Хвала египетскому богу с собачьей головой, Шницель перестал делать лужи в квартире! Наконец-то у меня благовоспитанная собака. Но вот где-то после полугода стал я замечать за ним странности. Сперва он несмело выяснял отношения с диванной подушкой, подминая ее под себя. А вскоре стал частенько обхватывать передними лапами мою ногу и делать недвусмысленные движения. В таком-то возрасте, подумал я, что ж будет дальше? Караул, маньяк в доме! Во дворе Шницель еще более оживлялся и распалялся. Уже мало было поливать прицельным мочеметанием все достойные объекты в грациозном заносе задней лапы и шаркать потом ножками, будто песочком присыпал царственную подпись на охранной грамоте. Он тщательно и пристрастно обнюхивал «росписи» других собак на кустиках и столбах, затем плутал по следу, пытаясь постичь высокий смысл отношения полов. Играл с другими собаками Шницель с прежним упоеньем – и в догонялки, и мячик апортировал всегда первым – ну кто по резвости сравнится с цвергшнауцером?

Мы сидели за столиком на двоих в уютном минском кафе. Напротив - Костя. Тот самый Костик. Это я нашел его в Одноклассниках. Зафрендились, списались. Будучи в Минске, позвонил и пригласил. Когда он вошёл, я не сразу приметил сутулого лысоватого человека в старомодной и сильно потёртой кожаной куртке. Он сам подошёл к столику. - Ну, привет, наконец-то. Не сразу нашел это кафе, не ходок я по общепиту… - улыбнулся и протя-нул руку. - Я выбрал это место, потому что здесь можно курить. Рука осталась той же, худой, с длинными пальцами. А глаза — другие. Когда-то в этих янтарных глазах бушевало пламя, а теперь — тлеющие угли, разве что с искорками вежливости. Костика я знаю со времён стройотряда. Мы были студентами третьего курса, хотя и разных факуль-тетов. Преодолев отвращение к комсомольской риторике, я записался в стройотряд в Молдавию.

История из перестроечных времен о том, как решался испортивший москвичей квартирный вопрос Работа в Москве после аферы с временной пропиской по блату в каком-то общежитии принесла Борису вполне приятное и небесполезное знакомство. С первых дней пребывания в НИИ, названия которого уже никто не помнит, он попал под опеку Цецилии Агишевны. Это была высокая сутулая дама с вечно всклокоченными гнедыми с проседью волосами, бровями, не знавшими пинцета, и темно-пунцовой помадой на пухлых губах. Цецилия Агишевна была королевой курилки, а значит неформальным лидером и главным оппонентом начальства. Шарма и пикантности ей придавало происхождение: мать еврейка, отец башкир. За глаза ее называли жидкой башкиркой или башковитой еврейкой. Голос дамы знал лишь две интонации: вкрадчивый шепот и гневный визг.

Подготовка к большому празднику — торжественному открытию 3-й смены в пионерлагере «Маяк» — шла полным ходом. После завтрака вожатая отчитала всех, кто забыл или "забыл" повязать красный галстук, а затем повела нас в ленинскую комнату, где читала рассказы о добром дедушке Ленине и рассказывала о подвигах пионеров-героев, которые мы уже не раз слышали в школе. Запомнились ее руки - грубые, с неровными ногтями - руки студентки пединститута по квоте для сельских школ. На стенах висели два Ильича - один с хитрым прищуром, другой - весь в золотых звездах. В углу стояло "знамя дружины", о которое несознательные пионеры норовили вытереть руки. Всем хотелось бегать, пинать мяч или играть в пинг-понг. На счастье я прихватил из дому книжку Жюля Верна и, пристроившись на галерке, упоенно погружался на батискафе в морские пучины.

На сцене актер всегда должен играть, ощущая возраст, пол и национальность, - как говаривал Михоэлс Мой друг умирает. Самый близкий. По*бень застилает глаза. Левый заливает мутно-зеленая кислотная жижа вперемешку с толченым стеклом. Правый режет красно-колючий песок. По*бень червоточит нутро: не уберег. Он положил мне голову на предплечье и языком пытается по привычке достать до уха. Я держу его за лапу и наклоняюсь, тыча носом в черную мочку. Своим красным размокшим носом я прислоняюсь к сухому носу любимого пса, из натуральной кожи, как любил я нашептывать, вытирая ему бороду после еды. Язык не поворачивается повторить диагноз за профессоршей из Академии Скрябина. Я долго не хотел верить, свозил на рентген. Операция уже не показана, да и мучительна она, как и короткая жизнь после нее. Один из его метастазов у меня в сердце. Щемит невыносимо.