как у него с настроением? — Расчудесное! Прошу вас…
Минут через пять раздался оглушительный грохот от выбегающего посетителя. «Расчудесное…» — рычал он сквозь зубы, поскорее улепётывая из приёмной.
Конечно же я догадался, кто будет гостьей и, рассказывая сегодня тот случай, почти уверен, что никто не поверит, как ваш покорный слуга сопровождал через три поста в одном из главных управлений любовницу генерала в самое сердце – в его кабинет, под собственную охрану. Шефу исполнялось пятьдесят лет и мне он казался очень даже старым для любовных похождений, а потому с величайшей гордостью за своего генерала, встретил тридцатипятилетнюю красивую женщину, ожидавшую меня напротив пропускного пункта, возле сосисочной.
Провёл милую даму без всяких вопросов, ведь солдаты привыкли меня видеть ежедневно. По дороге, осматривая объект страсти моего шефа, уже представлял, как генерал будет душить своими лапищами её – прелестное создание в своих объятиях и завидовал свободе отношений таковых. «Да, любят все» – размышлял попутно: «И собачки, и кошечки, и генералы… А солдаты? А солдаты – охраняют». Шеф велел никого не впускать и не заходить. Мы пересматривались с ребятами почти до четырёх часов, показывая друг-другу неприличные жесты. Когда дамочка растерянно вышла, шеф тоже выглянул из-за дверей и взглядом показал мне, чтобы проводил за территорию.
Это сейчас, в достаточном возрасте, когда мы любим, то часто касаемся таковых вопросов, мол, честно это или нечестно, глупо это или нет, к чему, например, приведёт эта любовь и тому подобное. Но тогда, прошло, как само-собой разумеющееся, не думая, что хорошо это или плохо. «Надо, значит надо» – только и говорило в мальчишеской голове, удивляясь, наоборот, воистину героическому подвигу своего шефа. Да и зачем питать пристрастия нам к этим вопросам, касающиеся личной жизни вышестоящего начальства, хоть и на рабочем месте. Обычно любовь как-то поэтизируют, украшают её цветами со стихами, наш же генерал – по-военному, не снимая шпаги… Хвала ему, да и только!
Этому подтверждение я нашел после пяти вечера на книжной полке в закладке одного из томиков Чехова. Почему там была закладка, я не знаю, но книга была раскрыта именно на ней… «Отечеству женщина не приносит никакой пользы. Она не ходит на войну, не переписывает бумаг, не строит железных дорог, а запирая от мужа графинчик с водкой, способствует уменьшению акцизных сборов…» «Видимо цитировал он ей» – улыбался я, читая. От двух бокалов, стоящих на столе, исходил приятный аромат какого-то вина или даже ликёра. Я отломил от плитки шоколада, убрав всё остальное в шкаф. Рядом стоял такой же, только всегда с закрытыми на ключ дверцами.
Я дёрнул за ручку – дверца открылась… «Ух, ты!» — зашевелились в мгновение все мои мозговые извилины, источая свет ауры, да так ритмично – посылая немыслимые сигналы, для образования гениальной идеи. Все полки в шкафу были заполнены бутылками самых необычных форм, с красочными этикетками разных стран. В ряд красовались коньяки, ликёры, пунши и… Чего только не было. Больше ста бутылок насчитал и сбился. Но идея была такова, что даже Менделееву во сне не приснилось бы никогда. Всё очень просто: если с каждой бутылки реквизировать по одному грамму, то получится стакан удивительного коктейля, с удивительным букетом, настолько редким, что не пробовал никто и никогда на всей нашей Земле-матушки – не вкушая чудо-чудное, волшебство-волшебное и так далее. Тем-более, что почти все бутылки были открыты и початы, видимо генерал потчевал своих гостей нектаром из своей коллекции. Я пошёл сразу – ва-банк: позвал ребят, и мы слили с каждой бутылки примерно по пять-семь грамм. Ушло на это дело около часа. Почти литр вышел удивительной спиртной смеси. Какие из нас выпивохи? Чисто из интереса было решено опробовать эксклюзивный коктейль на юбилей своего шефа. Нет, вру… По глоточку или, может, по пять – сделали всё же. Тем-более мне в этот вечер предстояло пойти на Юрия Антонова в киноконцертный зал гостиницы «Россия». На столе оставил печатную машинку с листом, где красовались стихи Высоцкого, прикрыл листом другим, и спешно отправился в сторону современного Зарядья, дабы насладиться новыми впечатлениями.
https://ic.pics.livejournal.com/e_strannik/50592391/2639597/2639597_original.jpg
Билеты на концерты можно было купить почти на любой станции метро в киоске. Я уже побывал на выступлениях многих знаменитых артистов, и вот теперь – очень хотелось посмотреть живьём любимого певца. Ах, как я переживал, что перед выступлением этой знаменитости будет выступать Иосиф Кобзон, вроде как на разогреве. «С полчаса придётся, а то и больше, слушать его завывания» – разговаривал я сам с собой. Да, уж так получилось, что мы росли на песнях эмигрантов-Одесситов. Конечно же, «Битлз», а вместе с ними и наши «Машина времени» с «Воскресеньем» и с «Динамиком». Даже Пугачёва не вполне устраивала, чего уж там говорить о Кобзоне. Но он меня поразил… Поразил до такой степени, что я всегда и по настоящее время горжусь тем, что когда-то давно побывал на его концерте. Удивительное зрелище! Телевизор не может показать всей этой атмосферы и звука. Пластинка, кстати, тоже. Иосиф Кобзон вышел на сцену, тогда ещё вполне молодой… Я приготовился терпеть.
«Вдоль по питерской…» — пошло по залу, вернулось обратно, потом в потолок, потом по мозгам, потом ещё куда-то и вновь – назад и наоборот, да так сочно, так с восторгом, так удивительно-великолепно, что рот открылся у меня и не возвращался в пристойное положение, пока не грохнули залпом аплодисменты такой величины, такого значения, что в последующее время я подобного уже не слышал вовсе! Да я и сам встал, и хлопал до тех пор, пока не стал ощущать, что ещё совсем немного и Антонову аплодировать будет уже нечем. Не поверил я самому себе, ведь проникся до той самой степени, что сразу, как только речь доходило о песнях Кобзона, то стеной вставал на защиту оного.
В антракте, конечно, стал экономить и съел всего лишь бутерброд с красной икрой, запив его стаканом лимонада. «Вот, ведь» — думал я про себя: «А не хотел сначала билеты брать, когда увидел, что в первом отделении будет Иосиф выступать. А теперь… А теперь Антонов! Парни удивятся от моего рассказа и будут чертовски завидовать!»
Юрий Антонов вышел на сцену пьяный в доску. Сразу было заметно. И не только мне… По залу прошла волна шевеления с приглушённым шёпотом. А тот… «Мы вместе с птицами в небо уносимся…» — пел он, иногда не попадая в мелодию. «Мы вместе…» — чего-то там, забыл слова мой кумир: «…падаем вниз…» Последний куплет так и не исполнил – напрочь он улетучился ввысь вместе с пьяными птицами. Следующие песни исполнялись чуть лучше, но чувствовался весь этот пофигизм к зрителю, «лишь бы сшибить бабла» – ощущалась эта мерзкая дрянь с любого бархатного места шикарного зрительного зала. Наконец, финал: «Мы все спешим за чудесами…» Я повернулся – половину зрителей уже не было. Антонов снова забыл… И снова куплет… Я плюнул в пустующее передо мной кресло и вышел вон. Вот так я полюбил великолепного певца Кобзона и возненавидел, ненавижу и по настоящее время, «великого» пьяного Антонова.
Потом я побывал на множественных концертах «Рондо» и «Круиза», а также других знаменитых по тем временам музыкальных рок-групп, которые вдруг попросту оказались модными однодневками, в отличие от настоящего голоса России! Раз в неделю, обычно по средам я в обязательном порядке, хоть один - хоть с кем-то, но посещал культурные мероприятия, будь то музей, зоопарк или планетарий. Не забывал и про кинотеатры. Конечно, самым любимым был кинотеатр «Октябрьский», в котором впервые попал на премьеру. Это был художественный фильм «Блондинка за углом». А ещё смотрел «Ученик лекаря» в тогдашнем 3Д, в стерео-очках – в нижнем зале. Да уж, что там говорить… Всё новое – давно забытое старое.
После концерта, где я открыл для себя Кобзона, летел на крыльях ночи, спешил немедля, чтобы поскорее рассказать своим сослуживцам об удивительном случае, который чудно повлиял на мои музыкальные мировоззрения. Но, что такое? Ребята встретили с серьёзным выражением лица, сразу же показав на пустующий стол, где перед моим уходом стояла печатная машинка.
— Не догадываешься, куда она могла деться? — Нет… Что за розыгрыш? — Иди… Гуляй дальше! Розыгрыш… — Хватит издеваться! Чё случилось-то? — Особист по твою душу пожаловал с шестого этажа. Дежурит он сегодня, вот и пришёл… Про тебя расспрашивал, где, мол, и как? — А вы? — А мы сказали, что ты в роту уехал… Театрал хренов. — А он? — Прочитал, что ты печатал, взял машинку под мышку и ушёл к себе. Сказал, что как заявишься с утра – сразу к нему.
Охо-хо... У романтика на интересном месте публикация прервалась, а здесь ещё хлестче. Кобзона тоже не терпел пока не услышал пластинку с танго. Утомлённое солнце меня пленило.