Дети военных лет не чувствовали себя ущербными детьми. Они и войны- то не пугались, само время им не казалось каким-то особенным, они принимали свою жизнь как данность этого времени, потому как другого времени в их жизни просто – напросто ещё не было, игрушек тоже не было, взрослым было не до игрушек, у них и своих-то забот был полон рот, не до жиру быть бы живы, каждые были преданы своим насущным интересам. Дети преданные сами себе особенно не унывали, под ногами взрослых не путались, а наоборот создавали свои игры-шедевры из ничего и не просто так создавали, а с вывертами просто порой диву даёшься, как это у них всё получалось. Я лично сие зрил, и не только зрил,а принимал участие в этих играх, скорее терпел и получал от них немало. Шло лето сорок пятого года. Мне пять лет. Я брёл по селу, просто так, без всякой цели, как Пушкинский балда: сам незнамо куда. Вдруг вижу на полянке, в абрикосовом садике, стайку девочек, я остановился, присмотревшись к тому, чем они занимаются. Вскоре понял, что они играют в санитарок и тащат с поля боя раненого бойца. Игра соответствовала веянию времени. Девочки достаточно взрослые от 9 до 11 лет. Одна из них заметила меня и обратила внимание подруг в мою сторону и все ,,санитарки,,: Тамары, Зины, Шуры, хищно воззрились в мою сторону. В их глазах читалось: хлеба и зрелищ. С хлебом была напряжёнка, а вот устроить зрелище девчонки были большие мастерицы. Девочки о чём-то пошептались, похихикали. Наконец одна из них обратилась ко мне: ”Федя, конфетку хочешь?”- и помахала мне издали конфетой в красивой обёртке. Не ну, какой дурак не захочет сладкого. Особенно в военное время. Ничего подобного днём с огнём не сыщешь, а тут: ” На ,тебе Федя, пососи конфетку”. Ясное дело, я сразу повёлся. ”Подойди ко мне”,- я подошёл ближе и протянул руку, девочка спрятала конфетку за спину: ”Нет, я сама хочу положить её тебе в рот”. Девочка была моей соседкой, звали её Лиза, голос: ласковый, доверительный, и действовал на меня гипнотически. Я доверял ей, и тут же открыл рот под конфетку, далее последовала просьба: закрыть глаза. Я закрыл, радуясь такому вниманию к моей персоне. Между прочим, все остальные девочки внимательно наблюдали за действиями подружки. Наверно уже объелись конфет, осталась последняя, и потому не жалко. Наконец, о блаженство, я почувствовал присутствие конфеты во рту. Я закрыл рот, и, не открывая глаз, крепко сжал зубы и, перед тем как зажевать её, попробовал конфету на язык, но что это, я ощутил на языке до одури знакомый вкус коровьей лепёшки. Я стал дико отплёвываться. Девчонки, якобы с удивлением, стали интересоваться, что это со тобой, наш любимый Федечка, и что это я так отчаянно плююсь, они, мол, ели, и радовались. “Это кизяк”, - сказал я обиженно. ”Ой, - якобы удивилась Лиза, и, обращаясь к одой из девочек, спросила:-“ Зинка, это ты конфету подменила?”— “Да на, забери”,-и протянула конфету Лизе. Лиза, ангельским голоском, предложила мне повторить всё с самого начала, уже с настоящей конфетою, без дураков.—“ А, если там опять кизяк?”-выразил я сомнение. ”Ты что мне не веришь,- взвизгнула Зина. Я видел, как девчонки давятся от смеха. А некоторые уже катаются, от смеха, по траве. Зина стала грозно подступать ко мне... И тут я здраво решил, что сладкого в этом обществе мне уже не видать, как своих ушей, а трепака можно получить за милую душу, и дал такого стрекача, что меня только и видали. Что примечательно, разыгрывать меня, пятилетнего ребёнка, очень нравилось ребятам десяти, одиннадцати лет. Подхожу, однажды, к группе мальчиков, вижу: лянгу вовсю кудрячут. Скажу вам так: некоторые из них были просто виртуозы этого кусочка волосатой козьей шкурки со свинцовой нашлёпкой. Играли азартно. Истово били, щёчкой стопы, по лянге не давая ей упасть наземь. Лянга знай летала то вверх то вниз от ударов ноги. Увидав меня, играть перестали, видимо надоело. Душа жаждала разнообразия. Внимание мальчиков переключилось на меня. Я им доставлял удовольствие своей доверчивой наивностью. Ну, а что хотите, пять лет отроду. Чтобы разыграть меня придумывались различные незатейливые сюжеты ”. Будешь с нами играть”,- спрашивал меня старший компании. И не надо тут спрашивать. Сочту за счастье то, что тебя, мелкого, принимают в игру старшие ребята. На этот раз обыгрывалась сцена со слепым наездником на осле. Сюжет был такой: Слепой следовал в больницу по селу, ему там должны были сделать операцию на глаза. Но на него напали собаки и он, т.е. я, взываю к помощи селян криками: ”Дайте мне скорее палку, собак отгоню”. Как потом оказалась палка в этом спектакле играла коренную роль, но, увы, из-за отсутствия главного реквизита ей так и не удалось сыграть свою роль до конца. Итак: роли были распределены, акценты расставлены: Колька, работает ослом, становится на четвереньки, я взбираюсь на осла, Витька работает собакой, Гена бежит в ближайший орешник, за палкой. Я добросовестно, заполошными криками, взываю к селянам дать мне палку. Витя сотрясает окрестности собачьим гавканьем, и гавкает так натурально, что я, на всякий случай, поднимаю ноги и кладу ослу на загривок. Осёл недовольно ворчит, и советует мне убрать свои ноги с его головы, а то я ему уже все уши оттоптал своими пятками. Из орешника прибежал Гена с палкой, но мне её почему-то не передаёт. Открою секрет заранее; оказывается, конец палки надо было вымазать калом. И, в таким виде, передать наезднику осла. Заполучив палку с калом в руки слепой, естественно моментально прозревал, что и требовалось доказать. Ибо слепому было уже не до собак. А радости ребят не было бы предела, Ещё бы: Слепой прозрел. Какие времена, такие игры. И это вам ни девчачьи проказы, это покруче будет. Но тут пошло что-то не так. Калопоставщик сильно подвёл. Он никак не мог успешно выполнить свой гражданский долг. И причина тому, скудная еда военного времени, позволявшая выполнять данный процесс безотходным. ”Не получается”, - честно кряхтел поставщик. Режиссёр, с раздражением поинтересовался: ”У тебя чё, там паутиной всё заросло?!” В общем: полное фиаско. Будь они современными детьми, выполнить такое задание было бы пустяшным делом. Кучу бы навалили, будь здоров. Я не понимал, почему из-за какой-то паутины мне не могут дать палку, которую, как я слышал, уже принёс Боря из ближайшего орешника. Паутину мне приходилось рвать. Я знал в этом толк. ”Паутину могу порвать” - предложил я свои услуги. Наступило некоторое затишье. Потом осла вдруг затрясло, и он заржал как конь. ” Неправильно,- отметил я про себя,- осёл так не кричит”. Пёс перестал гавкать и, по- волчьи, завыл. Режиссёр заметил: ” Ничего смешного”. Хотя я чувствовал, что режиссёр давит в себе смех. Я ничего не понял. “Ну, как”,- обратился он к Боре. Как оказалось, что Боря не только не смог из себя выдавить требуемый реквизит, но он, даже, не смог найти свежего коровьего навоза, нашлась только сухая коровья лепёха, но её по палке не размажешь. В общим мне крупно повезло, мама уже не скажет мне с горечью: ” Опять тебя угораздило где-то в г*вно вляпаться”. Поняв всю тщетность затеи, разочарованно умолк пёс. Один я продолжал вопить во вовсю ивановскую: ”Палку мне, палку”.—“Да заткнись”.-советует мне огорчённо режиссёр. Я, в очередной раз, ничего не понял. Открываю глаза, и вижу, палка в руках режиссёра, и говорю: ” Так вот же палка, дай я пса огрею”.—“Каво огреешь?!”,- огрызнулся пёс. Тут вмешался осёл: ” Слезай, расселся тут, все уши оттоптал”,- и так тряхнул спиной, что я укатился в дорожную пыль. Я встал, отряхнул пыль, и побрёл прочь, не солоно хлебавши, искренно сожалея о том, что у ребят что-то с паутиной не получилось. Такой хороший спектакль провалился. А мальчики, как ни в чём не бывало, продолжили бить лянгу: люра-пары, виси, джанжы. Много ещё было чего в этой лянговой игре, всего не перечесть.