Он, наверное, прав, что хотел убежать от дождей, От навязчивых снов и, опять так некстати, простуды. В поднебесной, в реестре, ему не нашлось должностей, И банкиры сказали, не выдадут новую ссуду Под залог обветшалой, затертой годами, любви И забытого чувства быть просто безумно желанным. Он еще при рождении кем-то цинично привит, И давно этот мир принимает спокойно, как данность. Он, наверное, прав, и поэтому в дождь без зонта... Если будет спешить, непременно проскочит на красный, Но уже не начнет с побелевшего напрочь листа, И с пути не свернет, даже если почует опасность.

Даже если сейчас умереть, Это солнце хотело плевать, На твою полусгнившую треть И на то, что тебе в двадцать пять Было страшно уснуть как и всем, От усталости, выключив свет, И бежать по холодной росе, Понимая,что выхода нет, Но бежать... Перепачканы руки и волосы И никак не проснуться. Опять лабиринт из дверей. Позови меня за руку Тихим,уверенным голосом. А не можешь убить, Поскорей разбуди и согрей.

Ты рядом всегда, если страх наступает на горло. И давит стерильной повязкой дыхание ночи. Не важно, что вечность твоё одиночество стёрла. Ты рядом. Ты мой. Ты один. Ты всегда между прочих. Слеза в полумраке... не видишь? Тебе и не нужно. Я в мыслях внимаю словам сквозь усталые будни . Тоска растворится наутро в простуженных лужах, Туманы сгорят, и рассвет снова огненным будет. Боюсь уходить, но зовет неизменное "надо". Вернусь, ты же знаешь... но всё это будет лишь после. В скупой тишине мне не спится, я знаю – ты рядом. Ты мой неизменный и преданный жизненный остов.

А я настоящая, знаешь, я не бутафорская. С грехами за пазухой - всё, что моё, унесу. Не сыплю любовь, отмеряя старательно горстками И часто боюсь, как ребенок боится в грозу. Да пусть моё сердце небрежно кусками нарезано, Так было когда-то... не раны теперь, а рубцы... Слова могут резать сильнее скользящего лезвия. Смогу защититься, мы все в этой жизни бойцы. А я настоящая, знаешь, не прячусь под масками. Спасаюсь твоим - я люблю тебя очень, малыш! И буду всегда с тобой нежной, игривой и ласковой... А вороны, жутко крича, разлетаются с крыш.

Хочешь крови моей на ужин Выпить вместо аперитива? Там, моё отраженье в луже Мне кричало, что я строптива. Сигареты намокли, к черту, Как отрава, со вкусом мяты Поцелуи второго сорта. Пара строк на листке помятом. Что бы помнить. Глаза, улыбка На холодном зеркальном глянце, Свет в окно через воздух липкий, И тревога в кончиках пальцев Вновь кричала, что я строптива. Мне восход внутривенно нужен... Хочешь вместо аперитива Выпить страсти моей на ужин?

Я ведь просто устала ждать, С перебитой годами хордой. И чужая опять кровать, И чужие друзья. Быть твердой Не проблема, когда тоска Отболела, отныла. Просто Невозможно скрывать оскал, Быть умнее и слишком взрослой. Это раньше отбросив все, Хоть на пару часов, но вместе. Тот, кто любит, уже спасен. Мы кочуем от места к месту, Приручив безупречный быт Бесконечных отелей. Каждый В этом мире одет и сыт, Алгоритм уже отлажен. Телефон все сильней молчит, Да и что, дозвонившись, скажешь? Мы с тобою теперь ничьи. Где и с кем и когда…. Не важно.

И она закурила, добавила виски в стакан, Эта чертова жизнь пролетела, все дни одинаковы. Уходи не прощаясь, давай, собирай чемодан! И не вздумай жалеть, сделай вид, что не видел, как плакала. Это раньше казалось, что возраст любви нипочем: Он такой молодой, а она с удивительной грацией. Но прогулки короче. Свидания - чаще с врачом- За каких-то полгода подагра и две операции. Он домой возвращался под утро в сигарном дыму Вперемешку с шанель, раздражающим запахом женщины. И все время молчал, и , похоже, ему самому Опостылело все, и не вытянуть ноши обещанной. Затушив сигарету, добавила виски со льдом. Ведь себе не солгать и привыкла уже к одиночеству. Постарел вместе с ней на парижской окраине дом, Тот, который знал страсть и любовь, и не верил в пророчества.

Горькой полынью, прохладным небом Воздух наполнится ранним утром. Линию плеч укрывая крепом, Слезы и ночь, маскируя пудрой, И каблучками пронзая осень, Пересчитав в сотый раз ступени, Ей бы летать в свои двадцать восемь, А не бродить по бульварам тенью. Клоун с шарами, с кривой улыбкой С грустью подарит «привет из детства», А под ногами так зыбко - зыбко, Боль и тоска от судьбы в наследство. Блики от солнца на водной глади. «Только два шага.... Да ты - трусиха! Ну не скули тогда, Бога ради!» Выдохнет страх и заплачет тихо. Перечитает письмо поспешно,- И не отправит, подарит ветру - «Все ошибаются, все мы грешны». Город укутан багряным фетром. И незаметно закат оближет Улицы, парки, дома, витрины. Больше не снится весна в Париже. Тело ласкает чужой мужчина.

А полуденный зной не щадил ни людей, ни собак, Расползаясь по крышам и мягким асфальтовым улицам. Только пара ворон и десяток прохожих зевак Наблюдали, как клоун противно смеется и щурится. И откуда-то взявшийся мерзкий, капризный пацан Подойдет, как всегда, чтобы дернуть за нос или бабочку. И схватить бы за шиворот, пнуть посильней подлеца, Только рядом стоят, умиляются нервные мамочки. Это все, что осталось сегодня от детской мечты, От воздушных шаров, озорного, веселого клоуна. Запах липкого пота, щенячий оскал пустоты, И друзей никого кроме старого, глупого ворона. Он своё отраженье в неоновом свете витрин Ненавидел за ложь, превратившую время в развалины. Он уйдет по весне незаметно, без всяких причин, И не вспомнят шагов его улицы Старого Таллина.