Ты упадешь здесь, и не прорастешь… И не будет тебе места, как не будет воздуха. А в ее безразличии, на ее улыбку все же похож… Да проклятым облаком, по земле неопознанным… распластавшись к ногам ее ползти. Отсыревшей робостью за грех расстрелянный. Нерезиновая тварь из всех резин, словно черным светом, черным по белому… И не будет тебе утоления пустоты, как не будет у ее слов пощады. Просто в добрых словах, та же горечь тропы… ненаписанной, но они, все этому рады. И будет тебе только все убивающая радость. ( Это была любовь. Любовь, но она тебе показалась.) Так же, как и ты показался себе. И ты никого не убил в этой пальбе. Не задел ничьего полотна Прорастая бездонным дном у бездонного дна. И ею рожденный, рожденный на половину Ты пьешь этот день, как и вечность – пустынно… Ты ушел – ты укол голосов в решето… Ты зима. Ты вода… Ты никто. Ты Никто.

Тварь ты позорная, дай порадоваться жизни хоть один день. Ты,… что берет не то под свое крыло. И больше не умирай никогда, и никому не верь На радость всем им, и им же на зло. А ты любимая не пиши о своем симбиозе. Симбиоз вещь такая – назавтра может лишить тебя, меня. Кто – то взял и бросил мне, в разрезанное горло звезды, А звезды укутала собой, все фиолетовая змея… У тебя глаза святы, а голос свеж, как у ребенка. Руки отрезать тому, кто прикасался к тебе, когда то… А мне глаза выколоть, и им скормить без соли…Бессонный… Бессонный, да еще стоит пред ней на коленях. Умоляет стать женой, плачет на свет… И прожить с ней каждый день нездешний и последний. Только я, никогда не верил в хэппи-енд.

Родись со мной. И больше не пиши, что Ты вещь в руках какого то… кентавра. Собакой подстреленной у ног твоих лечь И с тобой умирать, а без тебя и подавно. Родись со мной. Забудь, что сожительствовала в ожидании болезненного мне звонка… Я не жив без тебя, предположительно. Нет, я даже уверен, наверняка. Родись со мной. Раздели со мной этот остаток. Стань непосильной, держащей ношей. Родись со мной. И больше не делай никогда так… Никогда так не делай больше.

И фотографии твоей не отдам в грязные лапы, И не упаду, и не, сожгу псалма. Ребенок – ребенок, мама найдет тебе папу… Ребенок – ребенок, я сошел с ума… Сидит на кухне, красивая, в одеяле. Говорит с не прощеным человеком по телефону. Фиолетовый праздник был – цветы рвали… Стонет – плачет убитый Ею ребенок. Я же тебе никто. Называй меня просто «даос» Еще добавь буквы Твоего странного имени. Не зачем открытый – в небо вбитый гвоздь Вчера с тобой говорил. Глаза у тебя красивые. Красивые… Все-таки зря ты так. Зря эта низость узла… И как бы ни было, ты – это «Ты», так, или иначе. Я знаю это место, оно называется «вокзал» Там гулял козел, он мою мечту зафаршмачил.

Панцирь мира когда - нибудь треснет. Это я гарантирую. И взойдет и погаснет звезда чудесная, И уснет, упав в дорогу мирную. Не бросай меня сестра. Я не знаю, как быть с голосами оконными. На коленях стоять у костра За одну лишь минуту бессловную. Это правда, что если закатишь ты глаза. И смеяться, будешь им тихо… Можно кровью цвести во серебряном злате, Но потом упадешь в кислоту, в электрический вихрь… Ржавой болью скользить и не липнуть… Кто оно, что горит в этой коме? Что им скажешь, ведь двери открыты… Никогда не сожгу Ее номер. Было - не было. Было - да сплыло. Липкой дрянью в груди не суля. Наступило и сдохло на вилах, Пригубив синих глаз февраля…

На улице холод, киоски и гопота… И у моей мечты сломанный позвоночник. Но я знаю, что такое красота – У нее нет ничего общего с этой ночью. Здесь асфальт, здесь серая поверхность, отражающая то, что встает с примятой травы… Не обнимет, и не, прорастет сердце, Потому что со мной, такое дерьмо как вы. Просто нет у этих троллейбусов маршрута И пассажиры немы, как бревна. И я иду с ними и рисую мечты про утро, А утро рождается там, где умирает слово. На улице холод, киоски и гопота… И у моей мечты сломанный позвоночник. Не пьет воды, не снимет тяжести пласта И с крючка рыбой не соскочит. Здесь асфальт, здесь серая поверхность, отражающая то, что встает с примятой травы… И не обнимет, и не, прорастет сердце Ведь я такое же дерьмо, как вы. Такое же дерьмо, как вы.

Значит, так, закончим нашу беседу: Я упаду замертво, и к Вам не приеду, Но если мне, удастся остаться в живых Я прилечу и Вы мне лично скажите: " Не нужны..." А пока Вы можете выйти замуж и у вас даже будут дети Вы красивая дрянь, на Вас не налюбоваться. Я же, брожу здесь, как в крови опиоидный анальгетик С пожизненным на лбу числом двенадцать. Вы счастливы. Вы непременно должны быть счастливы. И в своем счастье равны моей гибели. Как по палубе стучит по Вам кто - то ластами Не знаю точно, когда началось, в летнее время, или в зимнее. Я к Вам приду. Скажу: " Вколите мне Трамал." Вы не пугайтесь, это не опасный препарат. Нет слишком долго. Слишком долго я Вас ждал. Я обернусь.

Февраль( Ты должен продолжать) Ползет мой стих, ползет, как каракатица. И слепнет озеро и кружится юла… Пишите так, что здесь такой не значится. Пишите так: « Она с ним не была.» И старый – давний испарился фильм. Ну что ты, что ты, видишь – все молчат. Сегодня праздник: мы не слышим, мы молчим,… Вдыхая в связке фиолетовый разряд. И задыхаясь, высыхает гриб… Что в дождь, что в пекло: весел – умирает. В подъезде дерево – дом листьями залит И падает февраль, все тех же мертвых чаек… Февраль, ты должен продолжать. Февраль… Никто не виноват, что лишь рисунок… И расскажи им про тетрадь, и про асфальт. Как гнали день, как каторжного мула. Февраль, там фиолетовый праздник… Февраль. Февраль, там фиолетовый праздник… Февраль...

Сестра сказала Куатье бульварное чтиво. А я сказал, что все неправда, говорить так не красиво. И душный ком во мне скулит и воет. Пружинит грязь, и резонируют помои. Я горькой ржавчиной блевал на стол, Не становилось меньше – все смеялось бесполезно. Как в небо для чего - то вбитый кол Моя душа после больницы побрела, полезла… Ну что сказать тебе еще моя сестра? Любовь моя – сиреневая боль, я говорю ей: « Не тоскуй.» Любовь моя, как в космосе дыра, Кентавр там, и он туда засунет хуй. Такие вот дела – такое решето… По комнатам, по улицам слоняется объект. Как будто улыбается следящий за постом. Но, знает, что на самом деле ничего такого нет.

Прощай весна. Ты его не видела. Крылатая дрянь, приземлившаяся не в том месте, по мнению одного не человека. Прощай весна. Ты его не видела. На яву ли или в глупом, пустом тексте, без поцелуя Твоего и доброго смеха. Здравствуй асфальт. Говорят, ты прощаешь тех, кому отказало Солнце. Скоро мы будем друзьями, никто нас не разлучит. Здравствуй асфальт… У Нее на пальцах, а у меня на шее кольца… На шее у тупого кудесника мраморных плит. Нет ни сердца, ни глаз Ни души, ни тела Есть разум, который врет, что всему этому больно. Мир умирает рождаясь. Рождается умирая. И ничего не поделать, хоть голубем подбитым бейся об асфальт. Кто они, те, кто выходили из Твоих дивных спален? Выходили,… будто не цветок Ты единственный, а холодная сталь. Что ты наделала?! Да ничего, просто шла, как шла. Но Ты, самое светлое чего не было в моей жизни. И все в один ком, скользящий по ржавому миру, не спеша… Самый чистый свет, способный сжечь глаза сквозь черные линзы. Ты рассохлась.

Ныряли подводники: искали кольцо на дне озера… Для той, что разбросала здесь лепестки клевера… А кем же Ты, по цветам дивным роздана, А кем же Ты, как туша мяса свежего разделана? А вот сегодня Ты приснилась. Обняла во сне. Ох, и сон же был, сладок… И молчал я. И Ты молчала, обняв, как самая красивая, самая главная. Но не могу. Ведь плавают там всякие ненавистные… эхтиандры. И чего же они там плавают твари? И чего же они там плавают?... Я ничего не жду. Хоть и вижу только Твои зеленые глаза. Не проходит пускай. Хоть комочек света от меня, да останется. Про Тебя думаю: о, как же далек от Тебя этот темный зал… Как же не близок Тебе этот отблеск улетающего посмертно аиста… Ныряли подводники: искали кольцо на дне озера… Для Тебя, что не ведая разбросала здесь лепестки клевера… Фея, Феечка – кем же Ты по цветам дивным роздана, Кем же Тебе единственной здесь быть велено?

Так весело не было еще никогда Веселее будет, только, что завтра… Почему то рука перекрывающего всегда тверда, А рука дающего свет, как на песке карта. На проволоке повесица или упасть – пройти сквозь асфальт… (Но мозг твой, совсем некрасив, если смотреть на него снаружи.) Дай мне уснуть, не видя Тебя, хватит уже, перестань. Да все я знаю, как есть, разгадал. Не только Тебе не нужен. Но все соберу и выброшу, как ненужный комок Ниток старых, ниток истлевших. И в сотый раз повторю, что мир дерьмо, А я как и прежде всегда на Тебе помешан. Я убью в себе все, что может о Тебе напомнить. Вот он я, смотри – вывернул карманы. То, что Ты называешь бредом, я называю любовью. То что вы называете правдой, я называю обманом. Но все соберу и выброшу, как ненужный комок Ниток старых, ниток истлевших. И в сотый раз повторю, что мир дерьмо, А я как и прежде всегда на Тебе помешан.

Боже, если Она цела в своем счастье, то кто, тогда я? Часть, какого безумия? Боже, выколи мне глаза. Я проклинаю этот темный зал, в котором я всегда один и нет ничего там впереди. Больно. Неимоверно тело ломит, от понимания того, что Ее срывают… Какой-то урод срывает мое самое близкое, дорогое, гладит Ее своими рукавами… Боже, выколи мне глаза. Выколи мне глаза. Я не могу больше об этом знать. Ты самая добрая убийца ангелов. Я подох от того, что Тебя срывали, ты наверное не в курсе. И во всем сознался, изложил на бумаге я, что если о Тебе узнать, то боль уже никогда не отпустит… Никогда не отпустит. Я плакал, я этого не стыжусь. Плакал от понимания того, что Тебя у меня никогда не будет. Скользящее Солнце по ржавому ножу… Видишь? Там мой мозг, лежит в разбитой посуде… Ты сучка идущая к своим инстинктам, цветок, который я короновал. И слезы с кровью выпиты – разлиты, Но слава богу, ты жива. Жива! Жива! Жива!...

Я родился без права на выбор В венах с юношеским максимализмом. Я устал от усталого мира Пеленая себя в бессмыслие жизни. Я ненавижу день когда я узнал о Фее, Я ненавижу день когда моим годам пошел отсчет. Я ненавижу себя за то что посмел поверить Я люблю Тебя! Слышишь? – Он идет… Убери мое сердце со стола… Ты не станешь его есть – Тебе не вкусно. Ты не любила меня, но ведь была. Да так была, что нельзя проснуться… И я ушел от туда, где я лишний, Почему - то любовь к Тебе там не всерьез. Как всегда ты слепа и не слышишь – И я в болото, гниющее тихо пополз… Я ненавижу день когда я узнал о Фее, Я ненавижу день когда моим годам пошел отсчет. Я ненавижу себя за то что посмел поверить Я люблю Тебя! Слышишь? – Он идет... Как и прежде не вылазия из шкафа Любят Тебя тысячи мертвых чаек… Посмотри на эти мои слова… Дура! Я не смеюсь, я умираю. Забота Твоя - медвежья услуга… Радость Твоя – кровь в решето… Я не человек, я просто уголь… Но только скажи мне – за что?... За что?...

Полетела ромашка и скрылась под ил… Безнадежно кричали, безнадежные даты… Она сказала: « Ты сто первый кто это мне говорил.» Я сказал: « Да пошла Ты!...» И завыл, как собака – заплакал, как ангел. И смеялся, смеялся, не знаю зачем. Стиснув зубы, бежал по желтой бумаге… Не снимая уже никогда гермошлем. Нет, так нет. Полетел далеко, без рубашки… Там где ладан не просит боли взамен Был в цвета без любви, без любви разукрашен, А оказалось вот я и вне стен… Не сбылась мечта ромашкового детства, Девочка – сука, а все ж лучше других. Замолчи. Растопчи до конца мое сердце - Мой поганый неряшливый стих.

Как – будто саван черный для меня на облаке расстелен… Меня убивали долго, какие то без лиц сволочи… Я плохой человек, но им то я ничего не сделал. Ну что ж, значит лети моя Дюймовочка. Бог – подонок, неграмотный хирург… Вы думаете, что все… кто расставит? Анжелина, сестра дай нашей, святой пригубить воды с твоих рук, а я тебе за это душу, часть, - она у меня кусками. Вот пишу сейчас, а в кулаках слезы: Не чувствую воздуха, не различаю вкуса… Хорошо наверное ходить по земле «просто», Или голубем в твоих руках обернуться. Только я когда умру, ты ничего не почуешь, потому что вы люди – все одно- человеческая горсть. А я все молюсь, словно звезду вижу, чистую и большую… Вот мне услышалась Фея, а обнять то не пришлось. Фея, она же самая светлая Дюймовочка, И по сему я без рук хожу по узору моста… Выпускали образы, и они не вернулись до полночи… И меня кто – то гнал от сюда… Отпускал… У тебя есть медальон, ты его мне подари, Так просто, чтобы я был в тишине, в покое… Чтобы думал, будт

Сегодня во сне я не смог узнать, как Ты там, в новом городе. Я проснулся и не понял, что мне это кажется. Единственная Ты, и в грязи Ты, или в золоте Какая мне собственно теперь разница. Сегодня во сне произошла трагедия: Мертвые ходили и собирали обломки тех, кто жил… Я понял, что никуда не летим, не едем мы… И знаешь, эти мои цветы они не только тебе не нужны. Они не нужны, но они растут. Растут в каждый день, как – будто в последний, Если б Ты видела всю эту красоту… Ты бы тоже поняла, что никуда не едем мы… Никуда не едем мы…

У одной женщины был не муж, но мужья… И она смеялась над этим, как злой ребенок над прокаженным. А у меня возникло желание…, но не было ружья. Впрочем, видимо здесь, так должно быть. По моим меркам она умирала раз сто, Захлебываясь в своем ядовитом смехе… А я не верил ей, и оставался в чем – то светлом и простом И мне понять эту женщину точно не светит. И еще она думала, что любить можно много раз. Она пыталась построить счастье из человеческих костей (Не понимая, что среди них и ее кости тоже) Она и кое – кто еще погружали меня этим в транс… Я посмотрел на них и понял, что у меня не будет детей… (И что полет с Феей на Воздушном Шаре не возможен) У меня сжались кулаки и разошлась кожа на запястьях… Я не смог ничего с этим поделать, такова материя. Я только молчал и надеялся, что они поскорее, свет погасят И еще повторял внутри, в глубине: « Не верю я. Не верю Я…»

Твоя фотография во втором ящике моего стола. Твоя фотография – самое ценное, во втором ящике. Когда я подохну, никто не тронет ее, не узнает, что Ты была… Твоя фотография самое ценное здесь, самое настоящее. И выльется и застынет правда из месяца и креста… А, нужного слова не взять с твоих божественных уст И соберутся послушать Сказку (для Н.Л) у холодного костра Совы и вороны, некто без имени, и еще орел и мангуст… Год – два и Ты услышишь…Год – два и Ты узнаешь… В чем камень прост, в чем тяжесть и на чьи плечи. И не увидится Тебе свет, за теми, что из груди моей вырастут камышами… И немного позвенит, а потом и вовсе растворится жемчуг… И не дотронутся до меня твои руки сквозь ледяной панцирь. Так должно быть. Так должен тлеть парашют. Но твоя фотография... . Ты прекрасна. Ты прекрасна. Ты прекрасна… Я эти слова так берегу, я на них не дышу. Так ему и быть. Значит то правда всей материи. По другому нельзя. Нельзя.