ГЛАВА 4 «Как ни крути, итог - один!» 1 Но дней спустя, всего немного, Владимир взялся за дела, и здесь, отец, не без предлога, ведь болен был, а жизнь текла... И сын, бумаги разбирая, нашёл сей Акт Суда... Читая, узрел сомнительный резон, что покоробил столь, Закон... Но, смыслу здравому внимая, надеялся..., а между тем, Дубровский старший сник, совсем, и сын крепился, понимая, что, вскорости, развязка ждёт, а смерть, к порогу, уж бредёт... 2 Срок апелляции проходит, Закон не обращать чтоб, вспять, а Право, явью переходит, к Кириле, словно в благодать, а с тем, его уж Кистенёвка, что отобрал у друга, ловко, но на душе - фурор, чрез стон, ведь не был, столь корыстен, он... А тут, Шабашкин появился, всё предвкушая службы прок, и вновь напомнил: «Срок истёк, в Права вступать чтоб...», сразу сбился, когда Кирила, на него, взгляд обратил, смерив того... 3 Он знал о состоянии друга ( кто, всё ж, товарищ, с юных лет ), но в сердце выла, словно вьюга, досада, свой верша обет, где нет виновных, вовсе, вроде, а настроение - на взводе, и крайним, вновь Шабашкин пал, кого Кирила, вмиг, послал, без демагогии беседы..., а сам же, в гордости пустой, стал шастать, в комнате большой, запев: «Раздайся гром победы...», но сбился, снова завопив, волнения мыслей огласив... 4 Затем, он дрожки беговые, велел запрячь, совсем уж злой, и будто в годы молодые, за кучера, погнал с лихвой, минуя распри все, чрез горе, принёс что другу, в глупой ссоре, и вот, домишко небольшой, стал приближаться, как душой... И мщение, в Кириле, гасло, а властолюбия меркнул блик... И тут ли благородства лик, когда «на бороде аж, масло»?! И он решил всё позабыть, а дружбу их возобновить! 5 И душу облегчив признанием, Кирила, в рысь, коня пустив, к усадьбе мчится, с покаянием, на двор въезжая..., всех сразив, своим нежданным появлением..., где челядь смотрит с подозрением, а друг, кто у окна сидел, его увидев, помрачнел, и впал в смятение, став бледнее, и что-то силился изречь, но звуки, комкая всю речь, его лишь делали страшнее, а он на двор смотрел, без сил, но пальцем, в ужасе, грозил! 6 И в гневе оном, встать желая, всё ж, приподнялся, но упал..., а сын, поднять хотел ( уж зная, что паралич, отца, сковал... ), сказал, чтоб лекаря искали, а тут, слуга войдя, в печали, промолвил, в столь прискорбный час, что: «Троекуров ждёт ведь, Вас...», и здесь, Владимир, взгляд, аж гневный, метнул: «А ты скажи, смелей, чтоб убирался он, скорей...», и тем, в Егоровне, душевный, сей фразой, пробудив испуг: «Ведь он нас съест!» - сказавшей, вдруг... 7 И ей, Владимир: «Няня, тише... Молчи...» - в раздумьях произнёс... А уж она, травы не выше, всё причитала... и до слёз... А Троекуров, кто, степенно, на дрожках восседал... и, бренно, но, всё же, выслушал слугу, и сухо пробурчал: «... угу...», с улыбкой злобной, без натуга, поехав прочь, вдоль их двора, в окно взглянув, где тлела бра, но не было, в нём, видно друга... А тут, Владимир, всем, чрез зал: «Скончался батюшка...» - сказал... 8 И люди - в спальню, во смятении, желая барина узреть, лежал кто в креслах, во смирении, а на полу, рука, как плеть..., и взор ужасный, от кончины ( Но здесь ли, всем, не знать причины? ), среди рыданий..., слуг где глас, и труп обмыв, одеть, в сей час, в мундир, что сшит был, как творение, да под заказ, аж в прошлый век, когда служил сей человек, а ныне, он - в гробу..., в забвение... И здесь эпиграф, всем, един: «Как ни крути, итог - один!»