По вечерам, когда неверный свет Сотрет бесследно горечь всех морщин И юных лет вернет тебе портрет, На миг забывшись, улыбнувшись без причин. Ты в зеркало своим шестнадцать лет Прошепчешь: "не сокрыть во взгляде лед..." Но глупо думаешь - Пусть утро не придет.

Осточертело тут До полубреда. Забью на всех и все И в Рай уеду. Там круглый год цветы, Там пенье птичье, Там нет ни зла, и лжи, Там нет двуличия, Там каждый день тепло, Там львы как кошки, Там волки сторожат Зайчат в лукошке. Там родники свежи, Там нет болезней. Там древо есть, оно Всех интересней. На дереве плоды. Они – познание, О жизни, о любви О мироздание. Лишь надо надкусить И вмиг прозреешь. Осточертеет все Куда поедешь?

Мебель минимум, максимум свет. На полке зеркальной ни пятнышка нет. По каталогу книг четкий ряд У корешков одноцветный наряд. В шесть подъем, пробежка час Здоровый завтрак, калорий запас. Строгий костюм черно-белых гамм. Нет в расписании места для драм. В ногу четко печатая шаг Идут легионы под свастики знак. Стирает различия раса господ. Боже! Кошмар… утром пройдет. 2012.

Я могу твердить тебе: «Люблю», Миллионы тратить глупых фраз. Но в бездонность глаз не посмотрю, Не прижму под ливня тихий джаз. И когда от жизненной тоски Будешь одиноко замерзать, Телефона не услышишь ты звонки, Буду просто равнодушно спать. Для чего же в темноте блуждать? Жертв выслеживать и глупо и смешно. В цифровой вселенной истязать, Можно так же больно и грешно.

Снег, снег… По миру сыплет снег. И даже небо выбелено снегом. Повсюду серебра холодный свет. Земля невестой непорочною одета. И заметаются гиганты-города, Укутались огромным одеялом. И вымерзают жизни голоса, Симфонии ветров в их мертвых залах. Все сгинет все уйдет в небытие, Окончиться, чтоб заново начаться. Но будет тот, кто в бликах на воде Увидит рифму. И поэтом станет зваться.

Еще рубцуются два шрама на спине, Но уж распахнуты могучие крыла. Я не убит на собственной войне, И позвала вновь неба глубина. И ветер-друг поддержит в высоте. И птицы прокричат: «Ну сколько лет Не подавал вестей ты о себе, Скучали мы. Где ты летал? Привет!» Отвечу: «В неизведанной стране, Которая лежит в иных мирах». И не скажу как в адской пустоте, Сломавши крылья, я бродил впотьмах.

На кончик пальцев бабочка садиться И пестрый открывает свой узор. Забыт под ливнем веер императрицы, Как скрыть теперь от посторонних взор? И расцвели на шелке хризантемы. Весна в душе, чуть раньше чем в саду. Ах…, кимоно расскажет об измене. Пусть слов не скажут верные нёдзю (1). Вспорхнула бабочка. И по диагонали Клинок целует. Замерли зрачки. А снегом розовым всю землю покрывали Цветущей вишни нежные листки. 1. Нёдзю – женская прислуга при императорском дворце.

И вот замолкла летняя гроза! Открыли тучи ясный небосвод, В лучах сияет радугой роса, И в ручейке кружит листочек-плот. На теплый, влажный, вымытый асфальт Улитка выползла, чтоб домик свой прогреть И рожки вынула… Машина, цвет базальт, Оставила скорлупку лишь желтеть.

Перекрестки в лабиринтах чужих городов. Перекрестки названий потерянных улиц. И портреты слепых, неизвестных дворов. Затхлость съемных квартир - продажных распутниц. В километрах исчезших в дорожной пыли Пропадают знакомые, милые лица. Только чувствуешь холод стекла у щеки, В никуда жизнь по рельсам отчаянно мчится.

Отдайте руки теплые свои, Пусть лягут и замрут на эти плечи, Движеньем пальцев на своем наречие Пусть шепчут до жемчужницы зари. И сожаления не будет в их рассказах, Лишь молчаливое, покорное «Люби». И властное короткое «Возьми» Дыхание прервет в дрожащих фразах. Отдайте руки теплые свои, Чтобы безмолвные могли писать стихи.

Разросся, как болезненная язва, Вдоль мутных, узких, грязных берегов. Он источает смрадные миазмы Всех многотысячных, как улье, дворов. И люди-черви копошатся в теле Гиганта, пожирая гнили плоть. Но вынут шем, угаснет жизнь в Големе «Прах к праху», говорил Господь.

В жизни нет позорных страниц. Пусть Иудою жил, пусть убийцей. Пусть меняя множество лиц, То мамоне, то Богу молился. «Суета и томленье, и прах». Миллиарды страдальцев забыты. И животный их ужас и страх С палачами в могиле. Все квиты. Но листая листок за листком, В тонкой мятой и грязной тетрадке, Ты, раскаявшись, плачешь о том, Что не выдернуть тех, что так гадки.

Покорись. И голову вниз опусти. Поклонись. И колени свои преклони. Ты лишь раб у ног своей Госпожи. Ты лишь прах под стопою моею. Лежи. Взмах хлыста. И пунцовый узор на спине. Замер крик, разорвав тишину на заре. Губ разбитых и жертвенных слез ты не прячь. Шепчешь мне: «Твое имя я знаю – Палач»». Ты украл мой покой и распят ты как вор. Ты мое наслажденье и ты мой позор. Ты виновен, виновен! Кричу вновь и вновь. Ты виновен за нашу слепую любовь.

Я не знаю зачем, почему, для чего пишу я стихи. Они просто приходят, стучатся ко мне, вне сознанья. Это вовсе не счастье, жестокий дар за грехи. Кто- то видимо зол на меня темноте мирозданья. Мне бы не слышать совсем шептунов в моей голове. И не видеть картин, их, хихикая, кто-то рисует. Вы оставьте меня дайте просто уснуть в тишине. Дайте просто мне жить, а не кожу снимать на живую. Не хочу больше знать, о чем кот по утрам говорит, И о чем воробьи на карнизе ехидно смеются. Как трава под ногою тихонечко стонет: «Болит», И как камни, катясь со скалы, матерятся и бьются. Убирайтесь к себе! Но в ответ, молча, смотрят они. На голгофе из слов пригвоздили меня на распятье. И по капельке кровь на бумаге считает мне дни, Что осталось прожить с темным даром иль светлым проклятьем.

И на поверхности ночного океана Качает черно-синяя волна. А по до мною ноль меридиана, И перевернутая бледная луна. И звук исчез. В космической пустыне Плыву средь отраженных дальних звезд. И забываю все, что знал о мире. И засыпаю, убаюканный. Без слез. Утихла боль. Раскину крылья-руки, И сердце вновь не сделает удар. Застыл зрачок. В нем нет смертной муки. В нем утра свет, то Люцифера(1) дар. 1 Имя Люцифер ("дающий свет") относится к планете Венера - самому яркому объекту на небе помимо Солнца и Луны, когда она появляется как утренняя звезда (хм... интересно многие ли об этом знают?)

Ни звезды, ни луны, все сокрыли тяжелые тучи. Только ветер гудит, зазывая ночную грозу. И природа притихла, грома отзвук ее обеззвучил. И зигзаг серебра прочертил в темноте полосу. И взволновано травы что-то важное вдруг зашептали. Встрепенулась листва, заскрипели со стоном стволы. И упали аккордом тяжелые, первые, капли. Дальше ритмы дождя, дальше в ритмах спокойствия сны.

Какие здесь были деревья! Какие здесь были цветы! Я помню, как пчелы гудели, Весь год созревали плоды… Какие огромные рыбы ходили в прозрачной воде! И как динозавры бродили, по мягкой и сочной траве... Я помню… сказали однажды: «Окончен спокойствия век». Я помню… сказали однажды, что скоро придет человек. Я помню… сказали угрюмо: «Осталось недели вам три…» И как птеродактили плакали, когда улетали с Земли.

И рвали труп осатанело два черных пса. Урча, вгрызались в мякоть тела. И полоса Луны как скатерть… И весел пир… И равнодушно-безразлично спит целый мир. Хрустели кости под клыками, на пасти кровь. Кормил с улыбкой доброй кто-то их за любовь.

Ну не тяни за одеяло, сейчас, встаю. Ну что, приспичило? Так рано? В седьмом часу… И кашу утром из овсянки не хочешь ты. Какая цаца! На баранку. Не тронь цветы! Нашкодила, хвостом виляешь? Ну как тут быть? В глазах моих ты все читаешь… Как не любить! 16.01.10

Как? Не понять... Зачем? Не ответить... Что это? Не разгадать... Просто ты солнце, просто ты светишь. В вечности не потерять. И не понятно, Как же возможно, Севера льды растопить? Капает, капает, капает слезами Айсберга снежный гранит. Может быть в будущем, Может быть в прошлом, Иль в параллельных мирах... Явишься вновь, только сверхновою... Звезды не ведают страх.