А этот день…из роз и воздуха свободы Был соткан он в руках немого октября. С небес отвесная стена бросала воды, И преломлялся свет кривого фонаря. Я под деревьями стояла неподвижно, Смотря на капли. Не открыла чёрный зонт, И замечала только шлейф осенний пышный, Накрывший сумерками тонкий горизонт. Букетик роз, кому-то брошенный под ноги Теперь ютился у меня под каблуком. Витали в воздухе сопрелом диалоги О скором сне, о вьюге, о молчанье злом, Я не подслушивала их, я понимала, Что всё уходит, даже гром далёких гроз. А этот день…я под деревьями вдыхала Холодный воздух из свободы и из роз. 19.10.2006 (из дневников прошлого)

Наскребла по безлюдным дорогам Семь горстей для того, кто не ждёт. В них – забытая сердцем тревога, В них оттаявший лёд. Может быть, я спасусь от мороза И к порогам твоим вознесу Шесть улыбок-оскалов с угрозой И доверчивую слезу. Или ветром остудится разум, Помня только последний завет – Не рассыпать случайно алмазных Пять сокровенных бед. А пока я иду без оглядки На просторы далёкой глуши И несу осторожно в охапке Четыре осколка души. Я смогу увернуться от бури И спасусь из любого огня. В моём теле застряли три пули – Три запомнившихся дня. Нет, мой путь не назвать испытанием И давно отступил страх. Согреваю последним дыханием. Два имени на губах. Я лежу на безлюдной дороге, Поднимаюсь, но – падаю вновь… Я тебе подарю, клянусь богом, Единственную любовь.

Ты искал Её в каждом рассвете, в глубине горьковатой росы. Звал по имени, но – безответно, только в небе сверканье грозы И порывы лукавого ветра ждут из глаз каплю первой слезы… Ты искал Её днём на картинах и в осколках цветного стекла, Но стекло холодило, как льдины, а хотелось немного тепла… И однажды падёт тень на спину – два серебристых крыла. И был час – ты бродил на закате, в алом свете скользящих лучей, И увидел на тёмном распятье очертания нежных плечей, И стояла Она в чёрном платье, прекраснее звёздных ночей... И пал ты пред Ней на колени, умоляя остаться навек: «Я твой раб навсегда и твой пленник!» - «Нет, ты волен, но ты – человек»,- Так сказала Она с сожаленьем и исчезла, как тающий снег. Что же делать, влюбившись в Иную? Наверное, только мечтать И, покинув обитель земную, учиться под небом летать…

Какая холодная ночь! Такого давно не случалось, - Казалось, забылись ветрами ушедшие серые дни, И сердце давно не болело, от горечи слёз не сжималось. Смотрю в небеса, понимая, - сегодня с Луной мы одни. А город лежит на ладони, блестит пылью сна и обмана, Готовый всегда мне подушку к лицу поплотней приложить. Он душит меня, улыбаясь и громко смеясь неустанно, Он душит и всё повторяет: «Тебе в моём теле не жить!» Какая безумная ночь! Кричат поезда и машины, Стучат каблуки по асфальту, меняется масочность лиц, И как на конвейере едут вперёд деловые мужчины, Забывшие лица детей и голос щебечущих птиц. Мне нужно скорее бежать, пока и за мной не примчалась Ревущая вьюга страстей, где все безнадёжно больны. Какая холодная ночь! Такого давно не случалось, - В далёком своём отраженье я вижу диск жёлтой Луны.

Так много памяти о нём осталось рядом: Кольцо, обжегшее ладонь моей руки, Стихи, которых не читал, касаясь взглядом, Мерцанье звёзд – им любовались у реки. И даже музыка в колонках режет мысли, И «Земляничные поля» ведут к тебе.* Мне стало мало кислорода, мало жизни, Когда твой голос вдруг исчез в моей судьбе. Мне жаль того, что я тебя не удержала, Была слаба, боялась блеска твоих глаз, И, прикасаясь к твоему лицу, дрожала… Так много лет прошло, но, помню, как сейчас – Идём по снегу меж деревьев. Ночь.

Ей что-то снилось в простынях тяжёлых белых, Рука невольно снова сжала ночь в кулак, Дрожали веки, чуть испуганно, несмело, А я всё ждал, когда исчезнет душный мрак. А я смотрел, как тяжело под одеялом Твоё дыхание стремилось из груди. Не мог уснуть, как будто душу отнял дьявол И не давал от ложа сонного уйти, Как будто мучился я сам твоим кошмаром, Проникшим в светлый разум в самый тихий час. Как мне хотелось обладать волшебным даром И видеть то, что видят веки твоих глаз. Я бы вошёл в твой сон негаданно-нежданно, Я б отогнал ветра и тени от зари. В том царстве влажного рассвета и тумана Я зажигал бы незаметно фонари. Ей что-то снилось, приоткрылись сладко губы, Из них послышалось едва: «Не уходи…» И ты бы знала, как той ночью было любо Сидеть, прислушиваясь к стукам из груди…

Она лежала на дороге в белом платье, Раскинув руки, приоткрыв немного рот, Как на невидимом таинственном распятье, И в лёгких влагой заменялся кислород. Я не могла смотреть на белые ладони И на мерцание глядящих в небо глаз. Она же тонет в этой боли, вижу, тонет! Но как помочь, пока в ней пламень не угас? Я выбегаю на дорогу, наклоняюсь Над бледно-розовым улыбчивым лицом И вижу, как души безмерная усталость Сковала намертво удушливым свинцом. Шепчу бессмысленно, поднять её пытаясь, Боюсь, что каждая секунда дорога. И мы пошли вдвоём, под ливнями шатаясь Через густые травы по седым лугам. Она мне тихо говорила о свободе, О высоте неотягчённых смыслом птиц. Ещё недавно под пушистым небосводом Она сама кружила танцы меж границ, Крылами белыми таила ночью звёзды И опалила невзначай свои мечты. Упала ангелом в далёкий край морозный На путь дорожный, рассекающий цветы. Она лежала на дороге в белом платье, Впервые чувствуя отчаянье, печаль. Как хорошо ей быть теперь в моих объятьях, С улыб

Не распустились розы алые к рассвету, Не окропило моих рук святой росой, Всё так же носится по полю безответно В рубахе белой ветер юный и босой. А кровь стучала по вискам, дрожали руки И всё мерещился вдали твой силуэт. Под звуки ветра и дождя – природной фуги Я собирала в поле маковый букет... Не замолкала песня птицы на рябине, Не обжигала перья холодом гроза, А мне казалось, птица в мареве рубинном Закрыла в страхе свои чёрные глаза, А мне казалось, что и я сама сгораю От необузданной, неистовой тоски. Внезапно фуга раскололась в звонком лае, Что предвещает – люди, странники близки. Но не твоё лицо с печалью улыбнулось Моим прозрачным, будто выцветшим очам. Ко мне пришла на чашку чая матерь-Мудрость, Прильнула шалью Упования к плечам. И распустились розы алые к заходу, И я умылась обжигающей грозой. Смолкала музыка бушующей природы И заполнял свои владения Покой. Пусть не в твоих руках я ласково согрета, Я наблюдаю за закатной полосой... Всё также носится по полю безответно В

Они растекались по пальцам, осенние ржавые дни. Они уходили скитаться в глухие таёжные дали, Они мне надежды не дали. Они её дать не могли. В объятиях сонной печали пришлось навсегда задержаться. Они так небрежно бросали свои одеянья на пол, Они устилали всю залу блестящею россыпью влаги, Шагали по чёрным оврагам. Был в листьях кленовых мой холл, Как в мятых обрывках бумаги, как в мусоре перед вокзалом. И я наблюдала за плавной походкой сентябрьских туч, Она мне казалась чуть странной, но в сердце невольно теплело... Я выйду к ветрам на аллею надломленной, точно сургуч. Жаль, текст моих мыслей потерян, Жаль, вместо него – рдеет рана. Бью лужи тупым каблуком, мороз

Глухота наступает к зиме; поедаемо снегом стекло И в квартиру, сочась, проникает бледно-серое месиво грязи. Мои чувства остались в земле, и глаза тьмою заволокло, И не слышно, не видно меж нами границ разделений и связи. В луже с тонкой пластиною льда тихо дремлет крылатое тело Побеждённой в тревожности снов птицы Счастья иль птицы Беды. Не срастить никогда этих крыл, как бы ты, m'amie, не хотела, Лучше высыпи к трупу её из альбомов сухие цветы… Глухота добралась до сердец; с замиранием ждём что же будет. Стынет чай на подносе, в слезах разведён кусковой рафинад. Всей истории нашей конец, разминулись тропинки у судеб… Вместо пульса в холодной крови – за окном продолжается град…

Напоила тебя прошлой ночью, возложила на пледы черничные И касалась с тоской разморённой нежно-алых запястий спичечных… Спросила шёпотом: «Откуда ты, Айме?» И показалось, что ответила «Из Польши», А мне не нужно было знать ни слова больше В твоих руках, в твоей кромешной темноте. Меня душил и обволакивал удав – Тяжёлый воздух, нагнетенный ожиданием. В движеньях губ твоих читалось: «Я из Дании», Но в час полуночный нет сути, кто же прав. Коричный запах твоих скул сводил на нет Все представления о мыслимом и важном, Мы утопали в блеске глаз озёрно-влажном И с каждым мигом отгоняли прочь рассвет. Айме, Айме, я не могу теперь сбежать, Ты приковала мои мысли и внимание, Ответь же честно - ты из сна? «Я из Германии» Но, в прочем, оснований нет, чтоб закричать. В медовых волнах твоих шёлковых волос Ориентиры все потеряны навечно… «Айме, наверное, твой дом за гранью млечной?» Но в тишине рассветной дремлет мой вопрос…

Скребущий упадок разбитых сердец Проник в мою кожу, растёкся по венам. В сплетениях, звеньях цепей и колец Предстану безжизненной мифологемой. Воскликни «Венера!», скажи мне «Лилит!», На что мне личины и краски на коже? Я камень кровавый, я твой гематит, Не бойся того, что мы слишком похожи. Закуривай трубку, пускай в воздух дым, Меня оплетай и заламывай руки. Не важно, кто пленник, а кто - господин, Ни тот, ни другой жить не сможет в разлуке. Воскликни «Я умер!», скажи мне «Спаси!», Но я ведь не бог, я твоя статуэтка. Мне мало молитвы, мне мало слезы… Но как необычно, ты – марионетка. Забытые мысли, тьма прошлых веков Покрыли нас вместе, как саваном тленным. В сплетениях, звеньях железных оков Становится всякая мелочь бесценной. Шепчу я «Мой милый», шепчу «Ах, прости!» На что мне личины и краски на коже? Я всё потеряла, чтоб следом найти Тебя, кого в свете не будет дороже…

Сегодня день моей вины и час расплаты… Прими клинок, и этот миг благослови. Ты проскользнешь фантомом в белые палаты, Неся в шелках скелет неистовой любви. Рука повисла в невесомости на леске, Нет сил движением согнать усталость дней. Целуй глаза, давно лишившиеся блеска. Я не мертва, но заключаюсь из камней… Ты надо мной поднимешь и обрушишь кости Полупрозрачной, но столь трепетной мечты… И телом хилым завладеет сердце гостьи. Сквозь боль и крик приобрету её черты… Забьётся конвульсивно сущность андрогина Твоим руках отдам сполна за все грехи… Сегодня я окаменею красной глиной, Оставив после только мёртвые стихи… Возьмёшь меня, запеленав в тугие ленты. Нас унесут в туман эскадры кораблей; Никто о том не сложит дивные легенды… Быть может, так вам станет чуточку светлей?..

Длинных бус гирлянды, сломанные шеи Тихим хрустом обернутся в след прощальный. Пятна крови маком свежим багровеют На подоле алебастровом венчальном. Приглушённый смех картинной галереи Сжал меня, свернул в рулон обоев старых… Мою душу не сожжёт и не согреет Ни один смешок в улыбках запоздалых. Тихо ждёт душа в безмолвии туманном. Голова пуста от снов прошедшей ночи… Свою жизнь губить отчаяньем обманным Не хочу, как рыба в высь лететь не хочет. В пыльном затхлом помещении меж рёбер Я усну, укрывшись лимфой и вуалью. Пусть придёт тот, кто кормил меня из вёдер Своей едкою надменною моралью. Пусть шуршит во рту язык, лишённый влаги, Пальцы в ветре колыхаются как травы, Перед сопором я на листке бумаги Написать успела: «Вы конечно правы…»

Твой портрет рисовал Альбрехт Дюрер Во встревоженных памятью снах. У холодных дорожных бордюров, На щербатых потёртых камнях Ты карабкался ввысь, за пределы, Чтобы снова в колодезь упасть. С горьким криком: «Ах, что я наделал!» Рвал на клочья бубновую масть. В этих улицах, узких, неровных, Потерял, будто нищий босяк, Слёз припас, заработанный кровно. Захватил сердце вянущий мрак… Ты к груди прижимал иглы розы, След былого храня в голове. На полотнах Иеронима Босха Образ собственный видел в листве. Твой портрет рисовал буйный ветер На нескошенных сонных полях. Грезил ты о лавровом бессмертье, А остался ни с чем в пустырях.

Дай напиться не кровью, не ранами, Укрывать тебя нежностью рук, А не ливнями и не туманами, Мой прекрасный, мой ласковый друг. Не страшись дней ненастных и сумрачных, Я мглу светом тебе озарю. Всё, что было дано, что получено Я с поклоном тебе отдаю.

Мой лечащий врач печален, как лёд, Он видит меня в состоянье предсмертном И зная давно, что вампир не умрёт, Уходит. Один я с печалью и ветром. Бредовые мысли, стихи и крик нот Смешались во мне, превращаясь в букеты. Я слышу, как с улицы кто-то зовёт... Уж полночь давно, город, снегом одетый, Уснул, и лишь я одеваю свой плащ, Спускаюсь по лестнице, слабо шатаясь, Стараясь сдержать истерический плач, Сжимаю уста, в тени тень превращаюсь... Вокруг ни души, снег отвесной стеной Меня разрезает. Вновь противоречье Отнимет уснувший под сердцем покой. Мне грезятся странные громкие речи, И будто бы имя моё кто-то звал?.. Идти или нет на стон зимних видений? Ступаю вперёд, словно мне приказал Жестокий злой демон или Змей Искушений. Ещё поворот, старых кладбищ врата Как двери в Нирвану, вонзились в высь неба. Метель началась и мой взор, как фота, Укрыла. Меж прутьев проник. Так нелепо Качаюсь, цепляю руками кресты На надписях плит лишь моё везде имя! А голос всё ближе.

Мы ещё не ослепли от счастья – Лишь коснулись руками друг друга, Лишь задели ножами запястья, Да оставили кровью два круга. Как огромные белые птицы, Как два лебедя, раненных в шеи, Как на крыльях – на мокрых ресницах Удержаться на небе хотели… Мы ещё не умолкли навеки – Стук колёс, гул машин растревожил, Изгрязнил наши души и реки, Наши сны и дома уничтожил… Мы, застыв на минуту, прощаясь, Омывая слезами разлуки, Не виня никого и не каясь, Просто пали, разжав свои руки… Нами слух не потерян, мы внемлем Тишине, растворённой в трясине. Черепами о гравий, как кремний – Выбиваем искру, плавим иней… Как два лебедя, вместе разбились, Но ещё не ослепли от счастья… После смерти нам сны тихо снились О луне, разделённой на части…

Я здесь временно, смотрите на часы - Пять минут, и мне пора быть на перроне. Перевешивают равенства весы, Стрелки движутся на крашенном бетоне. Сколько ждать ещё? И что это за взгляд?.. Я стою нелепо перед вашей фразой, Мол, никто из нас теперь не виноват… Ну и что же? Мы не виделись ни разу. Господин, простите, я не знала вас Даже в прошлой своей жизни. Я прощаюсь И надеюсь, что для ваших ясных глаз Не в последний раз столь мило улыбаюсь. Я здесь временно – смотрите на часы… Вот мой поезд, мой вагон. Вы уходите, И не ждите от меня скупой слезы. Этот город впредь не мой. Уж не судите, В моей жизни было слишком много дней, Когда он надоедал мне каждой крышей, Да и я сама асфальтов и камней Не всегда была достойнее и выше… Ну-с, прощайте, сударь, кем бы вы ни были! Взмах рукой – с платформы тронулся вагон. Бой часов, и в воздух с придорожной пылью Унеслись года в историю времён.

Я любил здесь всю ночь напролёт Неподвижно стоять у ольхи И следить, как подтаявший лёд По воде прочь уносит грехи. Меж ладоней дыхание грел, Наслаждался стеклянной росой И в душе новым жаром горел. Сердце билось весенней грозой. Я в себе воскрешал новый мир И дышал полной грудью тогда, Не мешал плотный зимний мундир. Чуть бледнела в тумане звезда. Я будил по утрам сонных птиц. Я любил на рассвете вставать И с твоих шелковистых ресниц Паутинки дремоты снимать… Я когда-то всю ночь напролёт Там стоял и глядел в гладь реки, Ждал, пока солнце выше взойдет, Но оно, всем мечтам вопреки, Лишь окрасило небо светлей. Не дождался светила, и день Помутнел, стался матовым лёд, Опрокинул на облик мой тень. Кто весну ранним мартом поймёт?.. Я любил здесь всю ночь ждать, когда Ты придёшь, заберёшь мою грусть… И в ответ на мой зов, иногда, Доносился льда талого хруст…