Вероника с детства не могла привыкнуть к внезапным исчезновениям матери. Такого легкого на подъем человека она больше никогда не встречала. Вечером мама еще читала сказку перед сном, а утром уже звонила Веронике из аэропорта перед поездкой в очередной экзотический уголок планеты. Благо, бабушка всегда была рядом, чтобы на кого-то спихнуть ребенка. Сама Вероника считала себя домоседкой. Она совершенно не понимала людей, страдающих нехваткой адреналина и впечатлений. Мама внезапно срывалась, уезжала, потом также внезапно возвращалась. К этому привыкли близкие, знакомые, соседи. Так привыкают к частой смене погоды. Не могла привыкнуть только Вероника. Когда в последний раз мамино место опустело за семейным обеденным столом, Вероника уже не была той обидевшейся на весь свет девчонкой. У нее был заботливый муж и очаровательные погодки, сынуля с доченькой. Но ей и сейчас не хватало мамы, которая напоминала маленький улыбчивый воздушный шарик, своенравно устремляющийся в неведомые дали.

Михаил бродил по городу, пока окончательно не вымотал свое отчаяние. Возвращаться в холостяцкую квартиру в омерзительном настроении ему не хотелось. Злость и хандра - не лучшие попутчики по жизни. Оставаться с ними в замкнутом пространстве однушки Михаилу не климатило. Он знал, чем это заканчивается, запоем. Молодого, подтянутого человека в модном прикиде встречали за этот вечер и в городском парке, и в недавно открывшемся баре, и на городском променаде. Он шел в толпе, садился на только что освободившееся место у стойки, отыскивал переполненную скучающими старичками скамейку у пруда с фонтаном, но, казалось, эти люди просто не видят его. Он был один. А что более всего усугубляет хандру? Вселенское одиночество. Темнело, когда Михаил открывал подъездную дверь. Еле живая лампочка под козырьком могла осветить только свой уход из этого мира, но никак не набор шифра.

Я отношусь к аналоговому поколению, как, впрочем, все мы. Так бы и доживала я свой век, не зная этого, пока не наступил слом эпох. Как же правы были древние китайцы, которые вместо проклятья посылали вслед врагу: “Чтоб ты жил во времена перемен!” Вот только кто же и за что проклял меня, а со мной вместе и все мое поколение? Ладно, об этом я подумаю завтра, как сказала бы незаслуженно запрещенная в сегодняшних США Скарлетт. Что из себя представляет этот слом или смена (как кому ближе) эпох? Жили мы поживали в аналоговом мире, и главным для нас было СЛОВО. Сейчас же наступает век ЦИФРЫ, когда любой предмет, понятие и даже слово будет заключено в цифру. Помните, в детстве мы шифровали записки, заменяя буквы цифрами, и получалась абракадабра, понятная только тем, кто знал шифр. Вот и сейчас нас ждет примерно то же самое, только в глобальном масштабе. Скажу больше, в цифру будет переведен и сам человек.

Благодарю автора Кольцова за вдохновение. В продолжение разговора, начатого им в статье "Дефицит" https://www.my-works.org/node/201890 Мы, пережившие девственно пустые прилавки времен перестройки, испытываем странное дежавю, слушая новости западного мира о начавшемся дефиците продуктов питания и товаров первой необходимости. Точно так же тогда с прилавков по мановению чьей-то злой дирижерской палочки во всей стране вдруг пропали необходимые товары. Точно так же люди, охваченные паникой, скупали все, что еще находили в магазинах. А о том, нужна ли им была эта вещь, думали потом. Тогда, в конце 20 века, этот метод всеобщего дефицита был проверен на одной стране, пусть и на большой. Получилось сломать привычный ритм жизни людей - получилось сломать государство. Сейчас начался слом в глобальном масштабе. Многие спрашивают: кому это надо? А давайте вспомним перестройку.

Вера всегда панически боялась высоты. И только Славик, вытащив ее на крышу родной многоэтажки, показал, как может быть эта высота красива. Они подолгу сидели на крыше вдвоем, одни в целом мире, и целовались, целовались… Частенько их свидания заставала большая круглая Луна, очень похожая на апельсин. А теперь Славика нет. И не будет никогда. Вера одна сидела на крыше несколько минут, а может, часов. Как она очутилась здесь сегодня, девушка даже вспомнить не могла. Последнее из прежней жизни, что врезалось в память, был крик мамы Славика: “Уби-и-ли!” По обрывкам разговоров соседей Вера поняла, что Славика нашли утром в соседнем парке. Он шел домой с вечерней смены на заводе. Не дошел… Перед мысленным взором девушки вставали картины недавнего счастья. Как они гуляли вместе. Как готовились к свадьбе. “Да, нужно же свадебный костюм из мастерской забрать, Славик просил”, - вдруг засобиралась Вера и от абсурдности этой мысли оцепенела.

Стряхнув остатки прилипчивого сна, Татьяна привычно провела ладонью по лицу. Оно было на месте. “Ну и хорошо, - подумала хозяйка миловидного личика и ловко поставила себя в вертикальное положение, - не придется терять время на подбор обличья к завтраку. Но почему я его перед сном не сняла? Это же очень вредно”. На кухне уже началось движение, но не семейное, а броуновское. Муж, пытаясь дотянуться до закипевшего на плите кофе, лавировал между дородной свекровью и мопсом Шерханом. Песик ерзал между столом и плитой, выжидая случайного кускопада во время всеобщей спешки. Натренированными движениями муж завладел емкостью и начал лавировать к столу уже с горячей туркой в руке, но… не вылавировал. Худеющая 15-летняя дочь втихаря скинула со стола кусок ветчины для Шерхана, он метнулся на перехват, а муж попался на его пути. Ветчина в горячем кофе Шерхану не понравилась, но времени на раздумья у него не было. Да и выбора, к слову сказать, тоже не было.

Ульяна Петровна никогда не понимала выражения “ходить как в воду опущенный”. А неделю назад ей пришлось испытать на себе это состояние. Она, как и все 30 предыдущих лет, ходила на службу. Почему-то вся контора заштатного автопредприятия называла свою тягомотную работу службой. Она утром вставала ровно в шесть, а ложилась спать в десять. Была совершенно уверена в омолаживающем эффекте строгого соблюдения режима сна. Она ела, принимала ванну, смотрела телевизор… Но все, что она делала, проходила как бы вне ее самой, не затрагивая сознания. Даже уборщице тете Фросе надоело натыкаться постоянно на никого не замечающую Ульяну Петровну. Как-то столкнувшись с ней в коридоре конторы, она в сердцах сказала: “Ну хватит ходить здесь как в воду опущенная. Что случилось-то?” Но и это замечание прошелестело мимо уха моложавой 50-летней бухгалтерши. В холодную жизненную воду Ульяну Петровну опустила последняя встреча с мужем.