/ознакомительный отрывок/ На чувствах восхотений тени, Как будто мороки судьбы. И разбираться в сем нет времени. Хоть бы... МИХАЙЛО КОРЯГИН (роман в стихах) < Имена персонажей вымышлены, любые совпадения случайны > Совесть знает свое дело, имея предчувствие кажущегося решения, но тут же обращаясь к невысказанному.

18+ В созвучие с: http://www.my-works.org/text_158664.html ________________ Балбес шикарно рот раззявив, Стоял средь бала: шум и плеск Речей неслышных, стол поправ На коем весь фуршет и блеск. Играла музыка прилюдно: Она была как ворох стонов. Он вспомнил: на подушке томно Она лежала, без панталонов. Шурша там ворохом постели... Елозя в простыне руками. И так смотрела! Плюх ногами! По всей кровати: и вспотели Тогда его хладны ладони. Он щеки ими тер; смотрели Глаза его — и чувства-кони С обрыва падали, и ржали. И было страшно, было грустно. И было сразу как не было — Да никогда! еще не было... Так безнадежно, и так пусто. Очнулся.

Колеблются мысли. Слова — промокашки. Ушами шевелишь, синдром Чебурашки. Восстанет из строчек убитая Муза. Последняя точка. И хлынут мурашки. Избитое догмами чувство прозрения. Наверное хватит для слога терпения. Еще одна рифма, скандальной строфой Закончится стих, во пылу впечатления. Вот так образуется сердце поэзии! Это ли мысли? Чудные фантазии... Город катренов, строфами вселенная. Будь же как Я! Встала Муза в экстазе. Шепот долин, песнопение пеночек. Нам от стихов нужно ласковых весточек. Там, на строках размножаются ландыши. Мысли натер пальцем в лоб — лишь комочек. Шишка такая, заклеивать пластырем. Что же, искать пошел. Мытарем, мытарем... Звезды напичкали блестками ночь. Встал на балконе. Нечаянным зверем. Суть восстает над вселенными морем. Это ль не сладкое кредо? Проверим. Снова за лист.

4 С советом все твори, с советом пий вино: сильнии гневливи суть, вина да не пиют, 5 да напившеся не забудут мудрости и право судити немощным не возмогут. 6 Дадите сикера сущым в печалех и вино пити сущым в болезнех, 7 да забудут убожества и болезней не воспомянут ктому.

Сокровенное чувство в нас сути бытия не вмещаемой ни познанием, ни сердцем, ни чаянием покойным в трудах духовных... В тенетах сумрака скорбя Несметность душ первостепенных, Застенчиво мечту любя, Боялись сутей откровенных. Бог их вознес из тьмы во тьму, Ведя по поприщам иллюзий. А помыслы стремглав в дыму, Как было во земной юдоли: Где муки суетных алканий, И счастье мимолетно что ли... Толпятся, мнутся, что есть что, Понять стараясь безуспешно. И в очи странное «Ничто», А может «нечто» лезет вечно. В моменте, что скрипит как сталь, Задавленная весом пытки. И рвется из души печаль. И есть еще молитв попытки. Пространство верою полнит, Седая даль во смуте призраков: Их манит всех туда магнит Как будто сущий, вес оков В руках, ногах, сбивает шаг, И кои тут же сонно падают. Но не оковы, нет, их враг — Душа, о коей

Чудесный день, сон опахалом В шезлонге манит на постель. Смотрелась издали — нахалом, Что бровь поднял: «Ох, неужель?». Какие дамы солнцем вертят, То так поманят, то иначе. Ветра тела их «благовестят» В округе всей, от дачи к даче. Курорт заласканный вниманьем. Приезжих пруд пруди, гуляют. И пляжи жарким высыпанием Песка — людей до моря принимают. И вот она, в шезлонге скрипнувшем. На солнце щурится моментами. А то, отчаяньем всем лопнувшим Ей расточает комплиментами Свое ползучее вращение: Ползет ведь по́ небу, старается! И в тучку прячет все смущение: Еще бы! Дама «загорается»! Ах, нет, не в том, однако, смысле. Она загар по телу мажет Кремами разными. И возле Себя кладет.

Забавно верить в чудеса. Укромен час великой воли, Когда прозреньем словеса. Когда не знаешь чувства боли. Рассветны образы души, Прорвавшей сети злых печалей, И ликом — отблесками стали — Еще на лист себя кроши. Будь зовом сердца, властью сути, Играй в затмение и в страсть. Но не отдай лишь слово мути. Не дай поэзии пропасть! Страдали гении над часом, Когда им верилось в судьбу. Ведомые сердечным гласом, Глазами клали в лист мольбу. Стараясь верою и правдой. Гнетя надмением бессилье. Но слово стало лишь водой. Вот, таково судьбы насилье! Войдет в предчувствие зов рая. О рае знаешь что?

Чудесной трелью услажден Внимаешь сполохам предчувстий, Играя образом напутствий, Себе же подпевая в тон. Пожалуй дело и не в чувствах; На тонкой грани ощущений Дробится мир — порока гений, И тут же изощрен в искусствах Познания той ноты дивной, Для коей тесно во груди Певучей птахи, вот: суди, — Поет с рассвета до заката, Себя сама не помня прытко, И только в песне вся попытка, Сыть вздохов вещих, и разъята Печаль, была коль, в сердце зов, Мечта из дум соткав момент, Стоит пред взором: монумент! А птичка раскрывает клюв. Вот так и видно: меж листвы Как будто тряско предается Певучей радости, и льются, Ложась на землю средь травы Из глубины ее мотивы... И облаков меж остаются. Дождем к земле поди вернутся. Коснувшись пальцем головы Виску потрешь неясну думу. Отдавшись прочему уж шуму По миру что ползет, правы Те кто природы лоно помнят. И жизнью над весной летят. Но ныне лета день последний. И завтра уж смурной осенний. А дальше птицы как хотят... Наслушался сегодня, право. Концерт без

Заря разлитая лазурью Небес чистейших и пустых От звезд уже, жива любовью Чудес подлунных вековых. То ясный мир, порой бесславный, Застывший временем печали. И тут же он свершеньем ладный, И крепок силой духа стали. И лица вверх — затменья ждали. Или прихода тайной власти. Что сердце болью рвет отчасти: Любовь то, чтобы жизнь спасти. На миллионах душ заклятье: Принять известие из дум, И тут же обрести все счастье, Но лишь небесный легок шум... То ветры хладные с востока, Но солнце их прогреет впредь. И смотрят: ради веры толка. И чтобы жизнь судьбой прозреть. Достаточным определеньем Сердечной боли и тоски, И тут же сильным возрожденьем — Сжимая челюстей тиски. Чего хотят, поймут ли сами? Сдирая взглядами с небес Вуаль прозрений, и руками Обняв за плечи мочи вес. Так мир живет, топчась и веря. И зная: будет день святой. Пока же лишь встает заря. И манит сердце на покой.

Витражный сон в порывах дум Осколком суеты играя, Влечет пристрастие и шум, В прозрении судеб сгорая. Художник солнце льет мечту На блики застекольных масок, И привечает красоту, В обилии несметных красок. Дома что спят, вобрав шагов Немые звуки — в час искусный. То город ожил, из шатров Разносится дух алчный, вкусный. Сметая мощью сна ветра, Несется крик из тьмы столетий: Витражный звон был и вчера, И будет завтра, будет впредь, и... Он тих и немощен, застенчив. На самом деле так, но ввысь Глядя, тот звон приметив, Упьешься звуком мира.

18+ В закрытой мракодраечной машине, Задраенной да наглухо заклепками Забитой по краям в саднящей тишине, Крались зрумилы, потрясая плетками, И скважинами клацая очей, Сгребали твердыми носками пол, Тянулись что паденьем шага, клей Взгляда лип во тьму, и будто кол Он всаживался в плоть сырую хрипа. И где-то между ними призрак жизни шел. Походкой треснутого в пахе трупа. Но кто хрипит средь них?

Сухие руки. Стальные нервы. В масштабах мира ты будешь первый. Возьми рычаг тот, и это кирка. Во взмах врастая, судьбою скорый. Не видя в лицах суровых лика, Поскольку горечь сменяет скука: Найдешь на поприще душ пространства. Но все одно меж шагами — мука. Терзаясь мыслями сверхпостоянства. Молчишь палач будто на плахе чванства. Закон то сути людской: на века. Но в духе тщащемся пыль от Царства. То звезды ночи полярной: жутко. Качнется будто рукою ветка. Сейчас падут и покроют степи. Но есть для думы-мечты минутка. Взирая оком, надсадным криком, Ты повертаешься к миру ликом. И рвешь уж ржавые духа цепи. Ища предчувствие мертвым слухом. Сухие руки. Стальные нервы. В масштабах мира ты будешь первый. Возьми рычаг тот, и это кирка. Во взмах врастая, судьбою скорый. _________ Прим. к «повертаешься»: поверто'къ, кранъ въ сосудu. Словарь В. Даля.

Зайчики прыгали, прыгали в клетке. Ушки торчком очень, лапки-конфетки Мацают мягко в презервативах: Кто надоумил их так? Легкий страх Гонит по клетке зайчат этих малых, Прямо пампусики, ишь, прыг да прыг. Вне же всей клетки надтреснутый рык: Волк ли пришел, или лев, отобедать. Зайчикам надо еще пуще бегать. Мацая лапками по впечатлениям... Сладкие лапки, попали в варенье: Дед их пустил поиграть средь закаток, Бабка когда отвернулась в платок, Ибо у ней аллергия на пыль. Вышла, искать по аптечкам лекарство. Болезнь у нее прям само постоянство! Дед же тут к зайцам, с намереньем что ль Вынуть из клеток, пустить среди банок, Тут же корыто с вареньем и пыльно. Рваный ботинок, дурацкий рубанок, Стружкой наетый по щелям обильно, Что поломался уж лета как три. Ну и все зайцы: за каждым смотри. Пачка с весны вроде презервативов: Внук заезжал, да безвинно забыл. Видно обкушался бабкиных слив. И прихватило.

САПФИРИ́Т Сонет о чудесах бессмертных — живо. Блаженство истины ввергает в чудеса. И каждому захочется застенчиво...

Скакала песня по губам, Вошла в загон, до стойла рвясь. И передумала: копытам Давая грациозно власть. По гриве волны, «фыр» шальной, Подскок игривый крупом ввысь. Опять метнулась вон: губной Пронос на звуке, сласть Силы смелой, молодой, Танцующей меж пыльных вихрей. Снаружи гром и ливень злой Уже готов излиться, — пей! Но песня лишь струится дрожью Упругой по крутым бокам. И цок копыта к бездорожью. Но тут же стойло манит там, Внутри, где сено свеже, Где знойный бархатный покой. И хочет день скакать в манеже. Ночь гарцевать строфой иной. Над ней рисуются идиллии. И небо и земля как ширь. И все сошлось во изобилии. И вновь рывок по свету — верь, Все так как громыхает песнею, Созвучно грохоту небес. И ярко вспыхнуло, и с честию Она заводит ноту в плес: То ли река копыто тронула, То ли вода дождем на грудь. И песня в воплях потонула, Запевно, дерзко, как-нибудь. Аккорд последний тайной власти Всебудоражащей игры Вокала дивного, отчасти Он потрясает все миры. Но только песня — конской прыт

День за днем пожирается жизнь. Но успевший в трудах не маячит Перед взором Могильщика, день Деньской очи в землю не прячет. — Жизнь прожита, однако, не зря, — Рек Чарующий, выглотнув вздох, Возгордившись в мечтах бесноватых. Зрачками в отблесках причудилась заря. Пред толпами как будто восстал Бог. Ухмылкой прячась от судей предвзятых. Степенно шаркали в могилу дни. Моменты счастья как дары симфоний. И между ним и миром суть одни Сплошные начертания просодий. По нем вздыхает вечная земля, Но в смысле то каком, позвольте знать? Для постамента памяти о нем, ля-ля? Иль вздохи те о том, что помирать? Но как же знать он сам сподоблен то? Ведь просто чествует свое на благо имя, Пред толпами свершая «че-ни-то», И что свершил, то кто-нибудь подымет! Повертит на руках, посмотрит вскользь. Как будто надобная вещь, а там как выйдет. И этот, что Чарует, земную ось Вращает всей потугой мысли, смыслом роет Во глубину утехи человечьей — в силу знанья. Так может показаться, кто ж рассудит. Но во

Есть начертание руки, Есть поприще иное. Есть чванства вычурные муки, То тоже все родное. Как спазм груди, что щемит звук Небесноватой правды. Бича немилосердный стук Как будто бой кувалды. И бой тот просто взмах руки: Команда к пробужденью. Глаза заблудят в стон тоски, И дух ползет к свершенью. Поэзию кромсать шутя Дано приспешным догмам. Но не крестьянка ведь, дитя Лицом ко дню влекомым. Свежа, мила, всегда мудра, Не зная тягот мыслей. Но руки грузят веера Ей, и окаймление очей Подводкой и чертами. И маска вся, и пудры клей, И веки небесами. И...