Телевизионный журналист и непрофессиональный психолог в своём прошлом, когда-то я почти адаптировалась к мысли, что для того, чтобы быть понятой – даже не обязательно, чтобы запомниться, - желательно изъясняться на языке собеседника. Хотя бы в пределах привычек, которые у человека не покрываются пылью ни при каких обстоятельствах. Иными словами, доступный сознанию набор освоенных вещей, понятий и того, что непреходяще, а также форма беспрепятственного изложения оного каким-то образом сочетаются. Такое понимание может быть коварным, как близость в рамке секунды, крадущая характер. В самом начале моей телевизионной практики всё самое сложное и самое невозможное для меня воплощал в себе микрофон кинокамеры. Продолжение моей руки, моей мысли, слегка запинающейся от требования лаконичности и моего речевого, в грудном тембре, пунктира, - он был для меня формализованным выражением профессиональной этики. Имеет смысл только то, что имеет смысл. Качество основы и корректное применение фона. А вот преодоление фона как таковое находилось для меня за границами и представлений о профессии, и моего понимания привычного для себя. Точное преодоление фона до некоторой степени означает преодоление всего – препятствий, непонимания, слабости. И в первую очередь – подавление монолога со смазанным направлением мысли. Подавление никогда не происходит без борьбы, и значит преодоление – это победа. А победа – это всегда то, что красиво. Я родилась 13-го числа, в четверг, после дождичка. Был даже не дождик, а очень даже основательная гроза случилась. Когда её раскаты отшумели, я и увидела свет Божий. По звёздам я Рак, но слово такое мне не очень нравилось в качестве моей зодиакальной характеристики. «Я не Рак, - говорила я.- Я Омар. Омар Хайям». Мои слова одеты в бархат взгляда. Иногда они декольтированы. Иногда – застёгнуты на все пуговицы. А иногда эта ткань прозрачна, И видно обнажённое тело… Группа крови у меня третья, более свойственная азиатам. Как говорится, азиатам, но не европейцам и не африканцам. По гороскопу друидов я Падуб. В таком сочетании – практически патологическая склонность к искренности. Ведь в принципе достаточно было бы только ощущать себя искренним человеком, не проговаривая лишних кому-то слов и значений. А вот когда искренности требуется выразиться вовне – в слове, в жесте, улыбке или гримасе, вальяжной формулировке или крепкой, как кулак, сентенции городских окраин, - вот тогда, действительно, самая стандартная душевная открытость может прозвучать на грани общепринятой в социальной прослойке нормы. В детстве не болтлива и совсем не любила играть в куклы. Обучение игре на пианино не дало ничего, кроме приятного общения с преподавателем. Детские хобби: чтение, марки да казаки-разбойники. Помню, как в возрасте 8-ми примерно лет попыталась освоиться с Мопассаном. Помню, что в с ё поняла. Ещё помню, как возмущался чекист-дедушка столь несвоевременным пристрастиям дитяти. Какое это все-таки любопытное человеческое свойство – память… Ведь действительно запомниться может только то, что понятно, и если что-то особенное запомнилось, то и понимание тоже было особенным: на какую-то долю секунды пронизало каждую жилку, каждую клеточку Вашего существа, прошло над головой дуновением легчайшим, а Вы посмотрели в некую точку над своей головой, слегка прищурившись, и подумали, что вот ведь чего в жизни бывает. Это как словно Вам получилось обнаружить в себе то, что давно присутствовало в Вашей душе, но вовне почему-то не проявлялось и о своём наличии не заявляло. В каждом человеке может проснуться зверь, но может вдруг обозначиться и чадо наивное. Поверьте, каждый раз, когда вы испытываете настоятельную потребность улыбнуться кому-то сердечно, в Вас начинает лепетать именно чадо. Чадо может незатейливо капризничать, может и о правах своих заявить. Редко, когда такая душевная радость Вас ни к чему не обязывает. Я убеждалась в этом каждый раз, когда собиралась с духом оглянуться по сторонам. Непросто это – отнестись к своим привычкам без должного почтения и попытаться не искажать действительности затверженными формулировками. Но если Вы вспомните, что когда-то, когда Вы устали… очень устали… И очень долго пытались отыскать хоть какой-то предел своему разочарованию, чтобы ощутить в полной мере точку вот такого вот упора, в конце концов, Вы тоже могли понять, что надо просто переключить своё внимание, потому что предела глубокому разочарованию не существует. Так вот, если Вы привыкли общаться с людьми энергичными и успешными, Вам могли бы понадобиться интеллектуалы-теоретики. Причём, чем скучнее – тем лучше. И, как говорится, никакой жалости к себе. Если внимательно следить за ходом мысли таких людей, можно хотя бы отвлечься от собственных бесконечных рассуждений. Вспомнив, что в выборе как таковом есть выбор удобный и есть выбор индивидуальный, можно услышать себя любимого и понять, что же всё-таки желает душа. А заодно – удивиться тому особенному своему пониманию, которое способно пронизывать всё существо и легчайшим дуновением проходить где-то над самой головой. Сумерки «от Фаберже». Я не знаю, когда именно пришло в Омский университет письмо из Великобритании. У меня нет возможности объяснить, почему оно оказалось в деканате филологического факультета, на котором я тогда обучалась. Я не помню, кто конкретно отдал то письмо мне - примерно в 1991-92 гг. На конверте в зоне почтового штемпеля значилась марка с профильным изображением женщины с по-детски пухлыми щеками, чёткой складкой губ, прямым взглядом, который может быть дан либо осанкой, либо характером – и королевской короной поверх аккуратно завитых волос. Зерно чуда, помпезная визитная карточка, ложный фантом – все версии имели право на существование, и даже содержание письма ровным счётом ничего для меня не пояснило. Просто желание некоего английского бизнесмена – не очень юного и не слишком успешного – узнать хоть что-то о территории, которая для него была обозначена в разряде terra incognita. Просто его лень: «хочу знать – может, кто-нибудь расскажет». А также автоматическая и в то же время осознаваемая готовность незнакомого человека к непредсказуемым ситуациям. Ведь он не мог знать судьбы своего бумеранга, не способен был представить манеру своего собеседника, даже не знал, получит ли ответ на своё вежливое, безличное, покорное (внимание предполагает, прежде всего, известную долю покорности – а не только такта или дерзости) послание. Вместе с кратким письмом я отправила и свою фотографию – студийное чёрно-белое фото – и, как самая обычная романтическая дурочка, с замирающим от любопытства сердцем предполагала некое продолжение столь странного знакомства. С изображением на почтовой марке меня в известной степени роднила только нитка жемчуга не шее, да еще, пожалуй, юношески-незрелые округлости лица. Жест застрял в эмоциональной пустоте. У меня спросили о желании опубликовать моё фото в газете знакомств – я отказалась. …«Все мы скифы – с раскосыми и жадными очами. Стремимся завладеть, но боимся потерять. Требуем запоминающихся эмоций, но холим сердце и мозг. И потому, когда появляется тот, кто умеет обозначать влекущее кавычками, мы с готовностью подставляем своё нёбо крючкам такой гаммы вкусов. Всё-таки, безопасность – это не элементарно». (Мои Дневники.) Прошедшие мгновения жизни – полученное письмо-бумеранг, моё фото, «заброшенное в неизвестность», – стали как бы гранями моей тени. Пройдя определённую стадию душевной борьбы, такая тень кристаллизуется и выживает только в условиях жёсткого фильтрования всего лишнего и наносного. Впрочем, жёсткость зависит от уровня притязаний… «Животные уходят и возвращаются, и на этом основывается союз»... А я в своей последующей жизни - почти всегда! – уходила, даже не обернувшись и почти не боясь. Замирала в продолжение какой-то тихо звенящей секунды. Вслушивалась в дыхание оборванной надежды пограничного тому или иному событию будущего. И – одновременно с ощущением эмоциональной усталости – я понимала, что справлюсь. * * * На прерывистом шёпоте, словно кошачьих подушечках, Миндалевидною прорезью глаз нежной пепельной дымки, Выстрелом фраз от шампанского, льдистых и пылких, Тело - медленно и пошагово, как бы плотью безропотной пушечной. И заветное - как запретное. Кратко – как тонким плечиком. Люди другие где-то порознь. Звуки с пальцев срываются, падают. Лишь к Полярной Звезде, как обычно, по дороге созвездия Млечного, - Всем, что очень тревожно и личное, что не так-то просто угадывать, Прикоснуться, шагнуть за грань…, но желание: «всё же вернуться». Встретиться. Мимо пройдя, оглянуться… Ненайденное – окружить. Только дыханием или запахом. Или мыслью, совсем не доказанною. И дорогой не обнаруженною, снова в пункте исходном – жить.