Представь себе, у тебя муж пьет и дед пьет тоже, и зарплата маленькая, и они ее пропивают, Твоей кожи заплата не закроет озоновую дыру, но на флаг пиратский ее хватает. Сонный город простил тебе темперамент, поворот скоростной виражей и стареющий парус мелькает, хоть мент заготовил пергамент уже.

- дочери - Когда ты ходишь в этом халате, неумытая и непричесанная, я понимаю, лишнее в маскараде – красные бантики. Когда ты ходишь не в коротком халате, а в узких черных брюках, решительноая и причесанная, я вспоминаю, что утром босиком была. Когда ты уходишь, Громко хлопая дверью, канареек трупы, этажи считаю и бантики красные. Когда ты приходишь, Флаг водрузив, Стучишься громко, Краснею, На грудь свою бантик повесив, что орден.

Руки сжать нету сил – даже сложить кораблик, чтоб не уплыл между страниц как крабик ползет рецепт бледною фурнитурой забытых лет. Мануфактуры чадят. Разбросаны буковки мелкие по годам, заботы неловкие в заглавие грешникам я отдам. Глава упряма в стремленьи возглавить том, а за окном чуть пьян вертикалью кирпичный дом. Дорогу, что реку вспять - повернуть легко, бывало то раньше, опять пришло. Восток зовет в смирение прихожан, кораблик клозет несет по Каме, что парижан время любви по Сене.

дом кирпичный. По отношению к нему нехорошо будет писать – голубое небо, напишу – обычное, так незаметнее ускользать краскам. С заводика, уставшие от запоя, хотелось сказать – идут, но ритм уже с перебоем не позволяет врать, поэтому люди – бредут. В отечное небо вмерзая кукожатся их силуэты, дома, тополей ноги больные и руки с зар.платой блестящих витрин мимо плывет облаков вата, срывают ее деревья, съедают. В изломы сталинских трещин удобно гасить окурки, плевком отстрелять жвачку и страхи, и выпив еще пива зачем-то сломать ветку... Зачем? Да кто ее знает... Торчит из под снега, цепляет.

Собака в подворотне ряженой куда не пройдет телега, мелькнет лишь. Меланья, Авдотья ли голову вяжет пуховым от снега платком, видишь- улыбается всякая чепуха утром, да полным ведром снег не растает. Колья елок, что из ухи ребра - торчат. Забором собаки лают. Полагается с кем-то поговорить да слова увязли, брехня осталась. Ели сомкнули ведрА окружность, злаками вода расплескалась.

хромоногое утро, холодильник урчит, кислое яблоко сортом не тем огорчит, точнее окислит горечь вчерашнего разговора – спринта кровавою лентой финиша - кто? первым стал вором счастливых минут, кто? под забором не плут… стоит ли… без тем были слова, легки ли глаза пустыни – снайперА лучше знают мы – не с одной строки и только яблочный аромат в чай срезанной корки - твой запах в закат напомнит.

что в лабиринте жизни ищем? себя остатки, пыль вселенной оставляя за обозначеньем - лишний силуэт тоски и тленны рая загрести руками с неба пытки. гиеной чрез холод каменного свода стучится в сердце хохот тьмы, ломая ритм, как тонкую ключицу и герцы болью в километры вонзают крылья- мы- ведомы. волей чьей?

Я - ипист, господи, как много сказала, но все-же добавлю – ка… чистый лист, хоть и родственник лесной коряги, но так же далек от нее, как полотно зимы от браги весенней, хотя… тоже - времена года мимо проходят хляби бульварной, выливаясь в столетие суток и рожи, покрытые рябью вроде знакомы качеством кожным, да нетерпеливых попыток уже не прощают, отчеством давят в положенье вещей. Я - ипист, господи, как много сказала, но все же добавлю еще – ка… поэтому, видимо, сложному распределению мест, щелей в карнавале я знаю цену, евнух тоже знает стоимость ночи, презрение к красоте освобождает от искусства, но не от обязанностей… Я - ипист, господи, как много сказала, но все же добавлю, вспотевши, - ка… и днем не моргаю, и глаза проросли на затылке, и в руках камень - шея не выдержала, да в горле комок, нет, не слезы, судорога, просто выросла не в то время суток, и руки часто трясутся, да не от страха, не стану картавить, тяжелого, как у рожающей - пота с каждым новым витком взято

Краны ноги ставят широкие, Полями идут и дорогами, Ночами скрипят репризами, Луну удивляя капризами. Краны ноги ставят железные, Наверх грузы тянут полезные, А ночью мечтают о фее-луне, Что с башней эйфЕлевой накоротке. Краны ноги ставят уверенно Стрелою наверх их намеренья, Домами идут и проспектами, Мостами под солнцем согретыми. Краны ноги ставят широкие, Полями идут и дорогами, Ночами скрипят репризами, Луну удивляя сюрпризами.

два солнечных луча отсчитывая шпалы кидались под колеса вагонных интервалов скользили по стеклу ослепшего вокзала. копченость электрички привычкой вползала в закат. терпкой гарью пропитанный бомж тащил свою руку - судьбу, за ним без кожи почти/тельные твари держали место под навесом, солнцем ли. щербатой полоской рот готовностью прощать поспешно растянулся в цветной поток что брезгливо изогнул свои брови

электрофорез кому-то на пользу, кому-то на матку, по площадям не выть. трофей нарезкой: кому в охотку, кому за так за стадом прыть единым под ездоком: кому там туго? кому сдавило? то в горле ком/мунизма карлик- кому налево, кому направо на бал атавизмов определял, избранным - смайлик, кому королева, кого-то корова копытом хоризмы прикроет. кому муму, кому?

вроде опять я дышу вроде зимой ухожу в карты домов за окнами сонно падает снег на меня падает свет на тебя карандашом провожу сломанным линию веток руками линию вен в облака окунаю рассыпались карты в минус

идиот лежит достоевского, читать не хочу и не лестно мне сходство и по лестнице про ходящие ноги соседок оставляют поверх/нон-стоп-не-твое-кино/ осадок с потолка опускается на какое-то странное чувство, что пантомимы в гости пришли и ходят ти хо люди бес/чести гонимы этим затянувшимся ВЫ/могательством и гардеробщик тут, он плут, этот пилат, кому шубу, кому только бирку с номером очеред-ной-клон, улыбка, вспышка, по/клон/у и/браги/стоп... молва все и дуры не в почете...

*** разбегалось фонарями время в руках детей рассыпалось бенгальскими искрами небо кувыркалась жизнь *** чудна пермь дня нарядами темна ночью *** режут небо самолеты, льдинами летает оно, радостно. тает иногда в окне зимовавшее облако в землю слезой. нарастают сугробы облаками печали, в небо тянутся самолеты снежинок холодом. *** долину памяти покроешь снегом, но тает он.

в окоеме окна задохнулась бессильно, охнула стужа. вздрогнул и засипел эмалированный в Лысьве чайник. помню, как запекала до корки варение бабушка, смородина в огороде была, что сорняк, теперь ухожена. в окоеме окна застыли круглые ягоды, не падают.

Устала. Талая вода под снег сочилась, тяжелым будням иногда открыта милость- сойти снегов печалью в томление земли, чтоб душу обвенчали с надеждою ручьи.

Изнемогла. За вымя облака тянуть устала. Небесные коровы пьют только воду, а после - броду не найдут. Не новы горизонты, уставшею рукой по ним в покой скользнула - нет сил, нет неба, нет сердца, только пульс, как пули в облака. Коровы воду пьют из вен, не взявших молока и падают, и времени река течет из вымени.

Рукавицы вымокли, я опять бегу, руки вширь раскину и опять в снегу. Леденец звенящий песню мне поет: -Подарю капель вам в старый-новый год... Я в ладошки хлопну: -Подари сейчас!- и сожму покрепче, щуря хитрый глаз!

Я, кстати, Люська, Не кошка, а привиденье, Не рыбу люблю, А ночные виденья, О том, что рыба по городу плавает тенью, И жадно глотает Ночное варенье, Густо заваренное над Пермью Страхом, что грызть Она может дома, Как сухое печенье... И мяргнув, как кошка, От к рыбе почтенья Втяну коготочки Без всяких сомнений. Ведь древние рыбы Урала Тысячелетние стражи портала Без поколений... 1999

Истерика Джексона, мексиканский кофе, апельсиновый фон бушующей ритмами катастрофы... Снега падением голубое окно тусклую жизнь впуская слегка велико и можно змею трамвая уверенно в Мексику запустить вместе с дрыгавшейся девчонкой в дешевых колготках, что морщинками в худобу набегая вызывают желанье шутить- перепонками ветер гоняя , мышь птицей пытается быть...