"Посвящаю моим землякам, пержившим ВОЙНУ!" Как маленькие, беззащитные котята тыкаются к нежно - мурлыкающей кошке, так и серые домики деревни Паршино жались к густому, тёмному лесу, ища в нём защиту. Некоторые заборы в деревне упирались в непроходимую стену из ольхи и ивняка, баньки стояли рядком под лапами задумчивых елей, дома обступала красногрудая ватага сосен. И только дорога шла прямо перед светлыми окнами домов, как граница, отделяя лес и деревню от колхозных полей, скрывающихся в голубой кромке озера. Возможно, тысячу лет назад первый житель этих дремучих мест начиная рубить свой дом у этого леса, сказал своей родне, показывая на зубчатые вершины вековых елей: -Он защитит нас, прокормит и согреет Батюшка-лес! Так и пошло с тех пор. Все кто жил в деревне - был охотником. Сызмальства отец учил сына: и дробь лить, и пули катать. Пыжи вырубать и ружьишком пользоваться, в зверье и птице разбираться и в лесу не путаться, да по понапрасну патронов не изводить, а стрелять наверняка, на разок. -А нечего зверю мучаться, с пулей в брюхе ходить! Бей, чтоб и умереть не успел! – учили умудрённые седые старики молодёжь. Так что если неурожай, хлеба сгорят, травы зачахнут, то на лес вся и надежда у деревенских была! До города дорога дальняя, в триста вёрст! За неделю не доберёшься…А то по дороге и пропадёшь вовсе и косточек не сыщут. Так было и в тот военный год. Колхоз полностью рассчитался с государством по поставкам хлеба. Молоко и мясо, надрывая силы на полях и фермах, колхозники с перевыполнением плана отправили на фронт. А то, что колхозникам остались одни «палочки» в табелях вместо положенного хлеба, так это ничего, живи, как можешь. И жили, считая дни до первой травы – лебеды и крапивы. Кто лепёшки из мха хвалил, а кто и из гнилой картошки! Ванька Милютин прибыл этой осенью по ранению домой. Осколок немецкой мины попал ему в лицо, вывернул скулу и отлетел с несколькими Ванькими зубами в засохшую траву. И лежать бы Ваньке сейчас под Сталинградом истекшему кровью, если бы не бойкая медсестра, спасшая ему жизнь, вытащив его из обстрела фашистских миномётов. Ванька был рослый детина, под два метра! Его голубые глаза уже с детства имели озорной прищур на этот мир. Его пшеничный чуб на голове не давал покоя не самому хозяину, не представительницам женского пола. Начальство и то приказывало чуб брить наголо. Да где там, пилотка с красной звёздочкой держалась лишь на затылке богатыря. Зато стрелял Ванька хорошо, хоть из автомата, хоть из винтовки. Научился и штыком орудовать, вгоняя его фашистам под сердце без жалости. За что был награждён орденом Славы. Званья был простого – рядовой из гвардейской части, что держала крепость на Волге в сильных, мужицких руках. И сколько не рвались немцы за Волгу, пройти не могли. Теперь дома у Ваньки свой Сталинград - жена и трое ребятишек! Попробуй и прокорми! Хорошо на стене всегда висит отцовский дробовик – кормилец! То рябчика на манок возьмёт Ванька, то тетёрку, зазевавшуюся на берёзе подстрелит, а всё еда, пусть и без хлеба. Но больше всего охотнику хотелось лося завалить, накормить детишек и жену до отвала, пусть забудут про нужду и сытыми спать лягут и не будут стонать во сне. Да одна беда была - в соседней деревне жил егерь, как зверь злой и пронырливый. Сам с начальством по лесу шалил, стрелял и лосей и медведя. Понятно, что имел с этого почёт и уважение, защиту на верхах. А мужикам - охотничкам охотиться на крупного зверя не разрешал. Так, птичку, зайца подстрели, но лося не трогай! Нюх особый имел этот егерь, за версту чуял, кто и где лосятину варит, к тому и шёл в гости за ружьём. А уж если отнимал ружьё, то навсегда! За нюх тот особый его Ноздрёй и прозвали. Ну, и фамилия соответствующая у него была - Носов! Пётр Иванович Носов егерем был назначен перед войной, до этого он воевал на финской, получил тяжёлое ранение и был списан под чистую из армии. Где - то на Карельском перешейке у финского ДОТа его сильно контузило. ДОТ бетонный на куски разорвало крупнокалиберным снарядом, а сержант Носов только носом в землю ушёл. Полдня солдатики отрывали своего командира в болоте. Вот после этого ранения у него обострение нюха и произошло, он чувствовал запахи лучше любой овчарки. Но прослышали как- то мужики, что нюх ему только водка или самогон отбивает. Вот и пошло с тех пор, если под шумок или под ночь охотник убивал лося, то старался тушу всю домой притащить, до косточки! Ну а там при свете керосинки в бане или сарае уже разделывали, прятали, солили и варили всем семейством, оглядываясь на соседские окна, да на дверь закрытую щеколдой. Ну, а жёнка, само собой или водку покупала заранее или самогон гнала. И если Ноздря и учуял лосятину, то ему нюх весь пьянкой и сбивали на неделю. Иван чтобы иметь деньги с трудом устроился работать в леспромхозе ёлки валить лучковой, а в выходные подрабатывал там же сторожем, охраняя немудрёную леспромхозовскую технику в делянке на Зелёном Бору, в пяти километрах от деревни. Ночевал он обычно в сторожке, небольшом, наскоро построенном домике, имевшем большую печь – единственную ценность этого неприметного жилища. Лавки, стол и нары были сколочены из необрезной доски. И всего то забота у сторожа – позаботиться о дровах, что бы самому ночью ноги не отморозить. С собой на работу Ваня брал ружьё, скорей не со страху, а в надежде стрельнуть какую - нибудь лесную живность. Вот и сегодня с утра он отправился в делянку, где вчера были отставлены напиленные чурбаки из сосновой сухары. Ружьё повесил на плечо, патронташ ещё отцовский, кожаный застегнул на поясе. За порогом морозный январский день, схватил человека в охапку, холодом пробежал по груди и ногам, но человек с хрустом расправил плечи, вздохнул с жадностью ледяного воздуха и шагнул с порога. Сразу за сторожкой начиналась делянка, распиленные и укладеные вчера брёвна занесло снегом, Ваня повернул голову влево, чтобы увидеть свои дрова и в десяти метрах в ивняке увидел лося. Лось как будто не видел человека, цепляя толстыми губами белые от инея ветки. Иван отступил за сторожку, чтобы животное не заметило его и стараясь не шуметь переломил ружьё, вытащил позеленевшие гильзы с дробью, а за место их зарядил пули. Теперь он не нервничал, он знал, что этого лося он достанет. Он выглянул за угол своего жилища, лось продолжал свой обед. Ваня как на фронте, научившись стрелять из-за угла, вскинул ружьё, и одновременно оглушая тишину, два выстрела дуплетом впились в тело лесного гостя. Две пули , как две свинцовые осы разорвали могучее сердце сохатого. Лось с обломанной веткой во рту шатнулся к лесу, сделал несколько шагов и осел в мягкий снег, вздрагивая всем телом. Ваня подбежал к недобитому зверю, вытащил из голенища немецкий штык-нож, заправленный накануне, и верным движением перехватил горло лосю, алая кровь забулькала как вода, растопляя вчерашний снег. Ваня помня про егеря, сходил за топором, и не свежуя тушу, на хвойнике разрубил её и отнёс на чердак своей избушки. Туда же охотник положил и голову лесного красавца. Про себя решив, что сегодня ночью он успеет часть мяса перетащить домой, а часть спрячет в лесу. Через час погода переменилась, потеплело, снег огромными хлопьями заваливал лес. Ваня затопил печь, огонь забился за дверкой как дикий зверь, но, пожирая дрова, огонь упокоился, распластался в печи, разлёгся и запел мелодичную песню в чугунке, где варилась пара картошин, и в закопчённом чайнике выбрасывая струйки синеватого пара… Приближался обед, Ванька прикидывал в уме, как лучше дотащить добычу до дома и остаться незамеченным для соседей. Его дом в деревне хотя и стоял у леса, но соседские собаки могли выдать его. Поэтому домой нужно было придти заполночь, схоронить тушу в баньке, а там…Но Ванька так и не успел додумать, что будет «там», кто-то матерясь старался открыть дверь. Но вот дверь открылась, и в снежном комке Ванька узнал егеря: -Какими судьбами, Петр Иванович?- только и смог выговорить Ванька, оглядываясь на потолок. -Разденусь, расскажу, фронтовичёк…помоги что ли? - егерь сбросил на скамейку старый ватник, шапку, ружьё и рюкзачишко. -Ты, Ваня, лося порядком не видел? Я второй день за ним брожу, все лыжи стёр. Вчера ещё у деревни его следы увидел, а он увёл меня к Курдюгу! Ну я и намотался. По следу сегодня с утра шёл, ну думаю, достану зверя, а тут снег, собаки вперёд убежали. Выхожу сейчас из леса, а они у тебя в делянке на кого-то лают. Подошёл ближе, кровь под снегом лижут. Может волки кого сожрали? Ну, думаю, к тебе заверну, ты же здесь за главного. А, леший чубатый? Признавайся где лось? Ваня не смутился такому напору Ноздри и не испугался егеря, глядя ему в зелёные глаза бросил: - Я Иваныч за технику отвечаю, а не за лосей! - А ружьё то твоё, вояка? - протянул руку егерь к висящему на гвозде Ванькиному ружью, - Да и пахнет дымком от него свеженьким, что сегодня стрелял? И по кому пулял? По воробушкам? - Ружьё не трогай, отцовское! Волков отгонял, обнаглели совсем! - Ваня перехватил руку егеря. -Да я Ваня пошутил, наливай лучше чаю или что покрепче желаешь?! Чего то лосем в избе пахнет? От собак что- ли? - по - доброму сказал егерь, обнюхивая свои руки и доставая из рюкзака початую бутылку водки. -Ну, давай Ваня для сугреву на душу примем! Кружки давай, вояка! -Да, мне нельзя Иваныч, на работе я до утра, а если кто с проверкой? Без зарплаты и без работы останусь, сейчас с этим строго…Война ведь, сам знаешь! - и Ваня налил в свою алюминиевую помятую кружку кипятка. -А я, друг, выпью! С горя выпью! Проблемка у меня, Ванюха! Упёрлась баба одна, да ты её знаешь, жена начальника ОРСА Нинка Тараканова -хочу, говорит, мозгов лосинных и всё тут. Ну, Михалыч, муж то её ко мне, за горло, мол давай лося иначе тебе Носов егерем не работать! А ты, Ванька, знаешь какие у него связи в районе, одно слово и я топором в делянке стучать буду! А лось то ушёл, да метель ещё! - Носов выпил стакан водки, закусил картошиной и утёр трясущиеся губы. -Да, я у финского ДОТа жизни не жалел! А они крысы..ы..ыы..ы тыловые да на меня!!!- Носов поднял кулак и погрозил видимо Начальнику ОРСА и его строптивой жене. Ваня допил кипяток, кивая опьяневшему егерю, но про лося молчал. «А кто его знает, Ноздрю этого! Бережёного Бог бережёт!»- думал Ванька, перебирая варианты дальнейших своих действий. Егерь налил ещё водки, обмакнул последнюю картошину в соль отправил её в рот. Затем молча выпил, склонил свою нестриженую голову на стол и уснул! Ваня подождал, когда егерь захрапит. Но тот не храпел, а «воевал» во сне кляня проклятых финнов, немцев и начальников ОРСа! То он шёл в атаку отдавая приказания своему взводу «открыть огонь», то он командовал «расстрелять сволочей»! Время шло, а «бой» егеря не кончался! Ваня крадучись вышел за дверь. Позвал носовских собак, те голодные скулили и лаяли у ног. Забрался на чердак, нарезал лосиного мяса и бросил собакам. От мяса избавляться он не захотел, а лосинную голову решил егерю подкинуть. Видел, Ванька, вчера, когда управлялся с лосем в лощине волчью стаю, крутились они не спроста, голодные в это время они готовы разорвать любого зверя. А тут лось! «А дотащу - ка я эту лосинную голову до лощинки, брошу, а они серые голову то и обгрызут! Как будто лося задрали, разбойники!» - прикидывал Ваня. Ванька шагнут во тьму чердака, нащупал голову зверя, набросил на неё старый мешок и постарался приподнять это сокровище. Но в тот же миг, что - то треснуло, загрохотало, доски на потолке проломились и Ванька упал сверху с лосинной головой в руках на стол, где спал развоевавшийся егерь! Озябшая морда с оскаленными зубами заиндевевшего лося оказалась как раз напротив небритого и полупьяного лица егеря! Тот от шума медленно открыл глаза и отшатнулся: -Фашисты проклятые! - продолжал «воевать» егерь, - Да, я вас! - он рванул со скамьи своё ружьё и в упор выстрелил в полуоткрытый сизый глаз животного. А Ванька лежал на полу, смотрел на дыру в потолке сквозь оружейный дым, на стены, обрызганные лосинными мозгами и вспоминал далёкий Сталинград! 31.10.2010г.