Русско-еврейское (песня) Не пускали б тебя за границу: заграницы – иным – не показаны. Как ты, Бузя моя черновицкая? Свитерок надеваешь ли вязаный? Под ветрами пустыми пустынными ностальгию рифмуешь с кручинами? Не прозябла бы ты, не простыла бы, в безнадёжье навеки б не сгинула. Как родня твоя ручками пухлыми паковала вещички дорожные, я, московская русская, в кухоньке обвывала твой путь искорёженный. И потом, словно кем-то обобраны, мы друг к другу у церкви на Соколе прижимались дрожащими рёбрами, всеми болями, всеми осколками. Со своей исторической родины с чемоданчиком, мною зарёванным, приезжай, как поспеет смородина, возвращайся, Буза Соломоновна. Привози свои плечики узкие и кудрей медно-рыжие россыпи. Здесь – еврейка, в Израиле – русская. Ох, чудны же дела твои, Господи. Без тебя, моя Контра Шоломовна, на предсердье утраты прорехами. Где-то флейта – мелодией ломаной… Сбегать к Нельке. Она не уехала. Русско-еврейское - 2 Сложные у русских отношения с евреями... Сложные и интересные... И не хочется даже в историю вдаваться. Просто вспоминается коммуналочка на Соколе. Наша семья - шесть человек в двух комнатах. Ещё недавно было десять, но прадедушка и прабабушка уехали жить на дачу, а бабушкина сестра с сыном получила комнату в бараке. В третьей комнате четырёхкомнатной квартиры - соседка Верка. Вообще-то она Вера Ивановна, но за исключительную вредность её все зовут Веркой... О ней речи не будет. В четвёртой комнате - Анна Израилевна и Марк Исаакович с сыном. Сын высокий, кудрявый студент, и я, трёхлетняя, влюблена в него по русую макушку... Помню мягкость и ласковость тела Анны, качающей меня на коленях, помню огорчённый возглас мамы: "Анна Израильна! Да что ж Вы её на руки, она тяжёлая, а Вам нельзя тяжести!" Ещё помню бабушкины слёзы, а Марк Исаакович говорит, что Анечка просит бабушкиного солёного огурчика, дескать, а можно ли ей... - Да всё уж ей теперь можно, голубушке, я сама отнесу. - говорит бабушка и отбирает из банки самые крепкие и красивые огурчики... Вот мне уже пять. Вместо Марка въехали Раиса и Николай с двумя детьми. Сын студент, а дочь - круглая Людочка трёх лет, у которой что-то с обменом веществ и вкусом: она за милую душу лопает сырую картошку, оконную замазку и мыло, чем изрядно веселит меня и повергает в ужас моих бабушку и маму. Моя подружка Риммка живёт в деревянном доме между нашим домом и МАИ (тогда Волоколамское шоссе ещё не было расширено). Я хожу к ней в гости, её мама отмывает меня от травы и одуванчиков, я глазею, как она кормит грудью новорожденного, а ноздри мои раздуваются от запаха молока, пелёнок, Риммкиного петушка на палочке и ещё чего-то странного и непривычного. Я прихожу домой, мне открывают бабушка и тётя Рая. Прямо с порога заявляю: - У Риммки дома чем-то пахнет. Каким-то запахом... Каким?! - Каким-каким, евреями пахнет, - смеётся тётя Рая. Бабушка уводит меня мыть руки и ворчит: - Вот ещё глупости какие... В каждом доме по-разному пахнет. А у Риммы пахнет мацой с яичком, блюдо такое... - А почему "евреями"? - Потому что у Риммы еврейская семья. Национальность у них такая. Дворника нашего дядю Рушана знаешь? У него - татарская национальность. Национальностей много... - А у нас? - А мы - русские. - А тётя Рая? - Они тоже русские... - У них в комнате тоже странно пахнет... - Потому что они кислые щи каждый день едят! - смеётся бабушка. - А у нас пирогами пахнет... И котлетами... И картошкой... А тётя Рая что, не любит евреев? - Я знаю только то, что Рая с матерью во время войны евреев у себя в подполе прятали. Они тогда в деревне жили. - От кого прятали? - От немцев, деточка, от фашистов... - Это тоже национальность? - Немцы - национальность, а фашисты - нет.... Фашисты в любой национальности могут появиться, вот беда-то какая... Мне семь. Я прошу у мамы денег на мороженое за 28. - Купишь сливочное за 13. - Ну, значит, ты жидина! - говорю я и получаю по губам: - Это ещё что?! Ещё такое слово скажешь - я тебе задам! - и я долго недоумеваю, потому что уверена, что жидина и жадина - одно и то же, просто жидина - это очень жадная жадина... Мне шестнадцать. Мы уже живём в новой квартире на Юго-Западе, я хожу в новую школу и страдаю от любви и предательства: объект моей пылкой страсти отдал подаренную мной цепочку девочке Вике, приехавшей из Черновиц в Мединститут и остановившейся у нашей одноклассницы... Новые ощущения так сильны, что я лежу неделю на диване и не могу ни двигаться, ни говорить. Бабушкины отвары и мамины уговоры не помогают. И приходит Вика, и говорит мне что-то час, два, три... И держит за руку... И я вижу карие умные глаза, губы в форме лука и каштановые кудри, и в голове вертится "Песнь песней" Куприна... На следующий день я встаю. Вика всюду со мной ходит и лечит от любви, а я начинаю говорить с черновицким акцентом... Любовь духовная перехлёстывает любовь физическую и становится важнее и необходимее... Вика таскает меня к московским диссидентам, и я сижу в неприбранных кухнях, смотрю, как все едят макароны по-флотски из одной кастрюли, и слушаю, слушаю, слушаю... А потом Вика приводит меня к себе домой, и я вижу огромное количество людей и тюков, и полный разгром повсюду, и все плачут и ходят, как потерянные... - Мы завтра уезжаем в Израиль, - говорит Вика. - А я?! Глупый вопрос... Я забиваюсь за груду тюков на кухне, качаюсь из стороны в сторону, из коридора слышу: - Зачем ты не нашу привела? В тот день я понимаю две вещи: что я взрослая и что я русская. Это был 1972 год. А в 2004 я написала "Русско-еврейское", то ли стихотворение, то ли песню. Получается, что я его писала 32 года. И кто бы что мне ни говорил, считаю эту песню большой творческой и личностной удачей, потому что в ней звучит болезненное сочетание любви и обиды, и этот выплеск укрепляет во мне первое и освобождает от второго. PS. Послушать песню можно здесь: http://www.youtube.com/user/ekonusova#p/c/F24DE4C65324818F/6/yvjM9Em3vsw