Сколько ж зим, сколько лет я в покорности спал под потоком времён, катившихся бурно, но услышал призыв и проснулся, и встал, будто не было казни моей в Оренбурге. Я услышал, что зло исковеркало путь, что опять засвистели барские плётки, что сегодня загнали нас в серую муть, примеряют опять былые колодки. Я к вершинам бежал из зловонных трясин, не желал я с рабством проклятым смириться, я на колья пускал плоть дрожащих осин, чтоб вогнать их с размаху в грудь кровопийцам. От тоски я по-волчьи рычал на луну, в разорённой деревне не слыша смеха. «Проведите, проведите меня к нему, я хочу видеть этого человека». Я в бою забывал, что такое «любовь», я метался в огне, где не было брода. Неужели я рвался через боль и кровь, чтоб воров посадить на шею народа? Наши кони по бабки тонули в пыли, мы в трудах и в сражениях были ловки. Неужели все братья мои полегли ради чьих-то особняков на Рублёвке? Я не слушал трусов озверелую брань, только сердцу сейчас до крика обидно: неужели принимал я рубцы от ран, чтоб каждый болтун называл меня «быдлом»? Где же тот, который наперекор всему примет вызов осатаневшего века? «Проведите, проведите меня к нему, я хочу видеть этого человека». Я сквозь дождь и сквозь ночь уходил от погонь, я слезами размачивал чёрствую корку, но в себе сохранил я возмездья огонь, он меня согревал в отчаянье горьком. Пусть кричали мне злобно, что всё, мол, не так, что желанья мои убоги и странны, только делу хорошему нужен вожак, как нужны в шторма кораблям капитаны. Знаю я, что средь российских полей и вод оживают неисчислимые рати. И тогда обязательно найдётся тот, кто зажравшейся сволочи скажет: «Хватит!», всё решит не по корысти, а по уму, будет он в делах – не убогий калека. «Проведите, проведите меня к нему, я хочу видеть этого человека».