Взвиваясь над назойливой толпой, Стандарт сбывает крашенный Меркурий, И дракул заражают красотой Фигуры пустотелых дев и фурий. Заверченные в глянец до плечей, Сиреневою матовой прокладкой Обжатые, глядят, и нет прочней Уз ситцев кружевных изнанки гладкой. В зерцалах бельеносных тьмы скелет От пола источается, лелея Гофриры лядвий меловых, паркет Скользит крахмально с пудрами келея. Венеция – обманутых юдоль, А мы зане храним ее зерцала, Чтоб вечная танцующая моль Над арфой эолийскою порхала. Фламандских гобеленов, севрских ваз, Реликвий в антикварных анфиладах Порой дороже тусклый проблеск глаз Иконниц в бледногребневых окладах. Проспект краснофигурный под орлом Двуглавым днесь мерцает бронзой русской, Но каждый терракотовый разлом Горит надгробной желтию этрусской. И зрит кроваворотый каннибал, Коробкой со скелетами играя, Кто в чресла ювенильные ввергал Огнь мертвенный, кого ждет смерть вторая. Горацио, а нас ли вечность ждет, Благие ли трилистия лелеет, Идущий до Венеции дой

И медленно планетная природа Разделась до кабального ядра, Дубы гнетет лазурная свобода, Так грянула осенняя пора. Могила сокрывает лишь позора Осповницу на выверенный срок, Лужению холопского разора Не властен бойной славы кровоток. Красна еще магическая трасса, Но зной уже взорвался на лету И так нависла солнечная масса, Что ангелы забыли высоту. Уран, Нептун, Плутон горящий очи Следят, а май сравнялся с ноябрем, Светя дугой вальпургиевой ночи Поклонным осыпающимся днем. Закаты над сиреневой паршою Огромны, перед снегом на воде И мрак прият оплаканной душою Сейчас, когда ломает жизнь везде. Чермы шагов не помнят Командора, Им каменной десницы не страшно Пожатье, небеса голеадора Словесности новейшей, за вино Лазурное, дешевое, дурное, Разбавленное снегом ноября, Четвергом отравленное, хмельное, Червенное, иродного царя Позволившее узреть спиртодержцу, Нельзя ли вновь молиться за него, За Ирода-царя, как громовержцу, Дарующее синих торжество Молний высотных, жертвоприношенье С

Офорт Солиственное золото веков, Публичку в термоядерном просторе Лелея, от готических оков Замковые цари избавят вскоре. Опять присобираются без век Святые мертвецы в топазных залах, Чтоб глиняные куклы картотек Сыграли на мелованных кимвалах. Земли варварской чудный Парфенон Возносится вне города и мира, И терем кафкианский отражен На цинковой доске его эфира. Давай, Вергилий, адницы свое Оставим на короткое мгновенье, Гранатовое может остие Мерцать еще без нас, отдохновенье Даруется носителям огней Басмовых в темном аде, чаровницы Прекрасные ристалище теней, Смотри, внимают, ведемы червницы Свитые наспех бросили, глядят Ревнительно сюда, а наши дивы И ждут лишь, не пиют и не ядят, Их царские осанки горделивы, Ланиты, мелом красным упиясь, Возвышенно горят, они внимают Собранье, над которым, превиясь Легко, струится нега, поднимают Ее наверх воздушные столпы, Туда, туда, к вершине коллонады, А ниже книгочейные толпы Всеправят бал, такие променады На благо им бывают, но редки

XXXXI Как неможно, Господь, четвергов миновать, Мы распишемся в бель и явимся на святки, И пороги начнем тяжело собивать, Пурпурой ангелам застилати кроватки. Колыбели и те лихо Смерть прибрала, Мало нежились в них черневые младенцы, Благодатный огонь серебрит зеркала, Да неделя стучит во изветхие сенцы. А и сами, Господь, превлачились к Тебе, На земле нас одно святари не любили, Но увязли теперь в красноталой гурбе, Колокольцы по нам нощно сребром и били. XXXXII Нам Христос золотые слова Полагал, расточаясь во крови, Как церковная вера мертва, Мы соидем алкати любови. Буде истинно слово горит И Христосе возжалует чадов, Он тогда нашу святость узрит, К нам прельется и цветь вертоградов. А не станется краски златой, А кровавые лики сотлеют, Низойдем от иконы святой – Мертвым крови елико жалеют. XXXXIII И наши скудные цветочки, И эти ямы луговые С небес превидят ангелочки, Христосу молвят: «Се живые». Блудницы тще упоевали, Алкати бесам свежей крови, А мы томительно свивали Цве

Эту звездную близость, сиреневых скрипок рыданье Кто разбился в куски -- понимает, а ты их прости. Нас Отчизна легко ненавидела и на прощанье Тяжело полюбила за муки на крестном пути. Виждь, сердца, точно камни, давно прогибают скрижали, Возлежат под горами добитые черным цевьем, Так почто, как святые, стопы от земли отрывали И горели под нами следы темносиним огнем? Все звездами ожгло, во свинце полыхают сирени, Погребальным командам свободные дали штыки. На Вальхалле найдут, яко должно, пускай наши тени В азиатских одеждах угрюмые гробовщики. Век туда мы стремились, небесные били фиолы С золотыми нектарами, викингов чтили за их Неподкупность и честность, еще авестийские школы Наш урок разберут, буде мертвых пречтут и нагих. Север Азии мил, а в раю лишь едины когорты, Краска смерти сотрет основные земные цвета, Что за яд изорвал нетлеенные эти аорты, Скажет Вакх нам скорей, скажут бренность и славы тщета. Одиночество в мраморе кармном легко небодержцам, Слишком долго свои мировол

Луч забвенья блеснет -- звездной славы рассыплется цепь, Ершалаима тень ляжет пеплом на зелень Медины. Вековые смарагды святили болота и степь, Города и погосты, а ныне пронзают руины. Навсегда осыпается проклятый вечностью цвет, Маргаритки вплетают в венки тем, кто книжно бесплотен. Эти звезды по-варварски будут судить черный свет И огнями полоть сорняки белоснежных полотен. Эти звезды черны, только для ожерелья тебе Хватит блеска у них, возгоравшихся над слободою, Если камни воздвигнут надгробье последней мольбе, Ты его освещай переменно с Полярной звездою. Север, север парчовый, его ли дыханье пьяней Богоносной чумы, италийских цезурных фиолов, Долго ангелы нас берегли, апрометных огней Днесь уже не прейти, не горит и подсвечник Эолов. Лет валькирий тяжел и стозвучен, бессмертие нам Уготовано было, но прочат уделы иные Мертвым вечным певцам, а цветочки обрядные снам Пусть ауры дают, аще красны юдоли земные. Ничего боле здесь не затлит мишуру декабря, Нет и елей для нас, так рав

Пред гончими псами и махом подпалых волков Беспомощны мы, посему от погони их грозной Не скроемся, лучше окрасим на веки веков Вселенские камни отравленной кровью венозной. По ней лишь неравных найдут и в созвездных полях, Лядащим огнем заклеймив сих презренные спины, Вопьются в уста с алчным блеском в голодных очах И в черных глазницах высотные вспыхнут руины. И чем нам считаться, величия хватит одним Истерзанным столпникам, хватит иным чечевицы, Алкали мы вечности, ныне и жить временим, Врата соглядаем у царства подземной девицы. Успенные здесь петушки золотые поют, На мертвых царей не жалеют портнихи шагрени, Таких белошвеек не видеть живым, ан снуют Меж стулиев ломаных сузские девичьи тени. Отравленных игл и кармяных антоновок цветь Отравную вновь, и гранатовых багрий избытность Кроты и полевки учтут, а царевнам говеть Сегодня предолжно, зане уповали на скрытность. Нельзя перейти меловую черту и нельзя Таиться одно, паки будут обманами живы Дочурки невинные, их родовая стезя

Вернут ли нас в Крым, к виноградникам в темном огне, К теням херсонесским хлебнуть золотого рейнвейна Затем, чтоб запили мы скорбь и не в тягостном сне Могли покружить, яко чайки, над водами Рейна, В порту Аннахайма очнемся иль в знойный Мадрид Успеем к сиесте, а после по вспышкам понтонным Пронзим Адриатику -- все же поймем, что горит Днесь линия смерти, летя по тоннелям бетонным. И вновь на брусчатку ступив пред бессонным Кремлем, Подземку воспомнив и стяги советского мая На стенах в бетоне и меди, мы к Лете свернем, Все Пирру святые победы свои посвящая. Нельзя эту грань меловую живым перейти, Лишь Парки мелком сим багряным играться умеют, Виждь, нить обрывают, грассируя, мимо лети, Кармяная Смерть, нам равенствовать ангелы смеют. Еще мы рейнвейн ювенильный неспешно допьем И в золоте красном пифиям на страх возгоримся, Цирцеи картавые всех не дождутся в своем Отравленном замке, и мы ли вином укоримся. Еще те фиолы кримозные выпьем в тени Смоковниц троянских до их золотого осадк

Отпустит Боже черные грехи, Заплачет над убитыми Георгий, И кровь сию архангелы в мехи Сольют и сохранят для темных оргий. А что еще привратникам хранить, Великие святыни источились, Жемчужную путраментную нить Востянуть за Аид и не потщились. Есть ангельскому бдению предел, Нельзя его минуть в земные сроки, Уйдем скорее, Марио, от дел Иль вспомним византийские уроки. Не стоят мессы наши времена, Что десным это мелкое коварство, Мы кровию святили имена, Чтоб прочились державие и царство. Но тщетен героический пример, Когда серебро с остиев лиется И вычурные замки у химер В плену, и див тристия чурно вьется. Звучит еще пленительный мотив, А музы нарицательными стали, Нецарственный теперь инфенитив, Мистерий уморительны детали. И как бы новый Чосер превоспел Терцийские левконии и астры, Штиль готикский давно оторопел, Вертятся вкруг какие-то пилястры. Нельзя, увы, гекзаметры слагать, Певцы ночные патиной оделись, Божественный глагол изнемогать Устал и флики нынче согляделись. Ска

Кто к небу кубки славы поднимал, Повержен, твердь усеяли шеломы, И латы лишь воитель не снимал, Срастивший снегом наши переломы. Печальна ль участь мертвых вояров, Благих любимцев неба молодого, Успенных ныне, бязевый покров С себя еще не снявших, от второго Пришествия свободных и вполне Владеющих и памятью, и зреньем, Державной воли пленников, зане Рекрутами их видели, смиреньем Довольные честным, временщики У власти, а молчащие витии Обман благословили и полки Леглись, смертозовущие литии Давно звучали в царствиях теней, Живых и мертвых львов теперь забыли, Чреды их ангелами вдоль огней Понтонных нощно выведены были В парафии святые, елико Не имут сраму чести и таланта Невольники мертвые, велико Труждание их даже для атланта, Готового небесности держать, Смущая тьмы пигмеев немородных, Хотя со львами вместе ублажать Не стал и он бы слух жалкоугодных Друзей коварных правящих семейств, Царских фамилий спутников лукавых, Властей всепредержащих, фарисейств Затронных охранителей не

Мы конусы огней соединить Пытались, но окончились мытарства, Сквозь тени бледноогненная нить Сочится за Аид во славу царства. Иль сочиво днесь Паркам оборвать, Гранатовую панну отревожить, Здесь царствие – так станем пировать, Начиние затравленное множить. Нам демоны сугатные хлебы Исщедно напасли, чтоб веселиться Могли черноизбранники судьбы, Пока в любого ангел не вселится. Пеющих востречай, хмельной Аид, Веди в свое подземное склепенье, Доколе ж Кателинам аонид Испытывать ангельское терпенье. Мы долго премолчали, так вспоем Сейчас хотя загробные пенаты, Эмилия с Шарлоттою вдвоем Пускай нас и влекут сквозь цветь-гранаты. И ты, скиталец сумрачный Мельмот, Я тень узнал твою, иль здесь ты плачешь, Зерцальники в серебряный киот Кладешь и слезы гнилостные прячешь. А дале Босх загадочный молчит, Над масляными красками колдует, И Майринк глину красную точит, На голема тлетворностию дует. Горят весной подсвечные снега И красят нощно, яко жемчугами, Тяжелые двойные берега, Вовек они те

Образный только свет нас призовет. И звезды воспылают нелюбовью К свергателям всебожеских высот, Их выспреннему всуе богословью. Веками ложь непросто отличить От истины высокой, солидарность Являя обоюдную, учить Брались толпу мессия и бездарность, Сказители тождествовали им, Но черни с властным родом ненавистен Певец любой, зиждительствам благим, Чей умысел открыто бескорыстен, Один дарован временем удел, Одни судьбой подобраны вериги, Из царствований множества и дел Слагаются магические книги. Не чаяний приветствует народ Спасительную требу, но коварства Всеядного гниющий чает плод, В том прочие мирского государства. А веры крепость иродам страшна, Поэтому ль живого страстотерпца Бытийностью доказана вина, Векам оставит он лишь пламень сердца. И нынее, Лукреций, посмотри, Причастность есть царица доказательств, Участвовал, тогда не говори О Бруте и сакральности предательств. Тем был убит взыскующий Гамлет, Предательства нашедший и обмана Мистические связи, тем валет Снедает да

Науки век, пожар, скакнувший вверх, Золою холодит алмазны долы, Валькирии летят сквозь мрамор вех, Лессируют письмо, клеймя глаголы. Посмертный открывается простор, На оси то горят уран и стронций, То на небе парит планетный хор, Где луч любой аттически горонций. Чего от века этого желать, Искать какую правду ныне стоит, Гонцам в геенне огненной пылать, Их жертв теперь иное беспокоит, Летят они в пылающей желти, Чернятся небокрылыми тенями, Клянут чудовищ, Господи прости, А те за смотровыми огонями С томительною жадностью следят, Юродивые слезы утирая, Вдруг брамники урочно доедят Нестынущие брашна и от рая Привнесенные с почтою благой В эгиде богохвального Гермеса Терпкие вина, яшмой дорогой Осветленные, глиной Херсонеса Держимые изящно, долиют И вспомнятся о них, и возалкают Убавить мук несносных, нет, пиют Браменники мои, не потакают Губительской армаде, всечестно Дают оценку яствиям воскресным, Оценивают сладкое вино И горькое, сладимое небесным Дурманящим сандалом, в минда

I За ересь рифм взошедшим на костры, Узревшим в зеркалах судьбы поминки, Вотще постигшим правила игры, Великодушно возлюбившим цинки; Пытавшимся в пустой размер облечь Веселье черни и пророков мрачность, Пусть будет эпитафией вам речь Поклонных дней, их темная прозрачность. Ан солнце закатилось на века В очах богоподобного Гомера, Хромает всяка новая строка И зрящих расхолаживает сера. Но пройден до тройной развязки путь, Повержены тираны поколений, Нельзя теперь и в сторону свернуть, Всю кровь не сдав для вечных песнопений. Вы точно знали, ею серебрит Чернильницы хорал, влекущий Вия, Надгробием святой огонь сокрыт И стоит жизни эта литургия. Напрасный совершаем подвиг, там, Где ночь снимает огненную стружку Со слов, нельзя спастись, к временщикам В последнюю не угодив ловушку. И все же Бог нас в пропастях земных Берег хотя бы судное мгновенье, Проигранная жизнь из бездн иных Пошла на роковое удвоенье. О терниях мечтали – у химер Сохранными останутся лишь грезы, Явим иконографи

Не царствие приидет, но юдоль, А милости иной мы и не ждали, Во честь любви одной точащу соль Всю изольем, по нам уж отрыдали. Тебя здесь примечал безбожный тать, В меня влюблялись мертвые царевны. Нас будут благострастно почитать, Елику стоны смертные напевны. Литургии святые отзвучат, Сомкнутся озолоченные губы, И Господе удивится: молчат Земные и архангельские трубы. Классический октябрь не перейти, Сколь немы окарины и цевницы, Пусть хмель прекрасит червные пути Ко остиям гранатовой царицы. Иные где – избыт земной удел, Теперь туда преложные дороги, Но будет о печальном, разглядел Нас ангел милый, боги наши, боги, Любил так речь, с поправкою – мои (О Богах), бедный гений романтизма, Писания чудесные свои С канонами сверяя артистизма, Пленительный, им дарованный мир Блистает и магическою сенью Прельщает книгочеев, а кумир, Узнав пути к душевному спасенью, Быть может, с ангелками от небес Шафрановых клонится и нисана Земного негу пьет, какой там бес Мешать ему посмеет, выше са

Зане зеленый лист -- древесный Лир, Смерть и его украсит багряницей, И не представишь ты, сколь наг и сир Смарагдовый шатер пред мглой столицей. Давай вернемся в сад, где тамариск Горит, где клюв над вишней золотою Клонится, яко мрачный обелиск, Над тучною гниющей красотою. Давно во пламенеющей желчи Он суремы кровавые лелеял, Отрокам виноградные ключи Берег и небоцарствиями веял. Смертельное убитых ли манит, А жертвенники залиты огонем, Со Лиром бедный Йорик знаменит, Мы платья шутовские их не тронем. Елику царей предавшим хвала Звучит и ненавистна эта мрачность, Глорийные, прощайте, зеркала, Сребрите мертвых панночек невзрачность. Стол пуст и прибран, вместо яств, двоясь, Зрят в каверы заброшенные оды, Слогов каллиграфическая вязь Ожгла размеры сих огнем свободы. Но все ж не плачь, иначе не могло И быть, когда в лучах закатных морок Тебе одной тяжелое тепло Поднес на тьме сиреневых подпорок. Итак, смелей в сиреневую тьму, Давно сиречных там не ожидают, Свою взвивайте, Парки, т

Помимо снега, врезанного в рунь, Помимо вод небесного прилива Ничто здесь не сохранно, вновь июнь Поманит вечность роскошью порыва. Весна, весна, легко тебе гореть Над куполами, в мороке простора, Сердец еще нетронутую треть Клеймить сусальным золотом собора. Иные в небесах мечты парят, Другая юность в нети улетает, Висячие сады пускай дарят Листы ей, кои Цинтия читает. А мы пойдем по темным царствиям Скитаться, по истерзанным равнинам, Юродно бить поклоны остриям Крестов и звезд, опущенных раввинам. Как в жертвенники Пирра, в тьмы корвет, Вонзятся в купол славы снеговеи, И новых поколений палый цвет Окрасит кровью вербные аллеи. Пойдем, нас в этом сумрачном лесу, Какой теперь зовется Циминийским, Ждут фурии чурные, донесу К читателю, ристалищем боснийским, Скандалом в государственных кругах, Затмивших круги дантовского ада Иль сменой фаворитов на бегах У Фрэнсиса, а то (веков награда) Известием из Рима о суде Над орденом невольных тамплиеров, Точней, об оправданьи их, нигд

В зените мая пламенных камен Легки рыданья, славя кровь Завета, Давай крестами выжжем темень вен, Окрасим багрецом святые лета. Ах, поздно этих князей веселить, Сплести ли приснотравеньские косы, Как вечности убийц не обелить, Сейчас хотя упьются кровососы. Елику неземные пламена Для странников эльфических возбранны, Табличные сокроем имена И далее пребудем недыханны. Горит, горит над лотосами высь, В дионисийской роскоши вечерний Олимп, а бездны змеями сплелись, Нам тирсом указуя шлях меж терний. Плывет корабль сиречных дураков, А плыть куда речитель не ответит, Его громада ниже облаков, Где солнце лессированное светит. Итак, вперед и с песней на устах, Пока нас крыша мира привечает, Морок вселенский в солнечных местах Светлей и требу эту ангел чает. Как звать его неважно, без венцов Он равно всех узнать сейчас не может, Одесней неименных зреть певцов, Каких еще тоска земная гложет. Что в имени, пустое ли сие Занятье находить глупцам котурны, Земле хранить положим остие, Мечты

Кто в свитках мглы сумел Завет прочесть Блажен и чист пребудет до успенья, Скрижали мы не узрели, как есть Внимаем пресвятые песнопенья. Сей благовест зачем, почто в устах Звучат они, синеющих от скверны, Лишь стража тьмы на яхонтах-постах, Ея дозоры тяжки и безмерны. Литании всенощные звучат И ангелы надежды воскрешают, Елику распинать нас повлачат, Хотя пускай сыночков не решают. А станем алебастровые мглы Истачивать капрейскою желтицей, Кровавые серветки на столы Леглись – потчуйте водкою с корицей. Не служкам иродивым царичей Губить, сиим неможно верховодить, Еще мы воскурим от их свечей, Еще сугатно будем хороводить. Хотели изгубити, да тщетна И цель, с какой услужники хитрятся, Очнемся от морительного сна, О ворах наши терни загорятся. Иль смерть не отделить от жития, О Господе темниться невозможно, Как царственные вскинем остия, Царь-колокол звонить начинет ложно. Гнилые эти пажити пройдя, Не явятся пророки в наши пади, Всевышний перст не сорван со гвоздя, Сошли с кресто