1. КОСМОС. Мир новостроек сжал и придавил ее. Жесткими прямыми он отсек всю лирику сложных форм жизни, установив единственно правильные подходы - поперек всего. Поперек тощих тропинок; садов с кустами вишни (все одно – ягода на Урале не вызревает); поперек полета глупых птиц, как социализм против всех человеческих инстинктов, веками напрягавших душу, существование которой, правда, ставили под сомнение те три дядьки, чьи усы свисали с огромных портретов, что висели у бабушки в задней половине избы; в передней же, как и положено, в правом углу, грустно темнели из под пыли святые лики… В небо, по прямой, улетали подъемные краны, подтягивая к себе панельные высотки. Ни один этаж не заленился, не задумался стоит ли ему расти вверх и потому не вывалился из стройно торопящейся вверх серой этажерки. Земля вокруг болела, из развороченных боков ее торчали трубы, арматура, корни деревьев раскорячено взывали о помощи. Сочувствовать было некогда. Тоненькая дощечка, брошенная с коряги к подъезду, через глиняную реку, делала остро ощутимой и единственно значимой целью ровный черный прямоугольник, который уже благополучно всосал маму, и теперь жадно раззявился на Лиску. Младшая сестра, умудренная пожизненной Лискиной глупостью, ехидно заметила: - Люди уже в космос летают… И тут откуда-то сверху раздался родной голос: -Я нашла… Задравши нос вверх, Лиска тоже нашла, и - шагнула. Наверно дощечка проводила бы ее шлепком для решительности, но Танина нога ее вовремя обуздала. И, ощущая спиной плотную поддержку, Лиска вдохнула этот влажный, тяжелый дух бетонных стен. Нежилой воздух и сырость раздирал, крошил и раскидывал по углам звенящий мамин голос: -Лиска, быстрее коробку, да эту! Таня, освободи проход, сейчас мебель привезут! Все, Таня со мной, Лиска – охранять вещи. От кого охранять было непонятно. В подъезде тихо, пусто, любой звук становится гулом. Похоже мы первые поселенцы на этой планете. Вышла на балкон. И, солнце в глазах рвануло высотой! Верно Танька подметила – космос! Деревянные дома внизу ущербными коротышками сбегались в такие же корявые улочки, в огородиках копошились букашками люди. А вдали, словно жидкое олово, исчезала в горизонт Кама. Услышав сзади сопение, Лиска оглянулась. На балкон вылезал замотанный вкруг себя кучей тряпок Тема, которого в суете забыли среди баулов. Впрочем, о нем постоянно забывали. Тема плакать не умел, вероятно, это было ниже его достоинства. Обычно он подсаживался неподалеку и сокрушенно вздыхал. Поняв же, что мирские страсти всецело поглотили сестер, совершал паломничество к тайнику, где мама оставляла ему буханку хлеба. -Смотри, Тема, Кама! И малыш, будто почувствовав всю неповторимость момента, выдохнул: -Мама! -Ох! Заговорил! Лиска, ты колдунья! – разорвала пространство мама. -Мам, а он что, дурак?! -Что за словечки, - взметнулась бровью легкое высокомерие. -Так ведь я сказала – Кама! А Тема, как будто выбросив обет молчания, вывалил мощно и четко: -Там Кама! – и важно умолк, обняв мамину ногу. 2.ГАРАЖИ. Лиску тянуло к гаражам. Ржавчина магнитными дырами проступала сквозь облупившуюся краску и притягивала сердце. Разливаясь по онемевшим от прилива сил рукам, заставляла ноги изменить направление пути. Оглушенная среди городской сутолоки, гама возводимых неподалеку девятиэтажек и проходящей тут же дороги, шла она к гаражам. Владельцы их еще на работе. И есть целых два часа полноценного человеческого счастья. Расположенные во дворах новостроек длинной цепью, прерываемой неразумными промежутками по полметра и более, выглядывали они углами, вкривь и вкось раскорячившись между отвесных стен брежневских высоток, своей кривизной и незапланированностью словно посылали знак: - Мы как ты, мы неправильные, нас тоже не примут в пионеры. На гаражах все становилось настоящим - со вкусом соли и цветом крови. Исчезали пионеры, появлялись пацаны и девки, а также «простота», и как ни странно – романтики… О! Это особая каста гаражного населения! Так называли только тех, кто, собрав все свое отчаяние в один незабываемый прыжок, преодолевал огромный разрыв в череде гаражей и с тех пор свободно парил на недосягаемой «простолюдинам» территории. Вообще, романтиков было только двое: высокий, тощий с красивым плакатным лицом Костик и Серега - ничем не примечательная личность с лицом - каким нельзя быть, ногами – скобками и дурашливо- хитроватым взглядом. Но Серега редко улетал от коллектива далеко, так как был моторчиком в догонялках. Этого вертуна и на территории «простолюдин» - мало кто успевал ухватить… Раны и ссадины зализывались языком, галстуки нещадно шли в перевязку, разумеется, после тщательного просмотра на чьем больше дыр, тот и заслуживал высокую честь - быть повязанным на разбитую коленку. С особым волнением за подсчетом следили девчонки. Каждой хотелось быть перевязанной галстуком именно того мальчика, ради которого и совершались героические прыжки с одной громыхающей планеты на другую . А как сладко замирало сердечко, когда какой–нибудь худющий и загорелый начинал тихонечко поначалу и неуверенно, а потом, вдруг хрипло срываясь - басить, что ему купили новый… И на следующий день всей девчачьей командой, не сговариваясь, поджидали его у подъезда, чтоб с удовлетворением отметить отсутствие красных языков на рубахе. После чего все головы как магнитом разворачивались на какую-нибудь Катьку или Таньку и, притихшие от зависти и уважения, девчонки топали в школу. А эта счастливица, конечно, становилась эталоном красоты маленького летного коллектива. Коллектив гаражных девчонок был небольшим: Катька; Таньша - Катькина сестра; Ирка – заядлая футболистка, практически пацан и Лиска. Танька ж - Лискина, победив всех морально своей недетской рассудительностью, обживала проспект Ворошилова - чинно, как взрослая солидная девушка, прогуливаясь под ручку с подругами. Авторитет Таньки в школе, кстати, обычной троечницы, был высок! И даже Лискины одноклассницы, слегка презиравшие, с высоты как минимум одного сантиметра в год сестер меньших, с большим уважением интересовались: -А почему Таня сегодня в школе не была? Заболела? Вот что значит - умение обуздать свой темперамент и часами прогуливаться улицами вдоль школы, снисходительно сетуя на задержку умственного развития старшенькой. Да и прогулы, так же как и тройки были авторитетно обоснованы. Болела у девочки голова - предмет сложный в представлении взрослых и требующий категорического к себе уважения … Какие там уроки, нужно как можно чаще бывать на свежем воздухе… -Ну и как же ты себя чувствуешь? - так и подмывало Лиску спросить Катьку. Казалось, она теперь должна была важно, как и положено повзрослевшей от избытка чувств девочке, спуститься на Асфальт и по-королевски медленно прогуливаться проспектами. Но странное дело. Катька со всеми вместе носилась по крышам, совершенно не замечая пристально-недоуменного взгляда. Но как же так?! Ведь она должна измениться, поняв какие широкие чувства вызывает у Кости… Ведь это как никак накладывает ответственность! А эта особа, беззастенчиво сверкая трусами при каждом приземлении, даже не пыталась стать загадкой и примером для подражания миллионов… Правда, трусы ее Лиске тоже нравились. Вот ведь повезло человеку, столько разноцветных симпатичных трусов, никто даже и не замечает, что у нее всего одно платье! Какой баланс! И все благодаря такой разной по степени тяжести любви папы и мамы… Лишь месяц спустя, когда дождливым вечером запертые на балконе девчонки, с хозяйской любовью поглядывая на блестящие крыши, лузгали семечки, Лиска нерешительно скрипнула: -А как ты себя чувствуешь? -Да плохо, папка с мамкой поругались… Недоуменное выражение Лискиного лица вызвало, очевидно, пояснение: -Да папка купил в командировке фломастеры и дал нам. А мамка, как всегда, все забрала, потом выдала нам с Таньшей по одному и грит: ”На дольше хватит!” Ну папаня чета завелся, хлопнул дверью и ушел… -Так вернется ж… -Да не, он к подружке своей ушел. -Ниче се… И хоть я еще не знала на ту пору, что такое фломастеры, прониклась к ним большим уважением. Надо же, какая важная вещь, как управляет судьбами людей! Куда важней, видимо, пионерского галстука … -Кать, а ты покажешь мне фломастеры? -Тока не сегодня, мамка там ревет и грозит всем глаза фломастерами повыкалывать… Тут Катька вытаращила на Лиску свои узкие синие глаза и добавила: -Видишь, у меня глаза на папкины похожи?! -Н-ну… -Смотреть на них не может… Оторопело уставившись в Катькины глаза, Лиска вспомнила, как слегка сжимаются полные губы мамы, когда кто-то ненароком обмолвится: -Ух, большеглазая, вся в отца! И подумала, хорошо хоть, что в свои редкие приходы, он не приносит фломастеры. И вспомнила, что он вообще ничего не приносит… Вдруг, из-за спины раздался солидный и серьезный, то есть не терпящий возражений, голос Таньки: -Дек неси их к нам, чтоб мать до греха не доводить… Мне как раз Верка половину разукрашки в карты проиграла. Лиска с Катькой переглянулись, поняв одновременно свою нелегкую судьбу старших сестер. И голосом полным достоинства Катюха изрекла: -Так их Таньша уже утащила; бегает по подъезду - тебя ищет, чтобы выменять на что-нибудь!.. -Че-та я ее не видела. -Ну, значит к Ирке в соседний подъезд ломанулась, у ней мама в ГОССТРАХе работает, им постоянно календарики за вредность выдают. Последний такой нешуточно красивый был… Там машина сфоткана, а рядом невеста стоит… Вся такая красотка из себя, в оборочках… Пока Лиска с восторгом представляла множество недоступных разуму оборочек, легкий сквозняк сообщил об отсутсвии Таньки в пределах квартиры… А Катька, забыв обо всех неприятностях, демонстрировала свои познания в надвигающейся неотвратимо на всю страну моде на оборочки… -Кать, а че, это место, ну где Иркина мать работает, называется так? -Даже если б и захотела спросить, разве эта мегера скажет нормально… Она вон, как начнет Ирке че-нить объяснять, так по «фонарям» можно сосчитать сколько вопросов лишних было. -Слушай, а там все такие страшные работают? -Ну, раз календарики выдают, а не деньги, значит все… -Ужас! -Да уж… -А давай мы в ГОССТРАХ Танюх отправим! За вредность! Календариков нам натащат… -О-о! Да ты сдурела! Их ведь драться научат… Ну ладно, моя Таньша на голову меня меньше, твоя-то жирафу скоро в глаза посмотрит… Тут на балконе стало немного неуютно, и из сдавленного сомненьем горла вывалилось: -Кать, так это, мы и так каждый день. Того…Занимаемся этим. -Чем? - Мутузимся… -Н-ну ?! Но синяков-то у тя нет, а могут появиться… Что-то вязкое застряло на подступах к языку, словно забывшему куда ему ткнуться в поиске звука… -Дек это она меня бьет, дура лупоглазая! - раздвинула дверной проем круглой рожей Танька, после чего нагло заголила свои ляжки, демонстрируя красные, зеленые и фиолетовые синячищи… Катька, нахохлившись от таких жизненных сложностей, угрюмо подытожила: -Вот и идите тогда в ГОССТРАХ вместе. Много, небось, календариков получите… Сраженная наповал столь молниеносной контратакой Лиска, наконец, перестала булькать, растерянно разглядывая своих победителей… Как все же на балконе мало места. А Катька и впрямь, на отца похожа. Синие - синие глаза в абсолютной черноте ресниц, настолько синие, что будь они чуть больше размером, это уже было бы зловеще… Бр... Плечи у Лиски как-то вдруг передернулись и безвольно повисли… Взгляд побитой собакой уткнулся в ноги… И ноги у нее худющие и, как у отца – длинные. Летные ноги, подумалось с завистью. 3. ГОССТРАХ. Утром, почти не шевелясь, сползла с кровати. Полежала, и лишь в полной мере проникшись прохладой утра, вытянула шею так, чтобы только одним глазом возвышаясь над царством кроватей, оценить обстановку. Танька, засунув башку под подушку и обхватив одеяло ляжками, спит. Тогда, осторожно поднявшись с колен, и зависая на каждом шагу, Лиска направилась к выходу… Свежесть утра пощипывала глаза, но была чуть подпорчена сладковато-гнилостным душком канализации. Судорожно схватившись за нос, перепрыгнула едва различимый в тумане подозрительных испарений ручеек, и со всех ног, то бишь с двух, рванула к соседнему подъезду. Раз, два, три, четыре. Ага, вот Иркино окно слабо тускнеет. Щас тетя Рая всем телом двинет на работу. И уж тогда я наверняка увижу это странное заведение… Выглядывая из-за спины, вперевалку поглощавшей метры длинного коридора, Лиска тщетно пыталась определить конечную цель пути. Беспокойство по мере нарастания сосчитанных дверей начинало овладевать всеми ее членами: то вдруг щека дернется, то нога левая неожиданно споткнется… Восемьдесят девять, девяносто, девяносто один, двадцать девять, тридцать… -Ой! Сбилась! Тут, вместо размерянно двигающихся лопаток, перед Лиской возникло знакомое широкое лицо с маленькими пронзительными глазками: - Ты че тут? - А я.., а мне надо в туалет, наступила в какашку, так воняет гадко, вот! - и, задрав ногу, как караул у мавзолея, отчаянно уставилась ей в глаза, застыв в ожидании известного всему двору кулака… - Там! – рыкнула тетка Рая и, переваливая свои тяжести слева направо и наоборот, двинулась дальше. Лиска ж стояла на одной ноге до тех пор, пока другая, забившись крупной дрожью, не рухнула вниз. После чего тело, как заговоренное, развернулось в направлении улетевшего рыка. В какую из дверей поняла по смущенному виду девушки, бочком выскользнувшей из прямоугольника с отпавшим номерком. И не смея даже на минуту усомниться в правильности выбранного пути, ввалилась внутрь. -Уф … Когда все чувтва обрели вновь, утраченное было, равновесие, что-то хлопнуло по спине так, что Лиска отлетела к мутному окошку, успев по-черепашьи втянуть шею и выставить лопатки тощей броней. - Ой! Что это за скелетики в шкафу спрятались? На всякий случай, не доверяя ласковым интонациям незнакомого голоса и не разворачивая к неожиданной собеседнице больше одного уха, проворчала: -Это Лиска. -И что же она тут делает? -Боится. -Кого? -Вообще… -А почему здесь? -Здесь страх уходит… -Ну и как, ушел? -Вроде, да… -Пойдем дальше? Еще не вполне доверяя покровительству новой знакомой и заметив хитрые лучики в ее глазах, исподтишка прикинула возможный размер кулака и, помедлив, согласилась: -Пойдем. Дверь без номера. Подозрительно. Облокотившись на стол, весело лопочет по телефону девушка. Увидев процессию, бросает трубку и проворно начинает царапать листочек ручкой. -Лиза, зайдите ко мне минут через пять. -Да, конечно, Алла Георгиевна… -Знакомься, кстати, твоя тезка, - заметила Алла Георгиевна. -Привет! -Ага! Еще одна дверь, и опять без номера. Тревожное чувство проникло в руки влажностью. -Ну, вот, Лиска, я тут работаю… -Кем? -Ишь ты, строгая какая, - улыбнулась снисходительно Алла Георгиевна. -Ого! Сколько у вас календариков! – восхитилась Лиска и затихла, сообразив, что такое количество может быть только у самой главной и уж наверняка самой страшной тетки… Но тетка, растопившись в глазах желтой добротой, весело сказала: -А выбирай себе любые! Онемев от внезапно нахлынувшего состояния, Лиска присела на стул и стала раскачиваться на двух ножках, не решаясь протянуть ослабевшую руку…А со стола на Лиску сияли улыбками те самые невесты, что как русалки выглядывали из необъятных кружевных волн белого счастья… Сердце находилось не в груди, оно теперь находилось в коробке, которую Лиска торжественно несла в вытянутых перед собой руках, чтобы как следует почувствовать значительность ее веса. Тук, тук - постукивали календарики о стенки коробки и волна счастья, как электричество по усам трамвая, бежала по рукам, чтобы чистым звоном наполнилась и голова… -Лиска, ты как будто свадебный каравай несешь… Обнаружив рядом девушку в красной юбке и до предела сжав сознание, Лиска вспомнила, что это секретарша Лиза, счастье которой находилось в телефонной трубке: -Жаль, что у тебя с собой нет телефона… -Это почему же жаль? -Ты бы мне тогда не мешала… -Вот нахалка! А ты вообще зачем явилась? -Это сложно… -Что сложно? -Понять… -Попробую… -Ну - я, я пришла за страхом… -За чем?! -За страхом… -Страховкой от несчастного случая? -Фу ты …Какая непонятная, - нахмурилась Лиска. -Так объясни… -Хочу понять страх до конца… -Чего тебе конец - то, чтобы больше не бояться? -Да я и так бояться не умею… -Да ну?! – ехидно спросила секретарша. Лиска, вспомнив где ее обнаружили, заметила: -Там я просто опасалась... А нада чтоб страшно, аж жуть… -Жуть-то для чего? -Н-ну, может тогда у меня синяки появляться начнут, как у всех… -Странная ты девчонка… -Ну да. А у тебя странная юбка…Кто щас такие носит? Надо чтоб оборочки в три ряда были, с переходом в другой цвет! 4. ЯБЛОКИ. Ветки дрожали по поверхности гаражей тенями, покрывая их шероховатость живой сеткой, из прорех которой тут и там рассыпались разных размеров солнечные яблоки. Лиска медленно, очень медленно протянула руку, словно примеряя старую оренбуржскую шаль из бабушкиного сундука, которую потяни чуть сильнее и дырки начнут расти, обидевшись на гармонию узора… Втянув на крышу последнюю конечность своего, как оказалось, вместительного для солнечных яблок тела, расползлась по горячему металлу удовольствием, каждой своей частицей втягивая интенсивность железа. -Красиво лежишь, - пролетел Костиным голосом ветерок, оставив гулкое эхо металла в ошалевшей от грохота и смущения голове. Это мне. Это Костя. Это мне он сказал. Это я лежу красиво. Буду лежать. Вспышка глупой радости тонким железным гвоздиком прошла как раз сквозь то место, в котором особенно сильно билось ударами эхо, и заискрила, выбрасывая в Лискину кровь маленькие сверкающие частицы. Некоторое время спустя, когда гвоздик растворился, разнесся железными крошками, покалывая в руках и ногах, Лиска решилась открыть глаза. Рядом с блаженной улыбкой сидел Серега: -Ты че тут растянулась? -Считаю, – промямлила Лиска. -Считаешь? -Да. -Понятно. Много еще? -Не знаю… -Помогу может? Почувствовав припрятанную искренность интонации, Лиска озабоченно пожаловалась: -Ну вот, на лице сосчитать не могу… -На лице? -Да. -Так одна. -Одна или одно? Озадаченно уставившись на Лиску, пробормотал: - А... Ну да, пятно оно тоже может быть. Но у тя ведь маленькая, значит одна. Лиска, прищурившись от слепящих стрел солнца, тут и там пронзающих листву, загадочно улыбнулась: -Разве это пятно? Это яблоко. -Какое ж тут яблоко, так крупинка, - изумился Серега и, смутившись неожиданной нежности слова, а может приближавшегося гигантскими скачками Кости, отвернулся, было, засопев. Но тут же, нехотя промелькнув Лиску взглядом, подытожил: -Семнадцать всего… Забыв про всю творящуюся сегодня загадочность, Лиска заклокотала обидой: -Как семнадцать, было тридцать три! -Не, тридцать три не бывает, стороны две, значит должно быть четное количество, - свалилось с соседней крыши приговором. -Ага, нос то один, - солидно возразил Серега. -Так я про зубы! - улетел смехом Костя. Лиска закрыла глаза. Смех улетал, дробился, становясь все тоньше, прозрачнее, пока не стал таким же призрачным, как только что сверкавшее счастье. Крыша уже остыла и, затосковав, тянула Лискино тепло. И она отдавала, возвращала искрящиеся железные крупинки, потеряв как-то враз всю магнетическую способность. И сдуваемые ветром катились по крыше и падали куда – то вниз покусанные зубами солнечные яблоки… V.ПРОСПЕКТ ВОРОШИЛОВА. Серега умел исчезать и самое главное знал когда. Попробуй не исчезни во время, мать, что баржа на Каме, любую лодчонку сомнет, если та волей случая на пути ее замешкается…Да и батя, подгулявши, любит норму выпитого телесно ощутить, раздавая щедро по лбам зазевавшейся мелюзги фофаны. Если попал кому, не добрал стал быть… Можно и еще стаканчик, другой опрокинуть. Опрокинет и ну орать самозабвенно: -Все! Кондиция достигла совершенства! Всем на баржу! После чего дрыгнется, несуразно обхватив мамашу костлявой пятерней, да к стене припрет. Та трясется вся, колыхается мелко своей бабской тучностью довольная… Мелюзга на них набросится с визгом и вповалку все тусятся. Надоело веселье это. Нет, родителей он не осуждал, дурак он был, Серега-то, чтобы осуждать … Отловив тройку, другую младших, в коридор вместе с тапками выкинет, цыкнув. Пока те одеваются молча, слушаются Серегу - уважают, еще кого вытянет за шиворот, а нет – нехай дома смрадом дышит… Так и шляются всем табуном по улице, пока совсем не стемнеет. А то и до утра иной раз. Особенно когда батя с мамкой поделится, или сестры ее визгливые в гости с бутылкой завалятся. Не осуждал Серега и их. Они ведь как напьются - песни веселые на весь подъезд горланят, а поют люди когда счастливы… Во дворе же Серега панибратства не терпит. Оставив Ваську за старшего, исчезает в ближайшей подворотне, считая свои обязанности на этом законченными. Васька тихий, никуда не торопится, сидит себе на лавке, да малышню время от времени из луж вытаскивает на просушку… Ваську во дворе все любили. Особенно бабка из частного сектора, жалостливая от близости своего горя - неумолимо приближался час сноса ее хибарки, и с каждым днем все обреченнее выглядывала она из своего огородика… Как-то, расчувствовавшись от бледного вида (Васька был альбинос) и сокрушенно причитая: -Вот ведь ангелочек какой, голубоглазенький! – подарила ему книжку про Красную Шапочку. Все лето, изо дня в день, Васятка читал книжку малышне. Пока те не научились изворотливо избегать просвещения и, затерявшись среди огромных канализационных труб, разваленных повсеместно строителями, пугали прохожих жуткими завываниями, демонически усиленными эхом…Ваську это огорчало. Но старушки из космической многоэтажки, опасливо перекрестив воющие трубы, любили скоротать вечерок в мечтах о такой же благодарной внучке, что через весь лес тащилась бы повидаться с бабушкой. И даже одаривали Ваську и весь чертовский выводок пирожками. Это, конечно же, заставляло Серегу горячо уважать читательские таланты двоюродного брата, которого еще в начале лета подарила им мамкина сестра, нахально заявив, что парня должен растить отец. Да мамка и не возражала, придавив слегка Васятку с досады, оставила … Нога у Васьки с тех пор немного подволакивается, - огорченно вспомнил Серега, – но обстоятельство это оказалось для всех даже полезным. - Ага, опять запрещенную литературу читаете, - возник неожиданно Костя, прервав идиллию. -Что ты, Шапочка ж это красная… -Вот, вот, - многозначительно ухмыльнулся Костя, – вчера в газете писали о ее вредном влиянии на неокрепшее сознание… -Влиянии… - охнули бабки. -А то… Волк-то он, получается, преуспел… -Преуспел, преуспел, - согласились с ходу бабки, уж лучше согласится сразу же, вдруг чего… -Значит всякий враг, хулиган и шпион, преуспеть может… -Ой, да что ты… - с сомнением закачала худенькая старушка головушкой. - Что ты, убили ж супостата, охотнички-то! - вторила ей соседка. -Так ведь это еще хуже, можно, значит без всякого спец. постановления партии, и правительства, отстрел производить… - напрягал ситуацию Костя. И, обращаясь к девчонкам, многозначительно добавил: -Вчера вот, говорят, автомат Калашникова из кабинета НВП кто-то спер… -Так уж, ты уж прости нас старых-то, мы ить и не слышим ничего, - засуетилась худая бабка… -То есть вы хотите сказать, что накануне третьей мировой войны вы потеряли бдительность? Не слушаете, да еще и не читаете… -Так я то слепая, а Никаноровна и читать-то не умеет… -Вот оно, что! Значит, вы утверждаете, что в нашей стране до сих пор не ликвидированы безграмотнотные… - нарастал угрожающе Костян. Тут старухи, сообразив, что ликвидации лучше не дожидаться, подобрали длинные юбки и, растерянно озираясь по сторонам, засеменили в сторону дома. Костя же, отвоевав единственную лавку во дворе, широким жестом пригласил всех разделить с ним кулек семечек, который он сбондил на базаре у Веркиной матери. И только Васятка, покраснев и смущенно заикаясь отнекался, сославшись на аллергию, чем здорово озадачил Костю, такого слова он не знал. Все привыкли, что Костя много знает, и сам он привык. Да и разве может школьный знаменосец что-то не знать… Процарапав странное слово на скамейке, Костян длинно сплюнул, и небрежно бросив: -Василис премудрый, выискался тоже… - пошел прочь. - Спорим, щас в библиотеку попрется, словари листать…- ехидно заметила Танька. - А давай его обгоним, словари все заберем, вот обломается! - предложила не слишком хитрая Ирка. - Вот еще, бегать из-за него… Ирка, ты его лучше про Калашникова расспроси… Вдруг не соврал? -Да ты че?! – восторженно ахнула Ирка. Непонятное возмущение раздражало разум подобно тому, как угли, растратившие, казалось бы, всю свою энергию, нет – нет, да и вспыхнут затаенным внутренним жаром пройдя вновь порог от внутреннего состояния к внешнему. Неприятно было не столько вылетевшее случайной пощечиной незнакомое слово, сколько Васькино сопротивление торжеству его, Костиной, победы. Хотя сопротивление-то как раз понятно, - не получит сегодня пирожков, - вспыхнуло злорадство ядовитым язычком. Костя смутился. Вспомнилась куча-мала курносых вокруг кулька с семечками. Раздражение нарастало, усиливаемое сквознячком сомнения. Ну да, любил он плести паутину разговора, прокладывая мысленно не одну параллель его развития. Финал не так уж важен, гораздо важнее иметь возможность нескольких непохожих друг на друга финалов… Услышав сзади неловкие шаги, Костя внутренне подобрался, мышцы живота втянулись, ноги и руки словно пружины замерли в предчувствии освобождения… Серега-то пирожков не простит…Резкий хлопок по плечу не удивил, обозначив принципиальность встречи в лицо. Разворотом влево молниеносно вылетел правый кулак, принимая на себя встречу принципиального лица, которое взвизгнуло и, схватившись за глаз, вдруг заорало Иркиным голосом: -Ты че?! Офанарел?! -Не успел кажется…- растерялся немного Костя. - Дура, окрикнуть не могла что-ли! – виноватым Костя быть не любил. -Боевой ты седня че та…- примирительно проворчала Ирка. -Дек не только тебе… -Ого, Костян, а че это у тя, маникюр что ли? Спешно сунув руки в карманы, Костя ехидно заметил: -Одним-то глазом лучше видишь? Когда семечки из кулька таскала – не заметила? -Так я ж на семечки глядела… -Что же помешало глядеть на них дальше? -Повышенное слюноотделение… -Ой, не могу, держите меня за хвост, отрастает, кажется! – давясь от хохота, потявкивая и поскуливая, Костя закрутился вокруг себя в поиске веселого отростка. -Вот, говорю ж, розовый лак–то! – восторженно завопила на всю улицу Ирка. -Ладно, Ирка, приходи другой раз тоже, обеспечу тебе розовый взгляд на жизнь! – разозлившись, выдохнул Костя и схватив Ирку за руку спросил: -Что это? Оглядев свою широкую лапу с застарелой грязью под ногтями, и не найдя видимых причин для сомнения, Ирка решила уточнить: -А че? -Да вот думаю, не ты - ли случайно вот этими вот натруженными, мозолистыми руками откопала мамонта для краеведческого музея? Зачем ему маникюр Костя и сам не знал. Лаком он обычно не пользовался, доказывай потом свою мужественность на каждом углу…Ну разве пилочкой подправит для аккуратности. Так нашло что-то, когда к маминому столику подошел. Он уже и не помнит, когда у них эта игра началась. Любил Костя с утра подглядеть, как мама медленно проводит расческой по волосам. Терпеливо отделяет каждый волосок, приводя ночные тревоги в послушно-рассыпчатое состояние, и вдруг небрежно подмахнет их наверх, как нечто вдруг обесценившееся, проткнув нервно шпилькой. На Костю в этот миг будто герцогиня надменно взирает из картинной рамы! Костя даже дышать забывал, когда она, потеплев лицом, тянулась к зеркалу и то ли целовала герцогиню, то ли ему оставляла свой приветик красным сердечком помады. Как только раздавался щелчок замка, Костя бросался к зеркалу и стирал салфеткой мамину помаду, словно отбирая у герцогини возможность его поцеловать… Наблюдая непривычное выражение Костиного лица, и отчего то не решаясь это выражение нарушить, Ирка так и ковыляла рядышком, испытывая мучительную неловкость нахождения своей лапы в нежной наманикюренной мужской руке. Наконец, устав ловить на себе встречные ухмылки, Ирка решила оправдаться: -Советский человек должен быть внутренне красив! Костя вздрогнул, отпихнув Ирку, переспросил: -Красив? Человек? -Ну да! – обрадовалась Ирка пониманию. -Мама дорогая, я то думал девку за руку держал! Оказывается - это был Советский человек! О, попал! Обижаться Ирка не умела. Но испытывая какое-то странное раздвоение чувств чуть приотстала и трусила потихоньку следом, стараясь не провоцировать своим присутствием поток интеллекта. Но Костя неожиданно остановился, и как-то очень удивленно взглянув на нее, спросил: -Пироги стряпать умеешь? -Неа, - приглушено ответила Ирка, опасаясь очередной каверзы. Но, перехватив заскучавший взгляд, успокоилась: -А что твоя мама не умеет? -Даже и не знаю, - огорченно произнес Костя. - Иногда мне кажется она вообще ничего кроме капусты и морковки не ест. У нее уже прикус как у кролика образовался, - и, обнажив два передних зуба, запрыгал вокруг Ирки, приговаривая шепеляво: -Хочу пирожкофф! Хочу пирожкофф! Ирка, совсем сбитая с толку, засомневалась: -Зайцам с мясом нельзя! -Почему же? Почему? – не переставая скакать, тараторил Костя. -Прыгать тяжело будет! Тут Костя затих, потом вдруг мелко затрясся и, подвывая от истерического хохота, простонал: -Я то думаю, чего это в хоряге все так классно прыгают? А они, оказывается, как зайцы - от морковки газуют! Ирка поняв, что эпицентр хохота сместился в безопасную сторону, робко подхихикнула: -От морковки! -И от капусты! – отчаянно сотрясал многоэтажным хохотом все окрестности Костя. А Ирка пустилась зайцем, а возможно и кенгуру, но скорее всего лошадью (проспект –то имени Ворошилова, а тот известный был лошадник!) дикими скачками пытаясь обогнать Костю…Что у нее получилось бы, но дверь библиотеки, приняв сразу двоих, таким грохотом известила о прибытии, что библиотекарша долго не решалась выбрать победителя…В чувства Т.И. пришла только грохнув со всего маху советской энциклопедией. И пока Костя быстро-быстро ее листал, еще раза два грохнула по столу какими-то книжками. Но Костя вдруг затих. И Ирка. И библиотекарша. Не выдержав давления тишины, Ирка поднялась на цыпочки. И покачиваясь на одной ноге, как цапля, повисла над Костиным плечом. Едва ж она успела заметить корявую надпись красным фломастером поперек текста, как Костя, судорожно выдернув страницу на глазах изумленной библиотекарши, швырнул книгу в угол и метнулся к выходу. Ох, не сдобровать бы Ирке, если б разум Т.И. не выскочил в тот же угол, пытаясь на лету подхватить тяжесть знаний! VI. СТРАТЕГИЯ ОБМЕНА И ТАКТИКА ОБМАНА. Слушая Веркину болтовню о достоинствах ее, Веркиной, коллекции Танька, как человек здравомыслящий, решила усомниться: -Верка, так у тебя все календарики мультяшные! -Да! И «Ну погоди!» есть, и последний из серии « Ох и Ах идут в поход» - гордо продолжала Верка, не чувствуя подвоха. -Несерьезно! – снисходительно заметила Танька. -Как это? -Так вот… - зависла Татьяна, не желая объяснять очевидное. Верка насупилась. Приговор как крючком зацепил душу коллекционера. А Танька молчит, словно леску натягивает…Вредина, хоть бы разъяснила че там ей несерьезно, - нет ведь, так и уйдет… - напряженно соображала Верка. Танька же, почувствовав что Веркино внимание завоевано, довольная, сделала шаг в сторону намереваясь обогнуть ее и небрежно бросив: -Детская тема… - все же перекинула мостик. – Вот у Лиски… Как заставить этих дур в гости к человеку зайти… - недоумевала Танька, глядя искоса как медленно зарождается правильная мысль в Веркиных, полных зеленой обиды глазах. Правда, желая быть сегодня справедливой, вспомнила Танька, они с мамой и сами не сразу поняли, что Лиска болеет. Как-то за ужином мама спохватилась: -Что Лиска есть не идет? И Таня растерялась, и вспомнила вдруг, что второй день Лиска в кровати. Когда мама откинула одеяло с забастовщицы, та лишь безучастно подтянула коленки к подбородку. Потом понаехали скорая, милиция. Ее куда-то увезли, привезли, выложили на кровать и уехали. Мама долго еще приставала к Таньке с укором заглядывая в глаза: -Кто ж Лиску так? Через неделю, когда синяки не исчезли, а стали еще ярче и вопросы стали более философские: -Что ж за напасть такая? Танька даже злилась. Вот хитрюга, добилась таки популярности! Все только и носятся: -Лисанька, может попить? Подышать свежим воздухом? Сейчас мы тебя на балкончик… А Лиска только вздыхает, как принцесса на горошине! Вот зараза! О! Это интересная мысль! И Танька, набрав в карманы семечек, оккупировала Лискину кровать. Но даже спустя час Танькина кожа была безупречна. Вконец отчаявшись, она спросила Лиску: -И где ты столько пятен нахватала? Лиска, не поворачиваясь, ответила тихо: -Это не пятна. Это яблоки укатились… И затревожилась Танька, и предложила неуверенно: -Может, гулять пойдем? Со мной хоть, по улице? Услышать просящие нотки в голосе сестры было настолько непривычно, что Лиска поднялась. Вспомнила, как серьезно Татьяна относится к прогулкам по проспекту. Потянулась за расческой. Наконец, желая получить одобрение, взглянула робко на нее, но, увидев немигающие глаза, потупилась. Расческа густо забита волосом, волосы на коленках, волосы на постели. -Я старею. – Тихо констатировала Лиска, почувствовав, что сил встать нет. Без крайней нужды Верка редко поднималась выше своего, третьего, этажа. Но вот уже второй день ноги так и норовили пронести ее мимо. И только уязвленная гордость коллекционера не позволяла ногам взять верх. Но скоро в школу, - эта мысль дала, наконец, необходимый перевес с головы на ноги. Просто недопустимо пойти в школу с коллекцией мультиков, особенно оставшись на второй год! Авторитет у мелюзги надо завоевывать сразу, а то чего доброго списывать не дадут. Но попасть к Лиске оказалось сложнее, чем в следующий класс…Дверь захватил Тема. Очень самостоятельный человек. Скрежетал зубами ключ. Пыхтел Тема. Сидела Верка на полу. С невероятным трудом ставя себя на его место, определяла она где находится у Темы правая рука. После чего мучительно подбирая слова, пыталась объяснить, что ключ надо повернуть вправо. И удивляясь своей находчивости, определила, что вправо – это значит к туалету. Но тут Тема завел ее в тупик окончательно: -А поворачивать верхом или низом? Верка жалобно заскулила: -Позови Лиску! Я тебе «Ну погоди» дам! Календарик такой! -Давай! – высунулась рука, требовательно растопырив пальцы. -Спекулянт! – завопила Верка, в пылу переложив свой талант на плечи ребенка. Но Темины плечи как-то вдруг расправились благодарно и, став невероятно важным, он сопроводил ее до Лиски. -Ого! Какие вы сегодня все! – и смекнув, что лучше быть милой, Верка добавила, - круглые! -Как мамин начальник! – серьезно сказал Тема, вызвав смущенную улыбку у Лиски. Она догадывалась, конечно, что мама его обрила, чтобы ей не было так одиноко… -А че, он зарплату ей добавил что ли? – пыталась понять причину такой любви к начальству меркантильная Верка. -Выше бери! – гордой фразой из какого-то кинофильма нарисовалась в дверном проеме Танька. – На работу нас взял! Тут уже не только Верка, но и Лиска с Темой удивленно уставились на Таньку. А та уж и щеки раздула, наслаждаясь произведенным впечатлением. И только Лиска задумалась, о том насколько безопасна гордыня для щек, Танька снизошла: -Завтра на базу вагон с минералкой приходит! -С минералкой? – немного разочарованно переспросила Верка. -С минералкой – это скучно. - поддержала Верку Лиска в надежде что Танькины щеки придут в нормальное состояние. -Грузчики тоже так сказали! – торжествовала Танька. – А мысли сходятся у кого? -У дураков! - продолжила Верка. -Они тоже газировку хотели? – удивилась Лиска. Тут Верка предательски хихикнула. А Танька, с сожалением посмотрев на Лиску, сообщила: -А больше всех хотел газировку Серегин папаня… Поэтому начальник, погладив лысину, призвал на помощь всех незанятых выживанием в пионерских лагерях! -Так уж всех? – усомнилась Верка. -Всех живых! – бросила ехидный взгляд на Лиску Татьяна. - И всех желающих приобщиться к общественно полезному труду! -Ну уж нет тогда. – решила Верка. -Тогда нет? Когда нет? Почему там нет? – решительно наступала Танька. -Там еще пятилетний план по жарке семечек не выполнили… Мамка вольную не подпишет… -Не боись! Как завещал великий Фридрих - всем должно быть материально! Каждому! По шесть рублей! -Ого! – простонала Верка и увлеченно начала делить шесть рублей на двадцатькопеек на оборотной стороне календарика. -В шести рублях – тридцать мороженок! – продемонстрировала Танька догадливость Штирлица, отправляясь вербовать наемников. -Подумать только! Целый месяц можно будет - каждый день - есть по мороженке! -Или сходить в кино! – заразилась мечтательным настроением Лиска. Но Верка вдруг заметила, что исчеркала календарик и так живописно расстроилась, что Лиска, спасая мечты, решительно свалилась под кровать и вытащила запылившуюся коробку. Подержала ее торжественно на вытянутых руках, словно выполняя священный ритуал, и впервые открыла. А там! Там одна за другой в нетерпении топали каблучками невесты! Сколько же их можно держать взаперти! -Бери. Верка, радостно вцепившись в кусочек взрослой жизни левой рукой, правой - торопливо протянула Лиске календарик «Ох и Ах идут в поход». -И мы пойдем! – зажмурив глаза от отчаяния, прошептала Лиска невестам. Танька деловито сновала по квартире. Особенно деловиты были ее пятки. Они будто монетки звонкие из пола бетонного выбивали. А солнце так и подхватывало их золотом соблазна. Лиска щурилась. Утро летало по квартире вокруг Таньки и даже Лискина кровать, любившая протяжно так, по-русски, на три голоса постонать с утра, мелко и радостно поскрипывала и подпрыгивала. - Стой. Кому говорю, – пнула Лиска ее пяткой. Но уже и пальцы на ногах не подчинялись. Большой палец поймал Танькину голову и начал бегать с ней по квартире. - Не слишком ли сударь, Вам эта ноша? Не поспеете, поди? И точно, голова уже прыгнула на мизинец. А тот, бедный, согнулся весь – скрючился, задрожал… Голова ж начала угрожающе расти, вот и плечи показались и словно джин из бутылки нависла Танька над кроватью, и – на! На Лиску подушку свою обронила! Долго ли схватка длилась, уж непонятно было, а только выплыла Лиска из нее, что лебедь белая – вся в пуху. И в ванну полет свой направила, перья теряя на ходу. Следом атаманша протопала и, толкнув дверь в ванну, тут же отвалилась в другую – сбоку, и уж по лесенкам громыхая, дурь свою в голос пустила: -Катька, Верка,Танька! Выходи! А то на базе гейзер забьет! -Во старушки были б рады! – подумала Лиска, подставив под струю птичий нос. Холодные капли кололи кожу, стягивая ее в складку между бровей. И уж складка та и в голову прошла, мыслью холодной кольнув: что своих-то подруг не позвала?.. Лиска крутнула кран с горячей водой. Вода потеплела приятно, расправляя упрямую складку, стекала - щекоча в уши, и шелковыми струйками опутывала руки. Две руки. С обеих вода капает, капает – теряя себя капельками…Пятен нет. Нет?! Лиска хлопнула в ладоши, отправив в полет как можно больше быстрых капелек, и скакнула из ванны. Упала. Ошалело уставилась на ровную, крашеную голубым стену. Капельки. Текут, чуть заметно петляя. Лиска боялась думать дальше. Зачем думать? Нужно просто погладить по голове. Себя. Это смешно. Кто себя гладит? Лиску раньше гладила бабушка. Вот еще, на тебе, рука не поднимается. - Лиска почему-то осторожно перенесла вес тела налево. Подняла руку. - Не сгибается. В подъезде тихо, знакомо тянет сыростью и известкой. Пусто. От кухонного окна - в подъезд тянется полоса света, с ней - шум города. Лиска шагнула в полосу и, словно убавляя громкость в приемнике, медленно закрыла за собой дверь. Я вышла из города. – подумала Лиска. - В тоннель. Что тут? Тут стены. Проступают сквозь побелку надписями. Тупая. - прочитала она. - И даже разговаривают, – подумала Лиска, прочитав рядом: сам тупой... Чем дальше спускалась Лиска, тем сильнее нервничали стены в поиске содержательных слов. Лиска нервничала тоже, - нигде, ни на одной стене про нее до сих пор не написали. Забыли про нее? Нет. Этого не может быть. Снова поднялась на свой этаж и тщательно обследовала каждый метр стены, - нет. Даже старые надписи пропали. Лиска возмущенно процарапала первую букву своего имени и остановилась, пораженная догадкой, - стена проглотила ее имя. Лиска осторожно отошла. Тревожно посмотрела на кривую букву и, поминутно оглядываясь, пошла вниз. Первый этаж. Прямоугольник двери врывается в подъезд светом. Слепит. Как много бывает света. Глазам больно. Надо шагнуть в свет. Всего лишь маленький-маленький шажок. Один. И я там. Одна. Лиска пристально смотрела на удаляющиеся спины и, глотая волнение, дрожащее в горле, сипела: -Подождите. Еще немножко. Я проступлю. – и думала, - коряво, как буква. Танька оглянулась. И Лиска шагнула в тень. Сердце гулко било в уши. Из прямоугольника света в подъезд влетали пылинки и мошкара. Жарко. Лиска прислонилась к прохладной стене. Хорошо. Где-то вверху хлопнула дверь. Застонал и медленно поехал лифт. Вот он внизу. Кто-то вышел. Шаги тяжелые. Галя – дурочка. Она очень толстая и большая. Ей двадцать лет, - так считала Ирка. Галя всегда сосет карамельку, иногда у нее течет слюна. Так ее и зовут все – Карамелька. Правда, иногда, после неудачной драки, чтобы слить на кого-то зло, ребята могут ее обозвать и Галя-дурочка. Галя тогда становится очень злой и начинает кидать во всех камни. Попадает всегда, но не в того кто обозвал. Его она боится. И когда, наконец, кто-то заревет, Галя садится рядом и ревет тоже. Галя, почмокивая губами, прошла мимо. Когда в подъезде осталась только ее тень, Лиска шепнула: -Карамелька. Галя вернулась в подъезд. С губы тягучей ниткой к полу потянулась жирная капля. Чмокнув сочно, Галя втянула, сколько успела сладости, остальная шлепнулась к Лискиной ноге. Галя, постояв минуту, пошла к лесенкам. Постояла там, что-то припоминая и, обозначив это место еще одной каплей, стала тяжело подниматься. Уехала. Лиска испуганно посмотрела на ногу. Сверху донеслась незлобная перебранка. Снова тяжело и протяжно застонал лифт. Неторопливые шаги. Галя, тяжело дыша и отирая бока побелкой, сравнялась с Лиской и, хитро улыбаясь чему-то внутри себя, сказала: -Ням – ням. -Карамелька. – ответила Лиска радостно. Когда Галино довольное мычание перевалилось через порог, в подъезде снова осталась только тень. Лиска заволновалась. Тень уходила тоже. Ням-ням, - звала свою тень Галя. -Ням – ням, - вдруг сказала Лиска. Тень вздрогнула, остановилась на секунду…и снова поползла дальше. И Лиска вздрогнула, и прыгнула в Галину тень. Галя обернулась довольная и отправила в рот очередную карамельку. VIII. БРОНЕПОЕЗД. Теме было обидно. Опять досталось. Ничего. Голова у Темы крепкая. Да еще и гудит теперь! – обрадовался он. – Голова гудит у поезда! -У – у! Чух – чух. У – у! Чух – чух. – пошел Тема не сворачивая на Клавдию Андреевну. -У – у! Чух – чух. У – у! Чух – чух. – паровоз проехал по ноге Клавдии Андреевны. Хлоп. Голова загудела еще громче. -Медведь. – Уверенно ошиблась Клавдия Андреевна в определении. Что поделаешь, паровоз свернуть не может. Зато он громко поет: «У – у!» - предупреждая. И все должны разбегаться. -Чух – чух. – покатился паровоз дальше, описывая вокруг Елены Сергеевны круг пошире. На всякий случай. У нее хоть и короткие руки, но, как и положено сигнальной башне, горящие глаза! -У – у! Чух – чух. - Стоп. Отановка. – решительно скомандовал Лешка. Тема остановился. Лешка ему свою кашу отдавал добровольно. Вертлявый Лешка. А чтоб вертеться – легкость нужна. Другие думали, что если по голове стучать ложками – каша из Темы выпадет. Ошибались они. Тема – крепкий паровоз! Чтобы долго ездить по кругу – нужно много топлива. Обычно ему хватало трех тарелок ближайших соседей по столу. Но сегодня он понял – надо больше. И поехал на кухню. -У – у! – известил паровоз о прибытии. Никто не встречает. -Чух – чух. – обиделся паровоз. И заморгал глазками - от восторга. Перед ним красовался огромный бак. -С топливом. – определил по запаху Тема. Запах топлива имел такую притягательную силу, что направление движения могло быть только в одну сторону… -Чух – чух. – довольно фыркал паровоз. И представлял, сколько пассажиров сможет перевезти сегодня, как вдруг что-то железное громко брякнуло по затылку. -Ик! – Тема удивленно посмотрел на любимую всей душой повариху. – Неужели она еще не знает, что паровоз кашу обратно не отдает!? -У – у! Чух – чух. – вез на себе Лешку, Дашку и Петьку паровоз. А на веранде, как на вокзале, столпился крикливый народ. Тема садил пассажиров только на остановках. -У – у! – известил о прибытии гудок. В Темины карманы посыпались пуговицы. Бесплатно Тема возил только мечту – Дашку то есть. А Дашка любила пуговицы. Любила их глотать. Они словно конфетки: кругленькие, гладкие, разноцветные. И когда Дашка хищно уставилась на последнюю необорванную пуговицу подружки, та неожиданно сказала: -А у моей старшей сестры есть бусы… Подружка, конечно, не хотела зла своей старшей сестре. И сама не поняла, зачем сказала. Но последняя оборванная пуговица не попала в Дашкин желудок. Она теперь гордо блестела в Дашкином ожерелье. А паровоз стал ездить медленнее. Без шнурков скорость не разовьешь. -У – у! Чух – чух. У – у! Чух – чух. Голова гудит. Паровозик покачивает. Начался дождь. Пассажиры – суетливые люди, разбежались. -Пора в депо, - подумал Тема, но запнулся, зацепившись отяжелевшими от воды ботинками за железяку. Упал. Растерянно оглядел грязный живот. Собрал рассыпавшиеся пуговицы и что было сил, потянул железную трубку. Она неожиданно легко подалась. Очень легко. И опять сидя в луже, Тема возмущенно поглядел на железяку. Глядел он долго - уже и волосы намокли. И по глазам бежала вода. Но даже сквозь бежавшую воду Тема видел автомат: – Я теперь бронепоезд! – ответственно понял Тема. -Чух – чух – плюх. Чух – чух – плюх. – медленно катил бронепоезд вокруг садика. Вдруг на крыльцо выскочила заведующая. Тема послушно направился к ней, сдвигая локтем автомат – за спину. Очень цепкий у заведующей взгляд, да и руки тоже – цепкие. - Вспомнил Тема. Когда до нее осталось шага три, остановился и очень серьезно попросил: - Отдайте Дашке коробку с яйцами. - Коробку? – задумалась заведующая. - Да. - Да. – машинально повторила она. – Отдам. Конечно отдам. Вот только за яйцами в магазин сбегаю и сразу отдам. – заволновалась вдруг заведующая и отступила к калитке. - Так они там лежат. – показал Тема на окно. - Там? – остановилась заведующая, удивленно посмотрев на свое окно. А Тема, шагнув ближе, смущенно добавил: - Ну, пуговицы то есть. - Пуговицы? – совсем перестала соображать тетенька. - Да. Дашка их сама снесла! Все слышали как она вчера кудахтала в туалете. - Все слышали? Кудахтала. Вчера? – виновато бормоча, заведующая пятилась к калитке. Когда ж остался один шаг – она, стремительным броском его преодолев, дернула щеколду и пообещав Теме: «Что сейчас она свеженьких принесет – из магазинчика!» - бестолково побежала в другую сторону. Тема отправился переждать дождь под навесом веранды. Барабанили по крыше капли, убаюкивая. Что было сил таращил Тема глаза, - на посту спать нельзя, - но они, непослушные, закрывались.