Что наша жизнь? Игра!» А.С. Пушкин *** Время уровня вышло. И сердца последний удар Потонул в резких спазмах уже обречённого тела. И душа оторвалась от тела и вдруг полетела, Возвращаясь к тому, кто пожаловал душу мне в дар. И в её нежеланном полете я чувствовал боль, И мелькали отчаянно жизни прошедшей моменты. Вызывая у публики вовсе не аплодисменты, Мне пришлось доиграть отведённую некогда роль. И я умер. Увы, это было похоже на смерть. И лишь грозная надпись, гласящая в титрах «GAME OVER», Возвращает в реальность меня.

Вокзал. Зал ожидания. Трехгодовалый ребенок. Плачет. В руках конфета и плюшевая игрушка. Отстал? Потерялся? Жертва безумных гонок Из мира, где было плохо, туда где лучше. Люди. Зеваки. Милиция. Поиск родных и близких. Детский приемник-распределитель. Казенный ужин. В хрупкую душу вкручен ненужный винтик Мира, который плох, но бывает лучше. Окна с поблекшей краской. Подъем в детдоме. Папу и маму помнишь? Я помню тучи. Я их рисую краской в своем альбоме. В этих рисунках мир почему-то лучше. Женщина-врач. Осмотр. Страшный диагноз. Детское отделение. Палата. Скучно. Но иногда медсестра приходит, читает сказки. Надо не думать о том, что не будет лучше. Двадцать второго марта в пятнадцать тридцать В створки окна проник последний лучик, И утопил в сиянии врачей, медсестер, больницу, И осветил дорогу туда где лучше.

Апофеоз кофейной чашки - осколки. Жизнь без изыска и поблажки и только Немного утреннего кофе в фарфоре Тем, кто стремился от Голгофы к Фавору. Осколки эти можно склеить, да толку... Достигла чашка апогея на полке. И неизбежная случайность иначе Теперь кружит чаинки в чае с удачей. И завари хоть гуще гущи кофейной, Уже не будет таять пьющий елейно. И без привычного фарфора и кофе Пути потянутся с Фавора к Голгофе.

Уже не жив. Еще не мертв. Пока мне внемлют. Как близко высь! Но плоть мою опустят в землю. Я жил как все и был как все – обычным смертным. Здесь жесткий грунт и глубина чуть больше метра. Я ухожу не разыграв свой главный козырь. В ногах лежат еще пока живые розы. Жаль мне уже не ощутить их аромата, И я привык дарить их сам в начале марта. Мир без меня - все тот же мир: тосты, застолье. Лишь я, покинув пыль квартир, удобрю поле. И под жужжание стрекоз и прочих зявок Не буду думать о делах, друзьях и язвах. И буду в вечной тишине и благодати, Погрязнув все таки в земле, а не в разврате, Неумолимо истлевать и разлагаться В своем ухоженном "дворце" а-ля палаццо. *Смерть души, лат.

Снова март. Мой пиджак, как и я, обветшал и состарился. Люди так же ветшают и так же гниют, как портки. Прихожу в «Погребок», чтоб еще по утру остограммиться, А иначе совсем изойду от вселенской тоски. Закажу двести граммов до боли знакомой «Перцовочки», Отыскав горсть монет в потаенных своих закромах. На витрине лежат бутерброды и манят икорочкой, Только я на диете с названием «Денег нема». Я пристроюсь в углу за потертым, заляпанным столиком, Размышляя о высших материях, тайнах души... И никто не увидит в моем замусоленном облике, Человека, способного хоть что-нибудь совершить. И взгрустнётся мне вдруг, без причины и всякого повода. И накатит тоска и царапнет когтями до слёз... Понимать, что я жив, несмотря ни на что, – это здорово. Но понять бы, зачем это чудо со мною стряслось? Выпью залпом до дна, может, гадостью этой и смоется Вся душевная накипь.

С каждым годом сложнее поэту добиться известности. Да и дело не в славе, поэт – он по жизни босяк. Демиург языка и носитель остатков словесности Должен выкрикнуть: «Жопа!», без этого нынче никак. И дошедший поэт до подобного грехопадения, Прикусив свой язык, что уже, согласись, не к добру, Понимает, что жопа и есть тот предмет преткновения, О который когда-то придется сломаться перу. И торчит эта жопа, как главный предмет экспозиции, Всяк потрогать ее норовит, подержаться, лизнуть. И несчастный поэт, замерев в неказистой позиции, Показать из-за жопы пытается рваную грудь. Только слева и справа подперла его конкуренция, Спрос на жопы упал, не помог и китайский фэн-шуй. И теперь чтоб хоть как-то понравиться интеллигенции, Прогрессивный поэт должен выкрикнуть гордое: «...й!» И кричат ведь сердешные, слышишь, орут, надрываются? Только этот не стал, опустился, сломался, запил. Мир, в котором поэты лишь жопами запоминаются, Не достоин разбитых сердец и разорванных жил.

Стойте, небесные маляры, Белой краской прошедшие по головам. Я готов произнести слова, Обдирая о нёбо заржавевший язык. Я люблю! Дрожью стекла Отзовётся засыпающий переулок. Кто это? Что это громыхнуло? Слышишь, любимая, это я! Полуночник, научившийся говорить, Распугавший котов громогласным рыком. Как же тяжело было быть безъязыким! Как же невероятно легко Любить! Я люблю! Потревоженные птицы Взметнутся в перламутровое небо. Как же глупо молчать об этом, Ощущая себя Тебя частицей! Я люблю! Об улицы города тысячекратно отразится, Срезонирует заливистое эхо. Так вот оно какое сверхчувство, охватившее сверхчеловека! Вызывайте скорую, пожарных, милицию! Хватайте, лечите, тушите… Слышите? Я люблю! Произошло неизбежное – Сердце забилось в три раза чаще, Нет, в десять! В тыщу!

Поэт бессмертен, ибо вечен, И в то же время обречен, Ведь он пожизненно увечен И так не вовремя прочтен. Он сложит песнь кариатиде, Он в каждой зге увидит суть, Но как его легко обидеть И как немыслимо заткнуть! Жалеть поэта лучше поздно, Будь он хоть трижды семипал. Кидайте в гроб поэту розы, При жизни он о них мечтал. Он был звездой своей плеяды. Смахнем слезу. Прощай. Аминь… Поэт, ты ЖИВ?! Так выпей йаду, В нем очень ценный витамин.

Арена. Зрители. Толпа. Блестят мечи. Угрюмый раб. Вопят. Стенают. Дай забав! Гремят фанфары. Первый шаг. Дерись. Здесь нет пути назад. Ей-ей! Добудь же честь себе! Жизнь. Страх. Непройденный рубеж. Забава. Времени в обрез. Идут. Наточены ножи. Качнётся небо. Первый крик. Лучи заката. Ты убил. Меч покраснел ещё одним. Назад. Наотмашь. Взмах. Обман. Опять кровавое пятно. Подсечка. Выпад. Искр сноп. Рука выносит приговор. Скользит истерзанный эфес. Трещит раздробленный хребет… Убиты все. Лишь жизнь одну Фатум окрасит в краски буфф. Химеры призрачный успех. Цепь - победителя венец. Частичка славы. Взвился меч. Шквал одобрений. «Бой хорош. Щиты убрать. Живому – плащ. Экзамен сдан. Сны Окироэ - Юродство. Бой вничью. Я это знаю. Я – судья…» *По первым и последним буквам строк образуется алфавит

ПииТы, барды, менестрели - ХалИфы слова и пера, Без Рифмы стали б ваши трели ЧитАть и петь и воспевать? ПлеНили б вы сердца и души СкрИжалями своих словес, НесЯ нам свет, но разминувшись, В доРоге с рифмою? Но есть Она! И ей во славу ФанФары ныне прозвучат! ГреМи, звучи, тебе по праву ДарЫ приносим мы. Виват!

На углу инвалид, без ног, И в протянутую ладонь, Кто-то кинул ему, что мог, Попытавшись не чуять вонь. И в беспалой руке медяк – Жуткий шанс отложить на день, То, что смерть заберёт и так. Просто жалко ей или лень. И он завтра придёт опять, Чтоб дрожащей рукой ловить То, что людям не жалко дать, То, что дарит возможность жить. И за этот желанный грош Оскорбленья готов терпеть От напыщенных сытых рож, И покорно в асфальт смотреть. Лишь старушка ему поклон, Медячок и шепнёт: «Держись!». Нет, не смерти боится он. Вдруг, за смертью другая жизнь?

Двадцать четыре… Какая нелепая цифра! Не потому, что и ей было столько же лет. Непостижимостью замысловатого шифра Мне предназначено жить, а тебе сожалеть… Двадцать четыре… Как выстрел, нет, как неизбежность - Стёршийся номер квартиры, в которой жила, Глупого случая жребий, судьбы принадлежность… Даже врагу невозможно такое желать. Двадцать четыре. И каждое было последним. Двадцать четыре, вонзившихся в нежную плоть, Несовместимых и так невозможных ранений!.. Двадцать четыре… Ты знаешь, о чём я, господь…

Неужели весна? Или солнце обманчивым блеском Посмеялось над нами? Город скован снегами, И на улицах скользко и мерзко. Неужели весна? Вероятно весна. Но по-прежнему злые метели Снегопады приносят, А предвестием весен Мы считаем кантату капелей. Вероятно весна. Несомненно весна! На клочки разорвало ручьями Белоснежную скатерть, Растопило некстати Вечный лед в наших душах лучами. Несомненно весна!

Она почти уже не плачет, Уже не хнычет, не кричит. Очаровательная леди Многозначительно молчит. В её глазах сквозит веселье, В её улыбке – зубки в ряд. Очаровательная леди Мне дарит благосклонный взгляд. Она берёт меня за руку, И смотрит пристально в глаза. Очаровательная леди То одуванчик, то гроза. Я помашу ей на прощанье, И с сожаленьем двинусь прочь. Очаровательная леди, Очаровательная дочь.

Мы немногого стоим, Но цена не зависит от наших достоинств. Мир, где нет посторонних, Нашей гордостью в глупых словах похоронен. Нас так много, нас двое, Надоевших и недолюбивших изгоев, Ощутивших вдруг тесным Для дальнейших сражений двуспальное место. Жизнь - царица ироний, Мы тепло своих душ раздаем посторонним. И мы ищем замену, Забывая, что это зовется изменой. И мы ходим по кругу, И не смотрим в глаза без упрека друг другу… И боимся признаться, Что так сложно уйти, что так просто остаться.

Ну и кто ты? И что ты? И где ты? Всё стремишься пробиться в поэты? Всё стучишь по измученной клаве, И мечтаешь, несчастный, о славе? Ты всё пишешь? О чём же? О ком же? Так же истово лезешь из кожи, Растранжирив свой имидж брюнета, На страницах царя Интернета? Так когда ты, и где ты, и с кем ты Своей славы бессмертной моменты, Что посеял, пожнёшь и размелешь, Коли зёрна от плевел отделишь? Но ты так же забыт и не нужен, И историей не обнаружен. Лишь судьба, с ухмыльнувшейся рожей, Говорит тебе: «Позже, брат, позже…»

Беспорядок в холостяцкой квартире - Декорация абсолютной свободы, Женщины, которых нет, но которых много, Даже если не прилагать усилий. Жизнь в промежутке между работой и утром - Цветы, комплименты, ужин в недорогом ресторане, А позже, женские трусики, забытые в ванне. И вновь на душе и в холодильнике пусто. Сотни чужих имен в записной книжке – Забытые эпизоды, волнующие мгновения. Лучшее средство от скуки, рецепт от лени - Стать на одно соитие друг другу ближе. А позже, когда уже станет безумно поздно, Свои неудачи легко списать на усталость, И думать, что это зрелость, но это старость, Последние километры впереди паровоза.

Холостяцкая доля – скитаться на воле, Выбирая себе только лучшие роли: Чтобы грудь колесом и расправлены плечи… Только, жаль, слишком мало доверчивых женщин. Мы встаём рано утром, идём на работу, Даже если с утра наступила суббота, Так как в офисах ждут очень важные вещи. Просто нам не хватает отзывчивых женщин. Мы живём по накату, плывём по теченью, Предавая лишь делу и сексу значенье. Но чтоб жизнь не давала пробоин и трещин, Может, нам не хватает заботливых женщин? Мы стираем, и гладим, и даже готовим, Продаём, покупаем, ломаем и строим. И наш быт в простоте своей столь безупречен, Всё же нам не хватает хозяйственных женщин. И мы ищем любовь в дискотеках и барах, Но любовь эта нам достаётся не даром. Поднимаю вопрос, и вопрос этот вечен: Почему же так мало порядочных женщин? Мы приходим домой, а холодные стены, Так же как и вчера, не сулят перемены. И сжимается сердце, зажатое в клещи. Как же нам не хватает Вас, любящих женщин!

Скрипнут жалобно, словно боятся руки, Шестиструнной гитары тугие колки. В этом мире, разменянном на пустяки, Улыбается глупо беззубая память. Где-то в прошлом таится кусочек огня, И не гаснет, пылает, сжигает меня. И, препоны грехам моим смертным чиня, Литургия идёт в недостроенном храме. Что-то стали аккорды иначе звучать, Будто струн и не шесть, а всего только пять. Беспощадные стрелки отправились вспять, И сжигает стихи ненасытное пламя. Значит, бой не окончен. Так где же война? Слышу лишь отголоски кошмарного сна. По развалинам жизни шагает весна И смеётся над теми, кто ныне не с нами. Паутиной непрочной, четыре струны Моим пальцам остались как прежде верны. Невзирая на страх, на запрет и чины, Кто-то снова поднял опалённое знамя. Слышишь?

Нет женщины прекраснее на свете, С которой вас не связывают дети. Неосторожное движение Приводит даму в положение. Он ожидал услышать «Да!», Она же взвыла: «Не туда!!!» Плоды любви ему достались. Плоды рогами оказались. Любовь навеки, чтобы не стряслось! Но в туалет приходится им врозь… Мечтам не свойственно сбываться, Мечте приходится отдаться. Шерше ля фам – найди и уничтожь. Есть женщины в русских селеньях, Жгут избы, пугают коней.. Глаза боятся, но природа Плодит по-прежнему уродов. Она ждала лет сорок принца. Итог не важен, важен принцип. Любви на возраст наплевать, Спросили лучше бы кровать. Ничто так не украсит даму, Как украшают двести граммов. Красавиц - целая палитра! Была бы рюмка, да пол-литра. Он руку с сердцем ей отдал. Другим иное предлагал. Коль любит женщина ушами, ищи не краше, а ту, что более похожа на Чебурашку. "Как много девушек на свете!" - Нашел я надпись в Интернете.