75 лет назад, в конце мая 1939 года по амнистии со строительства Беломоро- Балтийского канала домой вернулся папа, на котором был в рабстве три года. Назначенный в ноябре 1938 года Наркомом внутренних дел Л.П.Берия, восста-навливая "социалистическю законность" (борьба с "ежовчиной"), освободил из тюрем и лагерей более 300 тысяч заключённых. В основном это были "доходяги", больные, немощные люди, неспособные работать на стройках ГУЛАГа * * * Вновь бессонницы чёрная рана болью ноющей в сердце моём. … Брат и я, и, конечно же, мама папу после амнистии ждём. Нет, не так: мы его и не ждали, но мечтали так наедине: с Беломора ведь не отпускали – это знали все люди в стране. Но однажды пришёл он за мною, чтоб из детского сада забрать. Был худющим он и с бородою, что не мог я в нём папу узнать, если б нянечка мне не сказала: «За тобою пришёл твой отец». В нём сама она еле признала, – «Вы – Иосиф?» – спросив, наконец. Его помнил я только по фото, где стоял он со мной на руках. А пришёл незнакомый мне кто-то, и к тому ж почему-то в слезах. Подхватил, закружил и, целуя, – «Сын, сыночек, родной мой», – шептал. И, ругая судьбу свою злую, обещал твёрдым быть, как металл, и не мстить никому за обиды, за тюремные годы свои. И теперь, не единожды битый, будет он осторожней в любви. Дома – мама у печки рыдает, брат грызёт почему-то сухарь. И вещички свои собирает спавший с мамой полгода почтарь. Я его всей душой ненавидел, ревность детскую в сердце храня. Он же, подлый, как будто не видел в доме брата, а также меня, заграбастывал маму в охапку и тащил, не стесняясь, в кровать. Шестилетка не видел в нём папку и готов был его разорвать… Взрослым став, в жизни много прощаю и готов очень много понять, и, конечно же, не обвиняю, да и права нет, чтоб обвинять ни мужей и ни жён в том, что сталось, – вдруг откуда-то в жизни припрёт… Но какая-то малая малость всё же подленько память грызёт.