Перейти к основному содержанию
Кому это надо? Часть 31
Жизнь свою я делю на до, и после, по двум направлениям – до смерти отца, и после; до развала СССР, и после. События эти почти совпали во времени. После смерти отца мама часто говорила: «Если бы отец дожил до этого безобразия, то точно не выдержал бы, умер» Последующее моё повествование может оказаться отрывистым и не последовательным. О многом умолчу, на то есть веские причины. Жизнь в венном городке стала затухать, всё меньше полётов, дежурств и нарядов. Поползли слухи, что воинскую часть будут расформировывать. Зарплату в «зайчиках» никто не хотел получать, так как переводили их с русских по грабительскому курсу. Военные зароптали. Тогда придумали выдавать российским, но надо было ехать в Москву, или в Смоленск, и там караулить несколько дней, чтобы получить получку. Не подумайте, что ездили ежемесячно, такая возможность выпала каждому по одному, некоторым по два раза, правда выдавали зарплату за два месяца. Гражданские тоже зашумели, тогда и им дали такую возможность. Один раз и я ездила в Смоленск. Города не помню совсем, надеялась, что получу деньги и пройдусь, или возьму автобусную экскурсию. Наивно. В первый же день нас записали в какую-то очередь, начали откладывать выдачу, так дотянули до самого вечера, сказали, что деньги привезут завтра, и разрешили ночевать в солдатской казарме (я не сказала, что это был не банк, а тоже, воинская часть). В казарме голые железные кровати со скрученными старыми матрасами. Ни у кого, естественно, никакого белья, в одной казарме все, и женщины, и мужчины, не только с нашего военного городка. Мы с двумя нашими женщинами, и несколькими молодыми лейтенантами, расположились поблизости. Были ещё наши офицеры, но они ночевали в машине. Достали свои припасы, ребята сходили в магазинчик, чего-то ещё подкупили, кипяток принесли, немного подкрепились. Ночью было очень холодно, хоть и июнь месяц на дворе, мы укрылись грязными одеялами, которыми сначала брезговали. Ночью я почти не спала, было очень холодно, неприятно пахло одеяло, а у меня обострённое обоняние. Кое-как переночевали. Как можно раньше пошли к кассе, занимать очередь, правда наши офицеры были уже там, наверное, и ночью сидели на лужайке. Пригласили нас, у них там была «поляна», мы же с пустыми руками. Они нас накормили, и сказали, что заняли очередь и на нас. Во второй день всё повторилось, обещали, что деньги начнут давать с минуты на минуту. Мы с содроганием вспоминали, как нам придётся снова ночевать, мечталось о тёплой воде и чистой постели. И это только вторые сутки, как из дому, как же мы зависимы от благ цивилизации. Кто-то из офицеров пошёл и договорился для нас о лучших условиях. Одна из нас какими-то путями получила деньги и уехала, а мы с Любой остались. В этот раз мы ночевали в такой же казарме, на втором этаже, но там было чисто, и нам выдали бельё, помещение было проходное, туда-сюда ходили солдаты, но видимо им было велено, как можно меньше нас беспокоить, так что они нам не мешали. Нам дали ключи от отдельной туалетной комнаты, там была горячая вода. Мы кое-как привели себя в порядок и легли спать. В эту ночь я не замёрзла, но спала плохо, было очень светло, в конце коридора горел свет, стоял дневальный, кто-то ходил взад-вперёд, но это лучше, чем в предыдущую ночь. Утром всё повторилось, наши офицеры не спали, прямо у двери в кассу расположились на траве, разложили снедь, наверное, и выпивали, чтобы никто не видел, снова нас накормили, денег на продукты с нас брать не стали. Один из офицеров приехал за деньгами на собственном автомобиле, они в машине спали по очереди. Этот офицер – Анатолий сказал, что мы сегодня обязательно получим деньги, он кому-то звонил в Москву, а там пообещали, что перезвонят в Смоленск и деньги нам выдадут. Потом сказал, что у него есть одно место в машине, и он предложил обратно ехать с ними (его жена у нас в детском саду методистом работала), я согласилась. Деньги мы действительно получили, где-то к обеду. Анатолий сказал, чтобы я шла в казарму за вещами, я поспешила, а когда вернулась, они уже уехали. Как мне потом рассказали, другой офицер, приехавший с ним на машине, стал возмущаться: «Зачем ты её берёшь, мы бы закатили куда-нибудь на ночь, развлеклись, а она нам помеха, ты же знаешь, что она слишком правильная». Анатолий сказал Любе: «Передай Лесе, что у меня изменились планы, я домой сегодня не поеду, мы решили к старому другу заехать». Было неприятно, я же не напрашивалась, сам пригласил, но всё равно спасибо им, опекали нас, помогли деньги получить. Тогда я, Люба и лейтенант - Александр, отправились на вокзал. Билетов, как водится, не было, и мы стали добираться на перекладных. Сначала ехали на электричке, потом в электропоезде в кабине машиниста, попросились, нас пустили во вторую кабину, потом уже взяли билеты и ехали пару часов в поезде, и когда оказались в Гомеле, то все автобусы до военного городка ушли, и нам хоть ночуй на вокзале. Такси было брать дорого, тогда Люба позвонила мужу, чтобы он приехал за нами на машине. Только под утро мы попали домой. До смерти отца всегда думала, что мы ближе с мамой, но когда его не стало, всё больше понимала, как мне его не хватает. Он непременно приезжал к нам несколько раз в год, всегда чувствовал, если у меня что-нибудь случится. Я очень тосковала, так, что даже заболела, но врачи не могли определить чем. Было низкое давление, сильная слабость. К выходным дням я буквально валилась с ног, ходила вдоль стенки, кружилась голова, ноги подкашивались. Меня отправили в Гомель на обследование, поставили диагноз – вегето-сосудистая дистония на фоне депрессии, выписали кучу лекарств для улучшения мозгового кровообращения, ноотропы, отправили к психоневрологу. Она меня начала пугать, что надо лечиться в стационаре, иначе можно погрузиться в депрессию ещё больше. В больницу я не легла, совершенно не было на это времени, накупила таблеток, и начала заниматься зарядкой. Летом мама затеяла ремонт в кухне, я, младшая сестра, она была на девятом месяце беременности, и мама, отдирали от стен старые обои, я с потолка, мама и Надя внизу. К вечеру у Нади начались роды, и мы отвели её в роддом. Рано утром зять пошёл в больницу, справится, как дела у Нади, а мы с мамой продолжали заниматься ремонтом, вернулся сияющий зять и сообщил, что родилась девочка. Когда Надя с дочкой пришли из роддома, положили девочку на кровать, стали менять пелёнки, племянник Толик, ему тогда было пять лет, запричитала на всю комнату: «Ой, гове, яке у нас гове» (он не произносил «р»), Кто-то спросил: «Толик, какое горе, радость, сестричка у тебя родилась», а Толик: «Гове, писюна у сестрички нема, як же вона писять буде?». Каждому, кто заходил в дом Толик начинал рассказывать о том, какое у нас «гове». Собрали семейный совет, чтобы выбрать имя девочке, снова своё слово сказал Толик: «Хай буде Женя (Пусть будет Женя)», все возражали: «Женя у нас уже есть», но ребёнок настаивал: «Та Женя приезжает и уезжает, а эта всегда тут будет». Ребёнок взрослых убедил. Так мы без отца прожили год, и примерно перед годовщиной смерти мне приснился сон, словно я вошла в поезд, иду по вагону, а там отец сидит, я села с ним рядом, положила голову ему на плечо, он меня обнял за плечи, и я ему говорю: «Папа, как же я по тебе скучаю» он меня так крепко прижал к своему плечу и говорит: «Так пойдём со мной», я начинаю отстраняться от него: «Ты, что, папа, у меня же дети маленькие, мне ещё рано». А он ещё сильнее прижимает к себе, я вскакиваю и он встаёт и сердито так смотрит на меня, потом разворачивается и идёт в конец вагона. Я следом, мне не хочется, чтобы он обижался, доходим до конца вагона, а он дымкой через окно и рассеялся, исчез. Когда я рассказала этот сон маме, она велела поехать на кладбище и там «поговорить» с отцом. Правда ездили мы вместе, она наводила порядок, полола, поливала цветы и говорила: «Петя, ты, что это удумал, зачем Лесю к себе зовёшь? Детки у неё маленькие, сама она ещё молодая. Живут они хорошо, не тревожь её». В том же духе она долго рассказывала о нашей жизни, не забывая поругивать, чтобы никого к себе не звал. С этих пор отец стал снится редко и всегда как-то отстранённо, как бы и не умирал, просто существует в моих снах на равных с нами с живыми, всегда чем-то занят, что-то мастерит, или с кем-то разговаривает, но не со мной. Мама жаловалась на бабушку. Она отказывалась есть, чтобы не ходить в туалет по большому, всё боялась стеснить кого-то, доставить кому-то неудобство. Потом стала жаловаться на членов семьи, что, якобы, они, проходя мимо комнаты, показывают ей язык, пищу брала только из рук мамы, или Нади, у остальных не хотела брать, а на Олю говорила, что та хочет её отравить. Потом вдруг сказала, что к ней приходила ТА ЖЕНЩИНА, что приходила перед смертью моего отца. Мы отбыли годовщину смерти отца, и уехали домой. А в конце ноября позвонила мама и сообщила, что у бабушки проблемы с кишечником, воспалилась застарелая грыжа, нужна срочная операция, но она отказывается, прошли сутки, бабушка согласилась на операцию. Операция прошла нормально, но от наркоза бабушка не проснулась, ещё сутки прожила, не приходя в себя, и умерла. Я приехала на похороны, мама с порога начала попросить меня взять всё на себя: «Я тебя прошу, сделай всё сама, мы с Павликом займёмся продуктами, ты – оформлением и организацией». Я снова пошла к Надиному крёстному отцу, и мы с ним съездили на кладбище, в похоронное бюро – заказали венки, гроб. На поминках мама сказала, что нашла у бабушки между матрасами слабительные таблетки, которые она ей давала, но бабушка, как оказалось, их прятала. Вспоминаю бабушку, маленькую хрупкую, сгорбленную женщину. Она очень любила шутки. Читать умела плохо, но читала с удовольствием. В основном – детские книги, сказки, потому, сто они большими буквами написаны. Трудяга была, ни минуты не сидела без дела. Мусоринки с пола собирала руками, а когда ей говорили, что бы оставила, и что пылесосом сейчас уберут, всегда отвечала: «А шо я робытыму? Не треба, я сама» Жизнь она прожила очень трудную, и говорила незадолго до смерти, что не имела представления, что так, как она сейчас живёт, можно жить, наверное, это и есть рай.
Молодец,что решилась на продолжение,пишешь здорово,хочется читать-ведь это не придумано-это жизнь! С любовью,твоя Муха :flower: :rosebul: :flower: :rosebul: :flower:
Спасибо, родная!
О невесёлом, но сам факт продолжения радует. Заждались уже. Знакомые выражения на украинском. Я считал что так только у нас "обрусевшие" выходцы с Украины говорят (которых много),полагал что это смесь русского с украинским.
В деревнях, Николай, говорят по разному, мой дядя это называл - "суржик", т.е., не чисто украинский язык, а язык с вкраплениями русского и местных диалектов, я сейчас в Ставропольском крае встречаю бабушек, говорящих по украински, чище, чем многие в Украине. А в Черкесске говорят с употреблением украинских слов, как мне кажется, они составляют процентов 25. Спасибо, что читаете. Если честно, я хотела остановится, но, видимо, продолжу.
Прочитал с интересом. Сначала было подумал, что вы в Витебске служили (ВТА), я там (в области) родился... Так что почти земляки...
Это приятно вдвойне, а мы под Гомелем служили, лучшие годы в нашей жизни!
Белая Русь и её народ - навсегда в сердце!
Очень невесёлой получилась у тебя, лесенька, эта часть... И всё равно, читается запоем, не отрываясь... Жизнь есть жизнь, и состоит она далеко не из одних только радостных событий... Отлично, Лесенька! С Теплом, Андрей.
Да, жизнь, она - разная!
Боже мой! С первых строк меня пробрала дрожь: мой отец тоже умер чуть позже начала этой перестройки. Пиши, Леся, пиши! С добром, Ольга
:wave1:
Спасибо Лесенька! Прочитал на одном дыхании. Очень тронуло мое сердце - "мы служили"... В целом - грустная история. Боже, сколько еще страдать нашему народу? Счастья Вам и удачи. Саша.
Спасибо, Саша, и Вам счастья и здоровья!