Эрика Отвлечь от рюмки, пригласить потанцевать под свадебный надрыв оркестра, завлекающего публику, резвящимися рок-н-рольными мотивами. Танцевальным тестом навязаться хочешь? Получишь своеволия пощечину неуклюжести манер высокомерия, спесивости превозносящей вотчину показушного запойного веселья… Меня опередили, но учтиво разрешения спросив. Подчеркивая независимость Светланы, я ей вольную добросердечно предоставил в выборе партнера танцевального. И оглянулся зоркостью холостяка, нацелившись разгулом на доступности простор, чувств бескорыстной доблесностью огонька подстраховываясь под доброжелательный отпор. Глаза Джульетту ищут, а разумность зло посмеиваясь, предостережением советует: окстись, С души терзаний не стряхнет обузу, эмоциям поддавшись новизны уступок лабиринтному конфузу исканий чувством ранней седины. И что, потупиться обидой безразличия в тарелку? – Даму увели твою, а ты был сам не прочь потанцевать, но упустил момент инициативы настроения. Теперь закусывай, Нахлынувшую горечь ревности, уступки безразличия итога гордыни набожной смиренности перед лицом соблазнов чувств мирского… Неожиданно плеча коснулась чья-то воля… – Не пугайтесь. Вы танцуете? – Чувств безразличия изменою стань поперек желания охотою дуэли трагедийной сценой – судьба метнет характера остротою. – Надеюсь, не в меня. Вы равнодушны к спутнице своей, не зная, как избавиться от опостылевшей опеки. Я давно за вами наблюдаю. – Мы встречались ранее? Не помню. – Нет, но… А на кого она похожа? Теплотой объятий в танце – на Джу… Взглядом искренности – Зл… Глаз искринками – Елена… Остротой речистости – Людмила… Статной независимостью – Вера… Красотой надменности – Марьяна… Грацией непослушания – Ирина… – Вы кто? От жениха или невесты? – Грехом – я холостяцкой жизни самозванец, чувств дрейфующий тревогой. А ангел девственности и его румянец – приблудился мне дорогой… – И много вы таких приблудных ангелов по жизни повстречали? Не отвечайте, просто я завидую румянцу девственному. – Мужская гордость и застенчивость обязывает преданно молчать. Я не ищу судьбы изменчивость, приваживая чувства благодать. – Застенчивость вам пить при изобилии доступном запрещает? Боится, что уйдет на задний план, во время выступления достоинств прочих. – Застенчивость – не сути занавес всеядной извращенности породной. А крест характерности жанровой – врожденной дефензивности шизоидной. – Вы легки в словах, как в танце, безразличием манеру навязав открытости взаимному доверию, бесхитростности принуждая. – Вы не юрист? – А как вы догадались? – Легко под ситуацию подстраиваетесь, прощупывая выгоду какую бы извлечь, поддакивая слабостям понурой жертвы. – Ха-ха! А на румянец не махнешь? – Судя по тому, с какой опаскою на вас косится окружение Вы самоотверженности одиночества полны, умом соперничая с красотой, чем безбоязненно желанием оголены, потворствуя игривости шальной… – Глубоко капнул шизойд. Хотя манерностью еды и сдержанностью жестов – тревожно педантичный психопат с навязчивостью обессивно-компульсивного психоза – анакаст. – Поверхностное ковыряние по маске воспитания – духовным смыслом наказание с мечтами расставания. – Хочешь чтоб ее тебя сорвали? – Так женись. – Желаю самолично снять затворы с причинного бесстрашия способностей, предначертаний разрешая споры чувств даровитости экспромтов вольности. – Как личность – ты уж состоялся, чего же мечешься? Отдушину от самого себя пытаешься найти? Несчастная любовь? – Страсть неудовлетворенная сполна, насильственный разрыв душевной связи. Злобы бессердечности волна – снесла любовь на пиковом экстазе. – Знаешь… Знаешь продуктовый магазин на этой улице? Войдешь во двор, увидишь домик небольшой и справа от парадной двери лестница… Второй этаж, не заплутаешь. Приходи, сегодня, проводив румянец до постели… К ней иди, а то она шампанским захлебнется. Жду тебя. А если буду спать, то сонную возьми меня… Танцевальный аромат соблазна откровенности переплетения симпатий – шепчет интуиции проказно: «Отзовись услужливо прогулкою объятий». Тайной миссии проделок Зевса лаской страстности по привилегии гордыни торжеством, чтоб красоты невеста окунулась сердцем в наслаждения свя… – Я кажется перебрала, пойдем на воздух, душно здесь. Ой, меня качает… Как же глупо получилось… ведь выпила совсем чуть-чуть… Лепечет несуразицу, но подобрела, маску скинув недоступности, в открытую льнет телом на опору. – Мы где? Я че-то заплутала… – Ты помнишь, где живет подруга? – Какая?.. Так, все ясно. Под охрану дяди Мити отвести. Пусть через стенку наслаждается нетрезвым бредом. – Я в туалет хочу… Давай посторожи, я быстро в кустики… Ну вот – мне полегчало. А ты куда меня ведешь?.. – Рассвет встречать под шум прибоя, перекликаясь со свободою бездомных чаек… И ждать полуденного зноя, на пляжном вертеле, преображаясь в солнечный огарок… – Я не хочу на вертело, поспать бы чуточку. Ноги как-то странно заплетаются. Держи меня… Какая темень, как у негра… – Соберись, мы у ночлега. Теперь по стеночке вперед… – Я маме обещала, что не буду пить на дне рождения… И надо же – на свадьбе нализалась… – Стресс эмоциональной репетиции надежд пристолья брачных одеяний – слезность горячительной традиции с утратой грез невинных ожиданий… – Да, стресс… Я вся горю! Мне стыдно. Ты не скажешь маме, как я напилась? Шампанское – то розовое, сладкое… А где мне лечь? – Выбирай любое ложе. Я же удаляюсь. Утром, уходя, захлопни дверь на шлепер. – Папа… Если он узнает, то убьет. А ты куда?.. Ну ладно… Во натанцевалась!.. Хмельная беззащитная невинность падкая на искренность любовного напитка, готова без разбору на умильность надругательства бесчинства – нравственности пытка. Надеюсь, возвратившись, не застану похотливого безволия картину, и в раскаянии, навсегда исчезнувшую от свидетеля и соучастника позорной слабости, Светлану. Слабости? А сам, куда ты нюх безволья навострил? Не в объятья ли развратности палат, блеснуть фертильностью раскрепощенных сил, идущих на поклон услады страстности. Тебя влечет таинственная роскошь аромата – дурман экзотики телесного цветка, мечтой звучащего, как себялюбия кантата в счастливую восторженность проводника. С какой проникновенной легкостью она подметила твою слабинку падкости на изощренность красоты. И не спугнула «дефензивного шизойда» лживость. Чутье с опорою на знаний убежденность не клюнуло на заморочку, духовностью пустило в ход ума обзорность, диагнозом поставив точку. Точку ли? Жизнь твоя – игра сменяемостью психопатов. И, уж казалось, потерял себя, подстраиваясь ракурсом наглядности удобства бесконфликтности к углам претензий, то и дело появляющихся на пути. И вдруг попутчица с осознаваемостью ощущения: вам по дороге и дыхание ее давно ты в спину ощущаешь. Тебя нагнала и ушла вперед, походкой вызывающей красот, игривой поманив улыбкой: ты достоин стать со мною вровень даров взаимности прикидкой распрей темперамента диковин. Ты снова на подхвате случая. Вечер, ночь тебя как будто бы ведут к развязке. Но молчалива спящая Светлана, а то, что ждет, не предвещает мне покой. Бездомностью своею нарасхват – штормит запросами фертильность, напрашиваясь на любви диктат – намек судьбе на уязвимость. Смелость, предложившая себя, должна бы настораживать особенно тебя, Джульетту снявшего на свадьбе с последующей пыткой переглядок и физическим разрывом единения духовного. Сколько лет ей – 25? Чуть больше и не замужем? Ухоженность отточенная вкусом оценки наивысшей пробы спокойствия расчетливости пульсом самодостаточной особы. «Джульетта», связи все расторгнувшая с прошлым? Миг короткий одиночества, с оглядкой случаю покорности… Неизбежен рок пророчества – награда ты любви достойности. И вновь судьба тебе на выбор предложила, двух между собой соперничающих представления о направлении движения к разумности семейного уклада через показательные выступления доступности. Разговор о чувствах впереди, а на этапе первом – Доверительная близость потребительской опеки – деспотическая милость к обручению навеки. Визуальное знакомство претендующих сторон подстегивает каждую из них к максимализму аппетита, для завоевания успеха предпочтения. Тебе отведена роль искусителя победного демарша ревности. И если молодой румянец хохолка – хвостом лишь крутит и авансом насаждает удовольствие, дразня подарка непорочностью… То опытный юрист уж знает, что почем: Жертвую картиной наваждений сна явственному плодородию восторга страсти красок наслаждений полотна темперамента и ласк палитры торга. Первенство – сама с собой – одиночество запой искушением фантазий партией победных связей. Вариант повтора – Вероника – Катерина? И кто же кто из них? Рулетка случая не терпит повторений и неожиданности огорошит даром бесовской конфронтацией игры воззрений, и памятным похмельным счастья перегаром. Спасовать перед раскруткой жизненной спирали, пассивностью напрашиваясь на идейный ступор? Жаждет разум приключений магистрали и чувств фантазий безбоязненный сердечный юмор. Спокойствие размеренного шага без торопливых грез сердцебиения – расчета бессердечия отвага, спуд опыта уверенности зрения. Магазин и во дворе дом двухэтажный… Свет тусклый из-за занавески… Ждут? Дыхание прислушиваясь затаил?.. Уже взобрался по ступеням?.. Издевкой распоясался озноба пыл мальчишеским азартным рвеньем. Успокойся, памятью перебирая десять заповедей идеального супружества, которые друзья вручали «Злате» и тебе на свадьбе. Руку ты к ним приложил рифмовки, обеспечивая устранение неразберихи и не нужной нервотрепки в тягости семейного уклада: Каким бы не был сильным нрав жены – но главное в любви – души приоритет, дар уважительной княжны… Не зыблем в браке мужеский авторитет – отзывчивостью чувства, добротою слов напоминания – сбылась судьбы мечта – заботой обретен счастливый кров любовной нежности чар верного щита, ответственного предъявленьем прав в защиту собственного мироздания не ущемляющего гордый нрав избранника традиций воспитания. Посылом назидательным будь добр, и критикой не наполняй уюта дом. Морщинкой ляжет на душу раздор. Рука депрессии – не излечимый тромб. Поддерживай сентиментальность дат пути, совместно прожитых счастливых лет. Успешен тот, кто памятью богат, радушных мелочей не забывая след. Потребность жизненная – твой супруг – заботливости и внимания почет. В беде и радости – он верный друг, любви опоры каждодневное плечо, надежности быть понятой всегда взаимной нежностью беспрекословных рук, теплом ручья прилежного труда, сердечно дарящего чувственный досуг, духовной близости идущей в рост, держащей спады настроения в узде, расписывая разноцветьем холст влюбленности очей в фантазий суете. Пленяя самобытный эгоизм – лелеять темпераментом любви постель, поддерживая гордостный лоббизм мечты интима – себялюбия свирель. С годами пусть крепчает чувств союз, наполнив содержанием семьи роман отцовством, материнством страсти уз, наследством пополняя жизни океан. Намерений серьезностью настроился на рандеву постельное? Вперед назло привязанностям тем, что догоняют укоризны взглядом… Не должен никому, я суверен, интима наградиться променадом. Свет горит в прихожей, на столе листок со схематичным планом достопримечательностей места посещения: кухня, ванна, туалет, гостиная и спальня. Предусмотрительность гостеприимства с обстоятельною гигиенической обеспокоенностью стрелок указующих. Не торопясь, я совершил весь комплекс освежительно- облагораживающих процедур. В халате и в домашних тапочках, без признаков поношенности, в кухню заглянул… Вина бутылка на столе… Бокал с рисовкой отпечатка губ и недопитого вина глотком – хмельного предвкушения подспуд покорности развязным поводком. Приложиться аппетита вкусом, расслабухи хватанув душок вместо чувств азартности прикусом, памяти оставив посошок? Сценарный вариант с Джульеттой или с Верой? С Верою ты был пассивен, как Джульетта, ожидающая наглости инициативы, без раскрытия причины на сговорчивый интим. Не получилось. Посошок укоренился чувством, требуя свидания оглядки – зов неизгладимый вольнодумством игр любви и лицедейства прятки. Вариант провальный, как сама игра с трусами. Опыт заставляет думать: память о себе какую ты оставишь? Отпечаток смачный на бокале, выпив страстью избалованность мечты власти в темпераментном накале барства вольности безликой темноты… Дарованностью связи, возникал всегда сюжет размолвки интересов, направляющих взаимовыгодных инстинктов притяжения, смотрящих прямиком на ракурс удовлетворения. Чуток трагедии с улыбчивым презентом, с заносчивостью горделивой недовольства, речей бестактности стыдливости моментом, с агрессией чувств беззащитности сиротства. А что сейчас – бессодержательная случка безымянная. Уже, вон, нарядился чистотой! Осталось юркнуть в ветреность прикрас объятий и развлечься наготой, вручая страсти родовой контраст. А в чем заминка нерешительности? Не хватает провокации недостижимости вершины: Ирина… Марианна… Заявиться с ужином в постель походкой «Каменного гостя»?.. Серенаду спеть, коктейль речей преподнести помолвкой тоста? Довести до белого каления щекоткой близости недостижимого до защитной откровенности презрения трагедий подсознанья содержимого? Как назовешь ее? Что поразило в ней тебя и подкупило, кроме сочетания классической природной красоты с картин Ricardo Sanza – Солнечные яркие цвета лени раннего рассвета – кружев трепетная нагота женственности чувств букета, с ароматом свежести волны, опыленного росою луга – бытия загадочной страны счастья умозрительного чуда. Да – запах. И это не духи. Надменности величия гормон взгляда магнетического плена, азарт ума, толкающий в разгон – есть для воли творческой арена… Вот и возьми задиристость мозгов в постель, наполнив сладострастия купель темпераментом, чтоб закипела кровушка, восторгаясь властью чувственного перышка… Как кабель идешь на запах, ведомый прыткостью инстинкта спеси заклинаний, в лапах чувств расторможенности спринта. Не то. Чутье подсказывает, что не то. Такие женщины так просто чужаков в постель не приглашают. Ты чем-то зацепил ее: «…Насильственный разрыв душевной связи в неудовлетворенности экстазе?..» Ей напомнил неосуществленные мечты… Сплетает время равнодушно жизни паутину, надежды превращая в безнадеги затхлой тину… Кто первый окрылил тебя мечтами, воплотиться им не дав? Алла? Крылья дара в замкнутом объеме, как мечтания в горящем доме. Не дать возможности себя использовать для снятия заклятий памяти, преследующей неудовлетворением. Сама должна решить свои проблемы. Ну а ты, как стимулятор, наступивший на четыре точки бессознательного угнетающего чувства, Оставайся робким духом провидения неясных снов, к трапезе прильнувших слухом снятия душевности оков. Вперед, прелюдия уж больно затянулась ожиданием, возможно, уж перегоревшим романтическою блажью выпитого перед сном вина. Дверь отворил и, сделав шаг, почувствовал, как мягкое ковровое гостеприимство приглашает ласково в постель. Скинул тапочки… Свет мягкий бра рисует розовое окружение, чуть золотящееся отзвуком рисунка на обоях. Казной – сугубо дамский интерьер, таящий сдобы мягкости эклер – интима тайнописи будуар, успеха блажь и неприступность чар. Есть элемент который бы тебя насторожил? Громоздкий с позолотою подсвечник на три свечки перед зеркалом на косметическом бюро, но держит он Лишь две, нетронутых огнем свечи – напоминания скорбящий символ разлуки с жизнью, савана порчи свободы от корысти суетливой. Непроизвольное желание… Да! Шагнул навстречу дамскому столу, обзором спички поискал и чиркнул, свечку запалив. Послушная свеча вмиг подхватила пламя, расплывшись сгоряча, держа живое знамя. Бра на стенке потушил и глянул на постель… Двуспальная, массивная, заправленная в белое белье… На свободной половине уголочек одеяла загнут… Приглашение соприкоснуться сном фантазий сказок Шехризады ласками сердец, интима говорком, скрестив любовью страсти взгляды. Затылок на подушке, тело дышит поиском удобства расслабления. Покой разнеженный не нарушая, я скользнул в лазейку приглашения, вдохнул знакомый аромат и затаился в ожидании сигнала к наступлению. «Возьми меня во сне…» Дыхание не спит, а вслушивается ощущением готовности к вторжению… Души коснись и побегут мурашки, оцепенелость потчевая спазма, у чувств строптивости прося поблажки – гульнуть напропалую страстью праздно… От затылка, кончиками пальцев, выстроив их в ряд, касанием чуть слышным, линию по спинке, по вершинам позвонков, я очертил до мягкой ямочки их окончания. Гусиной кожею откликнулась живая плоть и томно руки вверх подняв, всем телом повернулась для объятий. И снова осевую я веду черту уже по мягкой лицевой поверхности заявленного чуда. Вслепую, под покровом тоненького одеяла, я прощупываю нежную чувствительность реакции податливой свободы. Ровный свет от немигающей свечи ложиться на спокойное лицо: глаза закрыты, ореол каштановых волос подчеркивает белизну и правильность овала лика утонченного. С блеском норки выгнутые брови придают лицу серьезность вдумчивой аристократки. Губы сочные и четко прорисованные, пухлые с прямою линией соединения, но кончики чуть загнуты смешинкою по уголкам – соблазн натуры с чувством юмора строптивой искусительницы. Идеальная симметрия Мадонны Микеланджело божественного лика… Миг скорбящего приветствия беспомощности – предстоящих бед душевность крика. Ты ее закрытых глаз боишься, как преграду неосознанную. Пламя свечки заморгало беспокойством, материализуя мысленный угар бичевания застенчивым изгойством испепеляя опытности гонорар. Поочередно пальцы впадинку пупка прощупывали… Напрягся неподвластностью животик. Ниже чуть прошелся и волосики собрав в пучок, им обозначил на лобке колечко. Губы показали белизну зубов, улыбкой встретив шаловливость нагой чувствительности влюбчивых сватов – фантазий пламень, чувств спесивость. Ответною улыбкой я коснулся вздернутого уголочка губ и тут же – на затылок мой легла ее рука, соединившая уста в улыбчивом знакомстве. И в этом поцелуе было все: Изголодавшаяся плоти жадность, сердечная надежда на души родство, нечеловеческая воли страстность, надменность гордостная – дара божество. Улыбчивая нежность материнства и лучезарной девственности кротость, молитвы с безнадежностью единство, и темпераментного счастья вольность. Печали скорбь непрошеной разлуки… И встречи нескончаемая радость… Опаска призрачности рая муки… И красоты несметная парадность… Я потерял себя в среде насилия ласки, усыпившей черствость обороны… Восторга песнопений литургия оргий счастья надевания короны драматургии лести обольщения – ты чувств удовлетворения вершина любви красотной рампы освящения, радужной мечтательности сердцевина поклоном восхитительной кромешности перевоплощения услад досуга покровом страсти вожделенной нежности нескончаемостью модуляций круга, гармонии любви в пылу беспечности чувства райского – телесности природа сил одухотворенной бесконечности темперамента эгоистичного улета…» Я в самолете. Рейс Рига – Эмираты. Шесть часов в воспоминаниях ложащихся строкою. Погрузился основательно в ретроспективу – запах ощущаю страсти той… и очень явственно. Справа в кресле… нет не Таня, а мужчина молодой. Таня – там в Берлине, шастает по барахолке… Глянул на попутчиков в проходе и уперся – В глаз открытость наблюдательного интереса – зоркость безобидного сеанса милой юности румянца нежного компресса, провокационность реверанса. Как она похожа… К обонятельным добавились и визуальные фантомы, сходство ищущие с умозрительностью ощущений… Отложи терзанья «Пролежней…» на успокоенность гостиничного номера. По салону прогуляйся и вдохни сонливый перелета аромат куриных ножек, макарон и кофе с алкогольною приправой… Прошелся, встретив нескольких знакомых, с кем уже контачил в прошлом на маршрутах освоения мест отдыха, с пробежкой по достопримечательностям. Пошел обратно… Не шарь голодными глазами в поисках опоры для воспоминаний. Безразличием закройся на замок, разгребая перечень ошибок. Не исправишь, новью совершив подлог, как бы не был обаяньем гибок. Ба! Виденье раздвоилось. Юность под охраной мамы лишь усилили, чертами усредненными, Ночевки той утраченного сходства – свечою подогретый счастья блик страсти барственной противоборства, чувств гармоний позитива стык. Потупившись, я прошагал на место. И вновь навязчивостью запах повторился. Воспоминаний смог включил эффект распознавания. При регистрации на рейс, перед посадкой в самолет ты и внимания не обратил на эту пару. Не случайное стеченье обстоятельств аромата ареол, и место, и ситуационный поворот в романе. Тобой манипулируют, а значит – опыт твой прозрения необходим носителю призывного букета. За девять дней совместной жизни в Эмиратах, так как чартер целиком наполнен группою одной турфирмы, мне позволят выказать свою необходимость, если не ошибся я. Ну, а пока Татьяну возвратим на крыльях реактивных из Берлина, прямиком в провинцию. Осталось позади Прогулочное рандеву гортанного анклава, поклонения вдовству чувств памятного права. Татьяна шмотками обзавелась и впечатлениями от Керфюнстагдам витринной показухою ее сразившей пуще, чем картинный эксклюзив от KDW. Обособившись, общение до минимума доведя, одними взглядами поддерживаем связь. Устали, слишком много впечатлений накрутили на глаза. Татьяна под лучами утреннего солнца из иллюминатора… Я отгородился книгою открытой – раритет невесть как оказавшийся на барахолке средь берлинской мишуры. «Китайский эрос» – иллюстрированный сборник древних сказок и легенд востока на русском языке. Шикарное издание в суперобложке с многочисленными в цвете репродукциями эротических гравюр и вышивок на шелке из коллекций Эрмитажа и других музеев по объявленной тематике. Татьяна книгой даже не поинтересовалась. Слишком толстая для непоседливого здравомыслия – муть бесплодная – заслуг преамбулой пустая миссия. Открыл страницу содержания и пробежался по названиям: «Страстности любви…» «Парадоксы…» «Сексуальность…» «Искусство…» «Канон чистой девы…» «Башня десяти свадебных кубков…» «Подстилка для плоти…» Актуальность почерпнуть, но не практического свойства. Из застоя выжать суть чувств, будущего для геройства… Ли Юи – «Башня…» «Хмельной небожитель делает надпись, чтобы показать, что он не глуп. Во времена династии Минь… в провинции Чжэцзянь жил некий земледелец. Напившись хвастал он, что может вызывать дух небожителей, которые его рукою иероглифы выводят с предсказанием судьбы. Жители мест тамошних, случись в их жизни затруднение, шли к Дурню Винному, так звали чудака рукой бессмертных выводящего послания, как избежать беды. Прознал про это богатей, построивший для сына к дню его венчания дом-башню для молодоженов (из трех ярусов) и пригласил на новоселье Дурня Винного, пусть, мол, попросит духов надпись сотворить счастливую. Явился Дурень, чарку осушил одну, другую, и еще-еще пока не захмелел. Тут он и взялся за провидческую кисть и появились на доске три крупных иероглифа: «Башня Десяти Кубков», а рядом шесть поменьше: «Праведный муж Девять дней писал хмельной». Присутствующие сразу догадались – «Девять дней» – Сюй – входит имя небожителя Чжан Сюя, нынче, вероятно, почтившего вниманием. Но смысл заглавной надписи гостям не поддавался расшифровке. Отец и сын в поклоне низком обратились к духу с просьбою почтительной: Надпись “Десяти Кубков”, ну ни как не вяжется с происходящим, вкралась может быть ошибка? Найди ее, о дух великий и исправь. Винный Дурень поднял кисть и на бумаге появились строки стихотворные: Десять Кубков – вовсе не ошибка. prolezhni-sudbi.net